Журавли и паровоз

Журавли и паровоз

 

Образец, задающий форматы

Солнце клонилось к горизонту. Заканчивался знойный августовский день. Все съестное, которым снабдили нас родители, провожая утром на пляж, было съедено еще в обед. Изнывая от голода и усталости, мы всей компанией кое-как дотащились до причала и стали в очередь на посадку, чтобы переправиться на левый берег Днепра.

Через полчаса томительного ожидания мы, с трудом переставляя ноги, взошли, наконец, на борт речного трамвая и заняли места почти у самой кормы. Надрывно завыла сирена, молодцеватый матрос проворно убрал трап, отдал швартовы и поднял руку, сообщая капитану, что можно отчаливать. Переполненный катер медленно отвалил от пляжного причала и, развернувшись, взял курс к левому берегу Днепра.

Вся наша компания оказалась под прямыми лучами палящего солнца, от которого мы успели за целый день основательно устать.

Мы с одноклассниками

на речной трамвай.

Кто-то запел песню. Я подтянул:

 

Здесь, под небом чужим, Я – как гость нежеланный, Слышу крик журавлей, Улетающих вдаль. Сердце бьётся сильней, Вижу птиц караваны, В голубые края Провожаю их я. Вот всё ближе они И всё громче рыданья, Словно скорбную весть Мне они принесли. Из какого же вы, Из далёкого края Прилетели сюда На ночлег, журавли? Холод, сумрак, туман, Непогода и слякоть… Вид унылых полей И печальной земли… Ах, как сердце болит, Как мне хочется плакать! Перестаньте рыдать Надо мной, журавли!

 

*Как это – рыдать? – возмутился Усенко.

*А как же – ответил я, – Лещенко так и поет: перестаньте рыдать надо мной, журавли.

*Да ты что, ха-ха-ха! Не рыдать, а летать! Разве могут журавли рыдать?!

*А ты прислушайся. Он поет «рыдать», – возразил я.

*Давай у Орешина спросим. Юра, как Лещенко поет, «перестаньте летать» или, как Генка говорит, – «перестаньте рыдать надо мной, журавли»?

*Конечно же – летать. Как это журавли могут рыдать?

*Это же метафора, дурьи головы!

*Ладно тебе, Генка! Начитался учебников, наслушался учителей, как истинный отличник, да и суешь нам эти словечки. Скажи еще метафора, сравнение, аллегория, антитеза, синонимы, антонимы! Сам подумай, прежде чем поучать других. Не могут журавли рыдать – понял?

Я апеллировал еще к нескольким однокашникам. Но все, словно сговорившись, повторяли: «Разве могут журавли рыдать? Летать, он поет»!

-*-

В санатории “Холодная Балка”. Мы формировали футбольные команды, по возможности одинакового потенциала. Для этого использовался старый отработанный прием: каждый подбирал себе напарника примерно равного себе по уровню футбольной игры, они отходили в сторонку и «наговаривались». Термин «наговариваться» означал тайком назваться только им известными условными именами. Например, один называется яблоком, а другой грушей. Потом «наговорщики» в обнимку подходили к будущим капитанам команд, которые по очереди проводили «допрос». По ритуалу подошедшие «наговорщики» спрашивали:

– Матка-матка, чей допрос? Кому в рыло, кому в нос?

– Мой, – отвечал один из капитанов.

– Что тебе лучше, яблоко или груша?

– Груша, – отвечал капитан, имевший право «допроса».

И в его команду попадал «наговорщик», назвавшийся грушей. Право «допрашивать» следующую пару «наговорщиков» переходило к другому капитану и так до тех пор, пока не распределялись все игроки по командам.

Случилось мне быть капитаном одной из команд.

– Матка-матка, чей допрос? Кому в рыло, кому в нос? – спросили наговорщики.

– Мой, – ответил я.

– Что тебе лучше, паровоз или машина? – спросил «наговорщик».

– Паровоз, – ответил я, и в мою команду попал Олег Сергиени.

– Между прочим, – сказал я, – паровоз – это тоже машина. Паровая машина. И тот, кто водит паровоз, называется “машинист”.

Х: Ну и что же, что машинист. А паровоз никакая не машина. Он поезд!

Я: Поезд – это паровоз вместе с вагонами.

Ч: То – состав! А паровоз – это не машина, а поезд!

Я: (Начинаю кипятиться) Да, и состав он называется, и поезд. А паровоз – это машина! Вот идет Y. Давай у него спросим.

Подходит У.

Х: Генка говорит, что паровоз – машина. А я говорю – поезд. Верно?

Y: (Утвердительно кивает головой) Угу. Поезд.

Я: Да нет же. Один паровоз – машина!

У: Не-а! Поезд!

Я: Давайте спросим у Z. Он старше и знает. Z! Я говорю, что паровоз – машина, а они – поезд. Скажи, паровоз – машина?

Z: (Отрицательно вертит головой) Не-а. Поезд.

С тех пор как только я сталкивался с отрицанием общеизвестного, мне из глубины детских лет слышалось упрямое «Не-а! Поезд»!.

С тех пор как только я сталкивался с отрицанием общеизвестного, в моей голове звучало упрямое: «Разве могут журавли рыдать»? или: «Не-а! Поезд»!

 

Юлий Гарбузов.

3 января 2002 года, четверг.

Харьков, Украина.