Опоздание к заказчикам

Опоздание к заказчикам

 

Питер встретил нас сырой и ветренной погодой. С Ампировым и Дижником мы расстались еще на вокзале. Профессора поехали в гостиницу, а я — к Ане, двоюродной сестре моей Гали.

Все же метро — лучший из видов городского транспорта. Тепло, сухо и ожидать долго не приходится. Домчав до станции «Пионерская», я вышел на улицу. Ветер свистел в ушах и пронизывал буквально до костей. Вскочив в подошедший троллейбус, я остановился у двери и, проехав две остановки, вышел почти у самого дома, где жила Аня. До аниного подъезда я добежал бегом и, запыхавшись, вскочил в лифт. Лифт шел с каким-то скрежетом, но на седьмой этаж доставил меня нормально. Я позвонил.

За дверью послышались неторопливые шаги, и сонный хрипловатый голос Ани спросил:

— Кто там?

— Я, Аня. Открывай скорее, не то околею!

Послышалось щелкание замков и защелок, и дверь, наконец, открылась. На пороге стояла заспанная Аня.

— Здравствуй, Анечка! Рад тебя видеть, — сказал я и вошел в прихожую.

— Здравствуй, Гена, — ответила она без особых эмоций и подставила щеку для поцелуя.

Раздевшись, я вручил ей подарки и письмо от Гали.

— Спасибо, — сказала она столь же безучастно, — иди в ванную, мойся. А я пока приготовлю ужин.

Ужинали мы яичницу с салом и колбасой, пили чай, как минимум, третьего налива. Посмотрев программу «Время», я решил отправиться спать.

— Аня, ты к которому часу завтра?

— К половине восьмого. Выхожу в полседьмого. А ты?

— Я к девяти. Уходя, разбуди меня, пожалуйста.

— Хорошо. Спокойной ночи, Гена. Я тебе уже постелила на диване в большой комнате.

— Спасибо. Спокойной ночи.

Я уснул, едва положив голову на подушку.

Аня оставила мне завтрак, завернутый в старое одеяло — чтобы не остыл. Позавтракав на скорую руку, я сложил в кейс все нужные бумаги и вышел на лестничную площадку. Предусмотрительная Аня оставила записку с подробными пояснениями какой ключ от какого замка и как следует запирать да проверять каждый. Записка содержала номера ключей, выбитые на каждом из них, а также подробный эскиз дверей с расположением замков, имеющих ту же нумерацию, что и ключи. Это была затертая ксерокопия. Как видно, ею пользовался не я первый.

Лифт стоял на седьмом этаже, и его дверь тотчас же отворилась, едва я надавил на кнопку. Вниз он двинулся с подозрительным грохотом и скрежетом. Непрерывно подрагивая, он вдруг отчаянно завибрировал и, словно обо что-то споткнувшись, остановился. Я безуспешно пытался привести его в движение в любую сторону, нажимая на разные кнопки. Где-то наверху слышались щелчки, но лифт оставался на месте.

Пришлось нажать кнопку экстренной связи. Никто не отвечал. Я принялся нажимать еще и еще, уже думая, что связь не работает.

— Слышу! Слышу! — послышался, наконец, из динамика недовольный мужской голос. — Что там такое?

— Лифт остановился — ни туда, ни сюда! Я на работу опаздываю!

— Дом тридцать два, подъезд три? — спросили из динамика.

— Да! Именно так!

— Ждите. Сейчас приду.

Ждать пришлось минут сорок, не меньше. Было уже без четверти девять, когда я вскочил, наконец, в троллейбус. Вот невезуха! Сейчас начнется! Профессор не преминет макнуть меня в дерьмо при Дижнике! И зачем я с этим лифтом связался при таком дефиците времени? Но что теперь поделаешь? Я приготовился глотать пилюли.

Как ни странно, опоздал я всего на пятнадцать минут. В бюро пропусков Ампиров встретил меня ураганным потоком ругани.

— Как можно! Уже четверть десятого, а вы только приехать изволили! Командировки — не то место, где отсыпаются! Вы что, не могли попросить родственников, чтобы Вас разбудили, если сами просыпаться не умеете?

