Встреча с Борисом Романовичем

Встреча с Борисом Романовичем

 

Я и мои бывшие однокашники, а теперь сотрудники нашей лаборатории и преподаватели кафедры, после напряженного трудового дня уходили домой теплым июльским вечером вместе с Будником и Ампировым. Еще жарко пекло летнее солнце и едва начала спадать липкая жара. Асфальт был мягкий, как мох на болоте, и источал характерный запах. Сразу за воротами института мы встретили Бориса Романовича Манойленко, который когда-то, еще на первом курсе читал нашему потоку химию.

Первым поздоровался я. Остальные меня поддержали:

– Здравствуйте, Борис Романович!

– Привет, привет, крестники! Как жизнь молодая?

– Спасибо, Борис Романович! Трудимся, как можем, – ответил я.

– И где же ты, парень, трудишься? – продолжил он.

– На кафедре основ радиотехники.

– В какой роли, дружок?

– Старпрепом, Борис Романович.

– Не в отпуске?

– В отпуске, но по науке еще продолжаем трудиться.

– Энтузиасты, значит?! Отдыхать тоже надо, друзья мои.

Как и следовало ожидать, Ампирову это пришлось явно не по вкусу. И он не замедлил высказаться в своем репертуаре:

– Лучший отдых – любимое занятие, Борис Романович!

– Так, дружок, может осточертеть все на свете, даже самое, что ни на есть любимое занятие!

От такой фамильярности Ампирова передернуло.

– Вы считаете, что мы с вами уже успели подружиться? – с вызовом спросил шеф.

– А я, братец, со всеми дружу, – спокойно ответил Борис Романович.

Пытаясь разрядить неловкую обстановку, вмешался Мотыльков:

– Обязательно отдохнем, Борис Романович!

Ампиров не мог не воспользоваться случаем, чтобы не вставить свою ядовитую реплику:

– Кое-кто и на работе неплохо отдыхает. Верно, Геннадий Алексеевич?

– Не то, что на работе, дружок, а даже если ты только числишься на ней и при этом дома сидишь – никогда не отдохнешь! Нервы, братец, у всех есть, – пришел мне на выручку Борис Романович.

– Кому что, – Ампиров потянул за рукав Будника. – Миша, пойдем.

Но к Буднику уже успел обратиться Борис Романович:

– А ты кем трудишься, малый?

– Заведующий Проблемной научно-исследовательской лабораторией, кандидат технических наук, старший научный сотрудник Михаил Всеволодович Будник, – опережая Мишу, поспешил отрекомендовать его Ампиров.

– Ого! Молодец, парень. А ты, пигалица, что? Тоже преподаватель? – обратился он ухажерским тоном к Булановой, словно забыв, что ему уже за восемьдесят.

Она неподдельно расхохоталась:

– Ха-ха-ха… Да, Борис Романович! При всей своей, как вы говорите, «пигаличности» я тоже преподаватель. И тоже старший, как и Гена.

– Шустрая ты, пигалица! Молодец. А детей уже нарожала?

– Двоих – сына и дочку.

– Ну, ты не пропадешь на старости лет. Будет куда голову приклонить. А кем же ты, очкарик, трудишься? – спросил он, глядя со святой непосредственностью в лицо Ампирову.

– Борис Романович, я заведующий кафедрой основ радиотехники, доктор технических наук, профессор Ампиров Валентин Аркадьевич! Слышали?

– Слышал, дружок, слышал! Кто же о тебе не слышал? Да ты ведь из нас ближе всех к Господу Богу!

– А почему вы тогда со мной «на ты» разговариваете? Я же не мальчик!

– Для меня, братец, ты еще мальчик. Как и вот эти птенцы, – он указал на нас с Будником и Мотыльковым. – Тебе-то ведь даже и до пятидесяти, как от Казани до Бреста, верно?

– Так, Миша, я пошел! – Ампиров вприпрыжку зашагал в сторону Пушкинской. За ним, словно на поводке, нехотя засеменил Будник.

– Ишь, не нравится! – сказал Борис Романович, провожая Ампирова насмешливым взглядом. – Знаю я его, как облупленного. Чванливый уж больно. Зазнался. Пусть немного поскачет. А то уж очень на него люди жалуются. Людей нужно любить. А если Бог не дал, то хотя бы уважать, – лицо Бориса Романовича, несмотря на преклонный возраст, сияло задорной юношеской улыбкой.

