Возвращение в альма матер

Возвращение в альма матер

 

Войдя в преподавательскую, я увидел на фоне окна, залитого ярким зимним солнцем, нашего престарелого заведующего, который сидел за своим двухтумбовым столом и что-то писал. Он поднял голову и, взглянув на меня сквозь очки в старомодной оправе, добродушно улыбнулся.

– Здравствуйте, Дмитрий Кузьмич! – поздоровался я, небрежно бросив на стол папку с конспектом.

– Здравствуйте, Геннадий-свет-Алексеевич! Как здоровьице? – ответил он с интеллигентной улыбкой, откладывая авторучку.

– Спасибо. В порядке пока что. А ваше?

– Как говорится, вашими молитвами. Вам тут звонили из политехнического. Из вашей альма-матер, так сказать. Телефончик я записал, только куда вот я задевал его…

Он порылся в бумагах на столе и выудил, наконец, нужную.

– Да вот же, – он протянул мне записку. – Звонивший назвал свою фамилию. Как же его, дай Бог памяти… Нет, не вспомню. Простите, записать не успел. А телефон здесь. Приятный такой молодой голос. Бархатный баритон с красивым украинским акцентом.

«Это, несомненно, Коротченко. Интересно, какие же там новости», – подумал я и, взглянув на стариковские каракули Дмитрия Кузьмича, понял, что не ошибся.

– Он кланялся вам и просил позвонить ему, как только освободитесь. Ну, звоните. А я пойду, чтобы не мешать вашей беседе, – сказал Дмитрий Кузьмич и поднялся со стула.

– А у меня, Дмитрий Кузьмич, секретов нет, – слукавил я. – Так что уходить вам, ей-Богу, не стоит.

– Я не люблю смущать людей своим присутствием. Звоните, а то он уже, наверное, заждался вас.

Дмитрий Кузьмич вышел из преподавательской, а я набрал номер. Было занято. Я повторил. Опять занято. Где-то, наверное, с десятого или двадцатого раза ответил певучий голос ампировской секретарши:

– Кафедра.

– Здравствуйте. Коротченко Валентина Прокофьича можно?

– Здравствуйте. Сейчас. Подождите минуточку. А кто спрашивает?

– Однокурсник его, Очерет моя фамилия.

– Попробую его найти. Пожалуйста, не кладите трубочку.

Через пару минут в трубке послышался спокойный голос Коротченко:

– Алло. Коротченко у телефона.

– Валя, это я, Гена Очерет. Ты звонил?

– Да, Гена. Приходи. Кажется, твой вопрос решен положительно. Только прежде чем идти к шефу, найди, пожалуйста, меня. Ты когда сможешь, чтобы я шефа предупредил?

– Сегодня в шесть вечера. Раньше не получится. Он будет в это время?

– Годится. У него как раз в семнадцать сорок лекция заканчивается. Я буду в лаборатории. Спросишь – Лара меня позовет. Ты ведь ее уже знаешь?

– Да, в прошлый раз успел познакомиться.

– Ну, тогда до вечера.

– До вечера, Валюша. Будь здоров.

Я подошел к двери кабинета Ампирова и посмотрел на часы. Без пяти шесть. За дверью было темно, а возле нее стояло несколько человек. Я прошел дальше по коридору и остановился у стола секретарши. Она вопросительно подняла глаза, но, узнав меня, приветливо улыбнулась.

– Валентин Аркадьевич сейчас на лекции. Вот-вот будет здесь. Он помнит, что вы должны прийти. Просил подождать его возле кабинета.

– Спасибо, Ларочка. А где я могу найти Коротченко?

– Минуточку. Сейчас я ему скажу.

Лара встала и, грациозно покачивая бедрами, пошла искать Коротченко. Через минуту он вышел из лаборатории и подошел ко мне. В его усталых глазах светились искренность и доброжелательность.

– Здоров, Гена.

– Привет, Валя.

Мы обменялись рукопожатиями.

– Гена, шеф решил тебя брать старшим. Было заседание кафедры. Если он снова попытается уговорить тебя на ассистента, не соглашайся ни в коем случае. Смело отказывайся. Понял?

– Ясно, Валя. Да я и так не пойду. Я же говорил, что менять шило на мыло не собираюсь.