— Я в лифте застрял, уважаемый Валентин Аркадьевич! Сорок минут просидел, пока меня освободили!

— Вы что, не можете выдумать чего-нибудь поинтереснее? Транспорт не ходил! Трамвай сошел с рельс! Пожар случился! А то — в лифте застрял! Совсем по-детски.

— Врать не привык, Валентин Аркадьевич! Застрял — значит застрял! Был бы пожар — сказал бы, что пожар!

— Бросьте, Гена! Это не лучший способ отпетую лень прикрывать! Нас уважаемые люди ждут! Специально приехали, чтобы с нами работать, а вы их бессовестно заставляете ждать! Звоните теперь сами — оправдывайтесь! Я за вас краснеть не собираюсь! Правда, все равно стыдно! Ведь вся ответственность так или иначе на мне лежит! Вот с кем приходится работать, — кивнул он в мою сторону, апеллируя к Дижнику.

Дижник дипломатично промолчал, едва заметно ухмыльнувшись в густые русые усы с проседью.

Я подошел к настенному телефону и позвонил в отдел. Ответили приветливо, словно и не было никакого опоздания.

Получив пропуска, мы стали ждать у проходной, пока к нам спустится кто-либо из сотрудников, чтобы провести в отдел. В закрытом институте это процедура сложная. Через четверть часа прибежал сам Плугарев — начальник отдела.

— Здравствуйте! Пойдемте — все уже на месте.

— Почему так долго никто не выходил? — поинтересовался Ампиров.

— Понимаете, Валентин Аркадьевич, из Казани позвонили. Междугородка — пришлось поговорить, — оправдывался Плугарев.

— Вот так всегда и получается! Один проспал, потом на лифт спирает, — кивнул Ампиров в мою сторону, — другому срочно понадобилось по телефону болтать! Можно же было сказать, чтобы через полчаса перезвонили! Тут люди ждут! Дома работу и семьи бросили, в поезде тряслись, в гостинице мучились, позавтракать как следует не успели! А теперь стоим у порога и ждем, как нищие! Бар-дак!

— Простите ради Бога, Валентин Аркадьевич! Так получилось, — извинялся на ходу Плугарев.

В лаборатории нас встретили главный инженер, два ведущих сотрудника из отдела Плугарева и еще один незнакомый человек лет шестидесяти пяти. Он был среднего роста с короткими седыми волосами, зачесанными набок. В его серых спокойных глазах светились доброта и глубокий интеллект. Все в нем было насквозь проникнуто доброжелательностью.

— Знакомьтесь. Профессора Ампиров Валентин Аркадьевич и Дижник Валентин Григорьевич. Вот это — доцент кафедры Валентина Аркадьевича, Очерет Геннадий Алексеевич, — представил нас Плугарев.

— А это — академик Филуменов Дмитрий Карпович, — добавил Плугарев, указывая на пожилого незнакомца.

— Очень приятно, — с подчеркнутым безразличием и без каких-либо эмоций ответил Ампиров, протягивая руку Филуменову.

Он смотрел на академика пренебрежительным взглядом, недвусмысленно выражавшим: «Ладно! И мы — тоже такие»!

Филуменов был действительно улыбчив, приветлив и исключительно доброжелателен.

— Ну, Валентин Аркадьевич, как вы предлагаете сегодня работать? — спросил Плугарев.

— Сначала Геннадий Алексеевич доложит о результатах нашей работы. Потом вопросы, обсуждение, предложения. Затем Валентин Григорьевич расскажет об уже работающей линии связи. А после — как обстановка подскажет. Возражения есть?

Возражений не последовало. Тем временем я развесил привезенные с собой плакаты и, вооружившись телескопической указкой, ждал соответствующей команды.

— Ну что ж, ведите, Валентин Аркадьевич! — предложил Филуменов.

— Охотно, — вставая, сказал Ампиров. — Предоставляем слово доценту Очерету Геннадию Алексеевичу. Без стеснения скажу, что он — наш мозговой центр, моя правая рука и первый советчик в научных вопросах. Правда, он иногда бывает недисциплинирован — как сегодня, например. Но человек он талантливый. Сами сейчас убедитесь. Пожалуйста, Гена.