И мы, сердечно попрощавшись с ним, хохоча, пошли к трамвайной остановке.

На другой день было воскресенье. С утра я отправился в магазин за мясом. Очередь была часа на полтора, но впереди я увидел улыбающуюся Шорину. Она помахала мне свернутой газетой, и я подошел.

– Привет! Я думала, что ты уже не придешь! Сколько можно держать для тебя очередь?

– Прости за опоздание, – подыграл я ей, – с детьми завозились.

– Ну, вот еще! Он с детьми забавляется, а я ему очередь держи! Становись, пока еще нас обоих не выгнали! – сказала Элеонора, отступая на полшага назад, чтобы освободить для меня место.

Я стал впереди нее. Люди покосились на нас, но никто не сказал ни слова. Я тихонько толкнул Элеонору локтем в бок – спасибо, мол. В ответ она ухмыльнулась, и в ее глазах заиграли, забегали, запрыгали так хорошо знакомые задорные шоринские огоньки – знай, мол, наших!

– Вчера вечером я видела, как ты с портфелем шел домой. Ты что, работаешь?

– Да, Элла. Шеф просил фоторегистратор закончить.

– Нужно закончить. Он говорит, что ты умница.

– А мне он только гадости говорит.

– Ты что, не знаешь стиль шефа? Он же считает, что хвалить людей нельзя, иначе они распустятся и перестанут работать.

– Порочная метода, между прочим, – с горечью констатировал я.

– Согласна. Но в этом весь шеф. Его не переубедишь. Зато если кто-нибудь со стороны посмеет обидеть тебя или еще кого из наших, он ему глотку перегрызет! Он умеет ценить людей и защищать их. Ты бы слышал, как он раньше Будника ругал! Мишка даже увольняться думал. На полном серьезе со мной этот вопрос обсуждал. Еле его переубедила. А потом, после сдачи темы, шеф сказал мне: «Все-таки Миша умеет работать»! И вот видишь – кандидатом его сделал! Так, твоя очередь подходит. Бери, что тебе надо.

В плотной тени раскидистого клена я подождал, пока Элеонора скупится.

– Ты домой? – спросил я.

– Нет, я пришла к родителям. Они здесь за углом живут. Дети сейчас у них; мама готовит, а я снабжением занимаюсь. Мне еще на базар предстоит ехать, – сказала Шорина и посмотрела на часы.

– Выходит, твои родители – мои соседи. Пойдем, я тебя провожу. Хочется поболтать. Заодно узнаю, где живут твои старички, – предложил я.

– С удовольствием. Что там еще нового в лаборатории? В Африку готовятся?

– Наши «африканцы» все сейчас на полигоне. Аппаратуру испытывают. А здесь основные усилия брошены на сличение шкал времени. В конце сентября сдача очередного этапа.

– Шеф не дурак. Подключил тебя к временным делам. Сегодня это самая перспективная работа в лаборатории. Он сам мне об этом сказал.

Немного помолчав, она добавила:

– Если не во всем институте. Увидишь, после завершения работы он предложит тебе защиту по этой тематике. Какие там еще новости?

– Пожалуй, только одна.

Я рассказал о вчерашней встрече с Борисом Романовичем. Выслушав, она резко бросила:

– Дурак!

– Спасибо, Элла. И за что ж это я дурак? – с обидой спросил я.

– Не ты, а этот идиот – твой Борис Романович. Ты ему сказал, что он дурак?

– Нет, разумеется.

– Зря. Надо было сказать, что ты – старый дурак. Шефа знают и у нас, и за границей. И так уважают! А тут – на тебе – какой умный нашелся! Имей в виду – шеф тебе этого не простит. И всем остальным тоже.

– Чего не простит, Элла?

– Того, что вы слышали, как его громогласно унизили. Он такого не прощает. Даже если бы ты его поддержал. А ты даже на это не решился.

– Моя совесть чиста.

– Наивный. Это еще ничего не значит. Шеф очень тщеславен и мучительно переживает такие унижения. Тем более – в присутствии группы подчиненных.

 

Юлий Гарбузов.

27 октября 2001 года, суббота.

Харьков, Украина.