– Вот и хорошо. Он о тебе справки наводил. Говорит, все отзывы хорошие. Правда, в недисциплинированности кто-то там обвинил. Но шеф сказал, что это вполне исправимо и свойственно всем молодым людям. Будет тебя провоцировать – не поддавайся. От него чего угодно ожидать можно. Уж я его за четыре года со всех сторон изучил! Так. Вот он идет. Давай, – он дружески хлопнул меня по плечу. – Потом зайдешь – расскажешь как все было. Удачи.

– Спасибо, Валя. Пока.

– До встречи.

Я подошел к кабинету Ампирова, когда тот был в двух шагах от двери.

– Вы тоже к Валентину Аркадьевичу? – спросила белокурая женщина лет тридцати. «Блондинка не натуральная – крашеная», – отметил я про себя.

– Да, а что?

– За мной будете.

Ампиров, кивком поздоровавшись со всеми, протянул блондинке перепачканный мелом ключ. Его пиджак, руки и даже нос были тоже в мелу.

– Открывайте, Надя. Входите все, а я пойду, руки помою после лекции. Ужас, как не люблю ощущения мела на руках!

Мы вошли и сгрудились около стола. Все молчали в ожидании Ампирова. За дверью послышались шаги и громкий голос Шориной. Дверь распахнулась во всю ширь, и она по-хозяйски вошла в кабинет шефа. Высокая, статная, дородная, румяная, ни дать – ни взять кустодиевская красавица. А следом и хозяин кабинета – собственной персоной.

– Здравствуйте, кого не видела, – непринужденно сказала Шорина, заметно картавя. – О, да здесь старые знакомые! Ну, как дела? – обратилась она ко мне.

– Как говорится, вашими молитвами, Элеонора Спиридоновна, – ответил я, подражая своему заведующему.

– Что же, поговорим, – она посмотрела на часы.

Тем временем Ампиров, вытирая руки носовым платком, обратился к крашеной блондинке:

– Надя, что там у вас?

– Вот. Требования подпишите, пожалуйста, Валентин Аркадьевич.

Вклинилась Шорина:

– Валентин Аркадьевич, вы опять вытираете руки носовым платком? А где та беленькая тряпочка, которую я специально для вас приготовила?

– Честное слово, Элеонора Спиридоновна, не помню, куда я ее задевал. Потом поищу.

– Зачем искать? Просто скажите – я вам новую принесу. Надя, у тебя что, ветоши чистой нет? А вообще-то, надо будет вам купить полотенце для рук.

– Есть, конечно, – оправдывалась блондинка. Вот, подпишет Валентин Аркадьевич – принесу целый ворох.

Ампиров взял из ее рук бумаги и стал читать.

– Это для кого?

– Для Стратонова, – ответила Надя.

– Зачем ему столько? Что он с ними делать собирается – торговать, что ли? Шести штук с него хватит, а то у каждого свой собственный склад, – он подписал одним росчерком. – А это что?

– Это для Матусенко.

Ампиров с минуту изучал список.

– Передайте Матусенко, что детали для телевизоров продаются в магазине на Горяинском. Пусть пойдет и купит за свои денежки, если ему так надо для его бизнеса. Нечего промышлять за счет кафедры, – он вернул ей бумагу без подписи. – У вас все?

– Все, – ответила Надя и направилась к двери.

– А вы с чем? – обратился он к мужчине лет сорока, который держал подмышкой толстую кожаную папку.

– На нашу стройку привезли трубы немножко не того типа, что мы заказывали.

– А чем эти хуже?

– Ничем, только лучше. Но они чуть дороже.

– А в смету укладываемся?

– Пока что резерв есть. Но если и дальше так пойдет…

– С этим – к прорабу. Тугун – специалист грамотный. Узнайте его мнение, потом мне скажете.

– Да я только от Тугуна. Он к вам меня послал.

– Скажите – на его усмотрение. Теперь все?

– Все, Валентин Аркадьевич.

– Будьте здоровы. А вы насчет чего? – спросил он высокого парня в очках с тонкой, почти невидимой оправой.

– Нам на полигон нужен сварочный аппарат. Вы в курсе?

– У вас же есть сварочный аппарат. Недавно получили. Чем он вас не устраивает?

– Он маломощный.

– Ну и что же?

– Ток слабоват. Медленно работает. Пока сделаешь один шов…

– Так! Работайте пока на том, что есть. Я постараюсь позаботиться насчет этого. После Нового года. Финансовый год кончился. Главбух никаких бумаг не подписывает. Не спорю – законы идиотские, но не я их писал. Я всегда и всем повторяю, что если бы я был министром, я бы это положение отменил. Но, видимо, только поэтому меня туда не назначают. Все. Езжайте немедленно на полигон. Продукты пока есть?