— Простите, Геннадий Алексеевич, — вмешался Филуменов, — сколько вам нужно времени для доклада? По опыту знаю, что в любых вопросах для изложения сути тридцати минут вполне достаточно. Согласны?

— Согласен.

— Ну, тогда — с Богом! — с искренней улыбкой сказал Филуменов.

Мы работали до пяти вечера. Обсуждали, спорили, вместе ходили обедать в институтскую столовую, делились впечатлениями. Филуменов создавал вокруг себя такую непринужденную обстановку, что даже Ампиров с его пренебрежительно-скептическими репликами не мог омрачить ситуацию.

Договорились на следующий день, как и планировалось, представить материал генеральным заказчикам. По настоянию Ампирова встречу назначили на восемь утра.

— Валентин Аркадьевич, давайте хоть на десять. Людям трудно добираться. Пусть схлынет поток пассажиров в общественном транспорте! — предлагал Плугарев.

— А мы что — не люди? Мы проехали две тысячи километров, чтобы провести эту встречу.

Прощаясь, Ампиров в присутствии всех участников нынешнего совещания с саркастической улыбкой бросил мне на прощанье:

— Геннадий Алексеевич, вы же смотрите, не застряньте снова в лифте! Пешком спускайтесь — слышите? Нас будут ждать военные! Генералы, адмиралы, полковники! Доктора наук! Да еще вот — уважаемый академик Филуменов Дмитрий Карпович.

Они с Дижником пошли в сторону Смольного монастыря, а я — к своей остановке троллейбуса. Идя вдоль тротуара, я увидел, как голубая «волга — двадцать четыре» проехала вперед и остановилась, не глуша мотора. Когда я с нею поравнялся, открылась дверца, и гостеприимно улыбающийся Филуменов пригласил:

— Геннадий Алексеевич! Садитесь ко мне — я подвезу вас!

— Спасибо, Дмитрий Карпович. Стоит ли? Мне к метро «Пионерская» — по пути ли вам?

— Конечно! Мне как раз в ту же сторону.

Я сел в автомобиль и мягко захлопнул дверцу. Филуменов резко рванул с места и помчал по незнакомым улицам и переулкам.

— Геннадий Алексеевич, — внезапно заговорил он, словно продолжая беседу, только что прерванную на полуслове, — ваш шеф — он что, сегодня не в духе был или просто — людей не любит?

Я молчал, не зная, как себя вести. Но по моей реакции он, как мне показалось, все прекрасно понял.

— Я понимаю, вы не хотите говорить плохо о своем шефе. Вы поступаете, как человек воспитанный. Но все же правду не следует замалчивать никогда — нужно говорить все так, как оно есть.

Мы ехали по мокрому асфальту, с шумом проносясь по лужам, подолгу простаивая у светофоров и пропуская бесконечные потоки машин и людей, торопящихся домой после утомительного рабочего дня. Многие несли сумки, пакеты, авоськи и коробки с покупками — кто что успел схватить после работы. Филуменов правил спокойно, откинувшись на спинку кресла. По его лицу проносились блики от витрин магазинов и уличных фонарей. Холодный дождь хлестал по стеклам, глухо барабанил по капоту и крыше машины. А в салоне было тепло и уютно, так что когда мы доехали до подъезда Ани, мне не хотелось выходить.

— Большое спасибо, Дмитрий Карпович. Очень приятно было пообщаться. Ведь я впервые так непосредственно общаюсь с академиком. До этого не приходилось.

— Академики, Геннадий Алексеевич, такие же люди, как и все. Мне даже иногда бывает стыдно, что я — академик.

— Это еще почему? — удивился я, — Только гордиться можно.

— Не всегда. А стыдно бывает довольно-таки часто, особенно когда я встречаю людей много умнее, талантливее, способнее, квалифицированнее и опытнее себя, которые не академики лишь потому, что в силу различных обстоятельств не смогли юридически оформить свое положение.