– С продуктами порядок. Но сварочный аппарат нам позарез нужен.

– Неужели я неясно выразился? Зачем вы меня заставляете повторять только что сказанное? Я здесь не граммофоном работаю. Все! Завтра первой электричкой на полигон. И позаботьтесь о связи полигон – кафедра. Телефон ни к черту. Пусть там Збирный радиостанцию налаживает, а не отсыпается, как медведь в берлоге. Так ему и передайте дословно. До свидания!

– До свидания, Валентин Аркадьевич! – молодой человек вышел из кабинета.

Ампиров, наконец, уселся за свой стол.

– Так. Кажется, всех растолкал по своим углам. Детский сад, да и только! Всем нянька нужна! За каждым с ночным горшком ходить приходится! Когда они, наконец, повзрослеют? Садитесь, Элла. И вы тоже, – кивнул он мне.

Мы послушно сели. В это время вошла Надя и положила в шкаф жмут белых тряпок.

– Вот – хватит пока что? – спросила она.

– Пока хватит. Спасибо, – поблагодарил Ампиров и, повернувшись в мою сторону, дал понять, что c Надей разговор закончен.

Шорина встала, по-хозяйски открыла шкаф и начала аккуратно укладывать на полочку лоскуты, принесенные Надей.

– Элла, потом, пожалуйста. Давайте решим с Геннадием…, простите, как ваше отчество?

– Алексеевич. Можно и без отчества. Не при студентах ведь.

– Спасибо, Геннадий Алексеевич. Но у нас так не принято.

– Вы разговаривайте, а я тем временем буду укладывать, – сказала Шорина.

– Так, Элла. Потом. Садитесь, пожалуйста, сюда. А то и вы отвлечены, и мы концентрируем внимание на этих тряпках. А мне ваше участие нужно. Не надо раздваиваться, – возразил Ампиров.

– Вы же сами нас всегда учите работать параллельно, – съязвила Шорина.

Положив на полку последний лоскут, Шорина закрыла шкаф и, самодовольно улыбаясь, села к столу.

– Вот и все. Слушаю вас, Валентин Аркадьевич.

– Я очень рад, Элла. Геннадий Алексеевич, мы обсуждали на кафедре вашу кандидатуру. По большинству голосов решено взять вас старшим преподавателем. Так, Элеонора Спиридоновна?

– Так, – подтвердила Шорина и искоса взглянула на меня с ободряющей улыбкой.

Резкий телефонный звонок нарушил ход нашей беседы.

– Слушаю, – ответил Ампиров.

Он закрыл микрофон ладонью и, обращаясь к нам с Шориной, сказал с откровенным раздражением:

– Наш мудрейший декан. Очередная проверка кафедры…

Шорина демонстративно вздохнула, выражая полную солидарность с шефом. Ампиров молча слушал декана и морщился. Наконец, выждав паузу, он бесцеремонно вклинился:

– Уважаемый Антон Василич! Сколько можно устраивать проверок? Нет, вы уже достаточно говорили – я слушал. Теперь, пожалуйста, послушайте вы. С сентября месяца мы только и делаем, что готовимся к проверке за проверкой. То ректорат, то учебная часть, то партбюро, то партком, то обком, то райком, то еще какой-нибудь «ком», а теперь вот и вы. И все отнимают у нас время. Когда ж это кончится? Работать некогда – понимаете?

Из трубки вновь затарахтели, как из пулемета. Ампиров заорал, не дожидаясь паузы:

– Антон Василич! Я понимаю, что заставляют. Но мы-то люди. И работать нам тоже нужно. Да напишите вы в отчете, что проверяли нас, и все! И вам проще, и нам работать легче, – он снова замолчал, а трубка возобновила словесный поток.

Лицо Ампирова покраснело от негодования, и он вновь перебил словоохотливого декана:

– Теперь послушайте меня. Мы же с вами свои люди и должны понимать друг друга и помогать, чем можем. Напишите нам любые недостатки, я подпишу. Достоинства? Тоже любые – в допустимых пределах, разумеется. Вот, Элеонора Спиридоновна рядом – она вам поможет, недавно участвовала в подобной акции со стороны профкома. У нее, кажется, и черновики сохранились. Тем лучше – обе проверки согласованы будут. Она зайдет к вам минут через тридцать-сорок, – он вопросительно посмотрел на Шорину, и она кивнула в знак поддержки. – Договоритесь в рабочем порядке. Все. Извините, у меня здесь собеседование. С человеком, который дал согласие работать у нас старшим преподавателем по тридцать два «вэ», помните? До свидания.