— Наш шеф тоже раньше метил в членкоры, но потом, как он говорит, решил с этим делом не связываться по причине занятости своей непосредственной работой.

— Кстати, о вашем шефе. Он, по-моему, просто не любит людей и наверняка знает, что при выдвижении его коллеги, то ли бывшие, то ли настоящие ни за что не поддержат. В уме ему не откажешь. Но он начинает страдать от зависти, видя рядом с собой человека хотя бы потенциально способнее и квалифицированнее себя. И, чтобы самоутвердиться, обязательно принижает его. Я бы от такого человека стремился держаться подальше. Достаточно понаблюдать, как он ведет себя с окружающими — даже с заказчиками. Мне морально тяжело, дискомфортно в его присутствии. И вам, я вижу, тоже. Вот и сегодня — он специально настоял на том, чтобы завтра начать работать с восьми. Это неудобно всем, и ему в первую очередь. Но он упрямо стоял на своем, руководствуясь, как мне представляется, единственной целью — показать, какие тут все на его фоне бездельники. А он — горит! Просто сгорает на работе!

— Пожалуй, вы правы, Дмитрий Карпович. Еще раз большое вам спасибо за такую непосредственную и откровенную беседу. Люди обычно дипломаты. Боятся обронить лишнее слово. Особенно, что касается других людей. Говорят одно, думают другое, делают третье. До завтра.

Я открыл дверцу, и ветер стал захлестывать салон мелким питерским дождем. Филуменов еще раз радушно улыбнулся и протянул свою теплую широкую руку.

— Я уже достиг такого положения, что могу говорить, что думаю, никого и ничего при этом не опасаясь. Поэтому дипломатия и все то, о чем вы только что сказали, мне совершенно ни к чему. До завтра, Геннадий Алексеевич! Покойной вам ночи!

Я захлопнул дверцу, и автомобиль тут же рванул с места и понесся в осеннюю темноту, теряясь в дымке мелкого дождя.

Утром я встал и позавтракал вместе с Аней. Несмотря на свою нелюдимость, в это утро она была со мной разговорчива и приветлива. Хлопоча над завтраком, она с гордостью рассказывала, что в этом квартале ей выделили двести пятьдесят рублей премии, и что теперь она, наконец-то, купит себе добротные и модные сапоги, в которых сможет спокойно ходить в любую питерскую зиму. Я старался всячески поддерживать ее, но мысленно был там, где мне сегодня предстояло выступать с докладом перед генеральным заказчиком.

Позавтракав, я поблагодарил Аню за угощение и предложил помыть посуду, чтобы она собиралась, не спеша. Но она вежливо отказалась от моих услуг, сославшись на то, что я все равно не смогу помыть так, как это сделает она сама.

Покончив с утренней кухней, Аня мигом оделась, наскоро причесалась и, оставив мне снова ключи с инструкцией, убежала на свой завод. А я начал неторопливо собираться, прокручивая попутно в голове свой доклад, прикидывая возможные вопросы и моделируя ответы на них.

Не доверяя на этот раз лифту, я спустился по лестнице «на своих двоих» и направился к трамвайной остановке. Трамваи шли полупустые, и я, проехав два пролета, вышел у станции метро. Я располагал достаточным запасом времени, чтобы ехать не чем придется, а по заранее намеченному маршруту.

Подойдя к проходной института, я посмотрел на часы. Без двадцати восемь. Хоть за опоздание не получу взбучки, как нерадивый школьник.

В бюро пропусков уже были люди, но шефа и Дижника среди них, слава Богу, еще не было. Что ж, лучше я подожду, чем ждал бы меня шеф, — решил я и вышел на крыльцо. На улице было холодно. Шумели проносящиеся мимо автобусы, троллейбусы, автомобили. Взад и вперед сновали люди — как муравьи в растревоженном муравейнике. Каждый спешил по своим делам. В дверь, у которой я стоял, втекал плотный поток сотрудников института разных рангов, спешащих на свои рабочие места. А я все стоял, поглядывая в сторону Смольного монастыря, откуда должны были появиться Ампиров с Дижником.