Ампиров положил трубку и щелкнул тумблером, переключая телефон на секретаршу.

– Фу! Заморил своим многословием. Так о чем это я, простите, с вами? Ах, да! О вашей будущей нагрузке, Геннадий Алексеевич. Вам предлагаются два курса лекций: радиоизмерения и общая радиотехника для инженеров-физиков. И еще – курсовые, практические и лабораторные работы по этим же дисциплинам, а также по радиоцепям и сигналам. Вас устраивает?

– Устраивает, – ответил я, с трудом подавляя волнение.

– Отлично. И еще. Мы здесь прослышали о ваших нарушениях дисциплины. Надеюсь, что вы за это время повзрослели, и у нас это будет исключено. Обсуждать не станем – это я для того, чтобы вы знали, что мы тут в курсе всей вашей биографии в период работы в авиационном. Мы интересовались вами по неофициальной линии, прежде чем принять решение о том, чтобы взять вас на должность старшего преподавателя. Сейчас от вас требуется заявление на имя ректора, заполненный личный листок по учету кадров, автобиография и четыре фотокарточки «три на четыре», – перечислял он, загибая пальцы.

Он протянул мне бумаги.

– Вот бланки автобиографии и личного листка. Здесь и чистый лист для заявления. Я там уже подписался. Авансом. Фотографии – пока хрен с ним. Принесете потом, когда будут готовы, я договорился.

– Там, как мне сказали, еще характеристика требуется… – начал было я.

– Нет, характеристика не требуется. Мы берем вас пока не по конкурсу, а по специальной научной статье тридцать два «вэ». По приказу – я вам говорил уже. Только не пугайтесь – по этой статье у нас уже работают Анна Рольфовна Краус и Виталий Никитич Кусков. Вы с ними знакомы? Познакомитесь еще. Так что дерзайте. Согласие партбюро факультета уже имеется, я позаботился. Вас здесь помнят, как хорошего, скромного и порядочного студента. Заполняйте бумаги – и в отдел кадров. Если я что-то пропустил, там подскажут. Все. У вас ко мне вопросы есть?

– Нет, Валентин Аркадьевич. Все ясно. Спасибо.

– Ну, тогда идите, а мы тут с Элеонорой Спиридоновной еще немного поговорим о наших текущих делах.

Я вышел из кабинета и направился в лабораторию, где за столом сидел Коротченко и что-то чертил на миллиметровке. По всей видимости, он ждал моего прихода, так как, увидев меня, сразу же начал сворачивать бумаги и прятать в стол. Собираясь, он все время молчал. Как видно, не хотел говорить в присутствии свидетелей.

– Как там, Гена, дела? – спросил он, когда взял в руки портфель, чтобы идти домой.

– По-моему, все в порядке. Только берут меня не по конкурсу, а по какой-то статье тридцать два «вэ». Не знаю, что и думать, Валя.

– Это как раз несущественно, а, возможно, и даже лучше. По этой статье ты имеешь право работать преподавателем с половинной учебной нагрузкой, чтобы в остальное время заниматься наукой. Согласно приказу министра по ней зачисляются преподаватели, работающие над диссертацией. У шефа это, конечно, непростой вопрос, но все же при таких условиях шансов защититься больше, чем на обычной ставке.

– Поживем, Валюша, увидим. Я бы, честно говоря, хотел по конкурсу, как все нормальные люди. Но Бог с ним – хочу в альма-матер.

– Тогда завтра обязательно сдай в кадры все документы на оформление. Ни в коем случае не тяни. Шеф этого ужасно не любит. А то, избави Бог, стукнет ему моча в голову, и останешься ни здесь, ни там. Если что не устраивает, лучше сразу откажись, – посоветовал Коротченко.

– Была – не была! – сказал я. – Так что, Валюша, зайдем в кафе – по бокальчику кокура по этому поводу выпьем?

– Потом, Гена, когда оформишься. С первой твоей зарплаты в альма-матер. А то я, вообще-то, человек суеверный.

– Суеверие – это, Валя, грех, как говорила моя ныне покойная бабушка. Но так и быть – с первой зарплаты, если, конечно, когда-нибудь получу ее.

 

Юлий Гарбузов.

3 января 2002 года, четверг.

Харьков, Украина.