Кто-то сзади потянул меня за рукав, и я с волнением оглянулся, ожидая увидеть вечно недовольную физиономию шефа. Но это был Плугарев.

— Здравствуйте, Геннадий Алексеевич! Вы уже здесь? Пойдемте оформлять пропуска.

— Здравствуйте, Сергей Николаевич. Но моих коллег пока еще почему-то на месте нет.

Плугарев посмотрел на часы.

— Да, Валентин Аркадьевич вчера ратовал за то, чтобы начинать в восемь ноль-ноль, и ни минутой позже. А уже десять минут девятого. Я всех заказчиков привез. Через ту проходную провел, что с другой стороны здания. Транспотрт, наверное. Я же говорил, что в часы пик могут возникнуть подобные ситуации. Как в воду глядел. Что ж, пойдемте пока без них. Придут — тогда за ними самолично спущусь.

— Понимаете, Сергей Николаевич, я лучше подожду их здесь. А то опять шеф скажет, что это я виноват в его опоздании.

— Да кто знает, когда они появятся. А здесь холодно. Пойдемте, я провожу вас.

— Нет, спасибо, Сергей Николаевич. Думаю, они будут с минуты на минуту.

— Напрасно. Но как хотите. Появятся — тут же звоните с проходной. Неловко как-то — таких занятых людей от основных дел оторвали, ни свет — ни заря приехать заставили, а теперь вынуждаем ждать. Ну, я пошел. До встречи.

— До встречи, Сергей Николаевич. Приедут — сразу позвоню. Ждите.

Плугарев исчез, влившись в поток служащих, а я все стоял и стоял. Поток народа давно иссяк, а моих профессоров все не было. На крыльцо вышла девушка в пальто, наскоро накинутом на плечи.

— Простите, вы Геннадий Алексеевич? — обратилась она ко мне.

Меня обдало жаром. «Они, наверное, вошли через ту же проходную, что и генералы, — пронеслось у меня в голове, — и теперь я снова буду в роли нерадивого школьника»!

— Да, — ответил я, а что?

— Там вас Плугарев к телефону просит.

Я не вошел — вбежал в бюро пропусков и схватил телефонную трубку, лежавшую на полочке.

— Очерет слушает!

— Ну что, Геннадий Алексеевич, — послышался встревоженный голос Плугарева, — их до сих пор нет?

— Пока нет. Я очень переживаю. Это наверняка что-то серьезное случилось!

— Давайте, наверное, я вас приведу. Начнете доклад без них, чтобы времени не терять. Люди волнуются.

— Сергей Николаевич! Я не могу без шефа, поймите! Буду ждать.

Трубка помолчала. Потом из нее послышался мягкий баритон Филуменова.

— Доброе утро, Геннадий Алексеевич! Филуменов говорит.

— Здравствуйте, Дмитрий Карпович!

— Вы только ради Бога не волнуйтесь. Подождем еще минут пятнадцать и, если вы не пожелаете докладывать без начальника (а я поступил бы именно так, окажись на вашем месте), будем расходиться. Обстоятельства сильнее нас. Что поделаешь? Итак, мы ждем вашего звонка в девять пятнадцать. Будут ваши профессора или нет, в любом случае. А там решим по обстоятельствам. Лады?

— Спасибо, Дмитрий Карпович.

— Все тогда.

Филуменов повесил трубку.

Я снова вышел на крыльцо и почувствовал, что успел изрядно продрогнуть. Проходили минута за минутой, а профессоров все не было. В переулке у Смольного монастыря остановился полупустой троллейбус. С чувством безнадежности я всматривался в выходящих пассажиров и тут увидел что Ампиров с Дижником, нисколько не торопясь, выходят из троллейбуса. Я кинулся было им навстречу, но, овладев собой, остановился в ожидании.

— Геннадий Алексеевич! Вы уже здесь? В лифте не застряли? А мы с Валентином Григорьевичем думали, что вы опять застряли в лифте и сделали на вас поправку! Прямо скажу — вы делаете успехи! Так вы, глядишь — и работать скоро начнете. Лет этак через двадцать — тридцать. К пенсии как раз!

Дижник улыбнулся в свои седые усы и опустил глаза.

— Ну что, теперь будем ждать генералов и полковников? – с сарказмом спросил Ампиров.

— Они ждут нас с восьми часов — как условились вчера, – ответил я, стараясь казаться абсолютно равнодушным.

— Как? Не опоздали? Не может быть! Они всегда опаздывают часа на два, как минимум! Это уже традиция в наших доблестных вооруженных силах. Хорошо, значит — прогресс налицо! Звоните, Гена, пусть встречают.

Пропуска были уже оформлены. К нам вышел заместитель директора по научной части и, ни слова не говоря, с недовольной миной повел в кабинет главного инженера.

— Валентин Аркадьевич! Мы условились на восемь, — сказал дородный вице-адмирал, — как Вы сами на том настаивали. Уже половина десятого, а вы только пришли.

— А вы что, все пришли вовремя? — дерзко бросил Ампиров.

— Конечно, Валентин Аркадьевич! И у всех масса неотложных дел. Что-то случилось? — пробасил адмирал, хмуря брови.

— Удивительно, что вы все пришли, да еще и вовремя! Мы уже привыкли, что наши генералы-адмиралы-полковники обязательно опаздывают. Часа на два — это как минимум! Мы специально на полтора часа позже пришли в расчете на это!

— Мы люди военные, привыкли все делать вовремя, – сказал адмирал, чеканя каждое слово.

— Ничего подобного! Всегда было одно и то же! Военные опаздывали часа на два, а то и вообще не приходили! А мы вечно ждали. Ну так, мы готовы к работе, – сказал Ампиров, напустив на себя деловой вид.

— Нельзя так, Валентин Аркадьевич. Опоздали, так хоть извинитесь. Люди-то солидные. Спешили, все дела отложили. А вы еще и упрекаете, — вмешался Филуменов.

— Вы сами виноваты, что завели такую традицию в вооруженных силах! Все уже сразу берут поправку на это, как на ветер. Давайте работать!

— Нет, так нельзя, Валентин Аркадьевич! — сказал худощавый генрал-майор, раскрывая папку с секретными документами, — опоздали, так опоздали. Имейте мужество признать свою неправоту.

— Что? — побагровел Ампиров, — Вы издеваетесь? Я всю жизнь страдаю от неорганизованности наших военных! Вы же приучили меня к своему режиму, а теперь упрекаете? Ладно, давайте, наконец, работать!

— Валентин Аркадьевич! Не нужно… — вскипел вице-адмирал.

— Так мы будем работать или мы не будем работать, товарищи военные?! — вскричал Ампиров, налившись кровью. — Мы сюда работать приехали, а не пререкаться!

— Не кричите, Валентин Аркадьевич! Я старше Вас по возрасту и тоже доктор-профессор, как и вы! И все другие здесь тоже уважаемые люди, включая ваших подчиненных! А вы тут еще голос повышаете! – отпарировал вице-адмирал.

— Мы сюда работать приехали, а не разборки устраивать! Мы начнем, в конце концов, работать или нет? Полчаса уже на пререкания ушло! Вот! Вот ваш стиль работы!

— Валентин Аркадьевич, — попытался вмешаться главный инженер института, — Понимаете…

— Мы начнем, наконец, работать? Давайте работать! — повторял Ампиров, как заводной.

— Успокойтесь, Валентин Аркадьевич! — вспылил моложавый капитан первого ранга, начальник кафедры из Военно-морской академии, — перед вами не студенты!

— Мы приехали сюда работать! Так давайте же, в конце концов, работать! — орал Ампиров, срываясь на фальцет. — Работать пора! Геннадий Алексеевич, где наши плакаты?! Начнем с вас — вы один здесь храните олимпийское спокойствие, как самый свободный и спокойный человек на нашей кафедре! Остальные уже взвинчены по разным причинам! Тихо! Не мешайте моему сотруднику — это наш мозговой центр! Докладывайте, Гена!

Я начал доклад.

 

Юлий Гарбузов.

12 января 2002 года, суббота.

Харьков, Украина.