Как в стойле

Как в стойле

 

Прозвенел звонок, извещающий об окончании лабораторной работы, и из другого конца лаборатории послышался резкий голос Булановой:

– Все! Занятие окончено! Пожалуйста, срочно показывайте черновики – что у кого получилось. Через десять минут нас с Геннадием Алексеевичем в лаборатории не будет!

Студенты ринулись лавиной и к ней, и ко мне.

– А что, если мы здесь немного не доделали? – спросил меня вихрастый голубоглазый паренек.

– Ничего. При сдаче будете объяснять теоретически, – ответил я на ходу, делая отметку в журнале.

– Геннадий Алексеевич, а когда можно сдать – мы не успели сегодня? – поинтересовался высокий парень в очках.

– В пятницу на консультации, – ответил я походя, просматривая очередной черновик с результатами измерений.

– А в котором часу? – не унимался очкарик.

– Время и место проведения консультаций всех преподавателей указано в кафедральном расписании, – ответил я, ставя в своем журнале отметку о выполнении.

– Все! Прошу освободить лабораторию! Вы опоздаете на следующую пару, – вещала Буланова. – Выходите, пожалуйста!

Студенческая орда наконец-то покинула лабораторию, и в ней остались только мы с Булановой да молодая заведующая учебной лабораторией Лера Яненко, которая тут же принялась со свойственной ей аккуратностью расставлять стулья и наводить порядок на студенческих рабочих местах.

– Тоня, – обратился я к Булановой, – нам надо бы заставлять студентов оставлять после себя рабочие места в полном порядке, чтобы Лера каждый раз не возилась.

– Геннадий Алексеевич, – отозвалась улыбчивая Яненко, – все равно ничего из этого не получится. Так что лучше занимайтесь чем-нибудь другим, более результативным. А с этим я с Божьей помощью как-нибудь справлюсь.

– Получится или не получится, а нам, конечно же, в воспитательных целях нужно хотя бы призывать студентов к культуре поведения, – сказала Буланова, собирая со стола книги и бумаги. – Гена, может чайку попьем?

– С удовольствием, – ответил я, готовясь покинуть душную лабораторию.

– Ну и духота же здесь у вас! – вдруг послышался со стороны входа скрипучий голос Ампирова. Он, как всегда, появился совершенно неожиданно и незамедлительно начал деловой разговор. – Валерия Петровна, вы бы окно открыли, что ли. Проветривать надо, а то задохнетесь тут.

Лера, которая несла к мусорной урне ящик лабораторного стола, улыбнулась ему в ответ:

– Не успела еще, Валентин Аркадьевич. Вот уберу, – она указала на содержимое ящика, – и непременно проветрю.

– А это, Валерия Петровна, нужно было сделать до лабораторной работы. Студенты возьмут, да и откроют ящик, а там – гора скорлупок от семечек. Позор, Лера! Позор!

Лера снова улыбнулась:

– Было чисто. За время лабораторки успели намусорить.

– Безобразие, – возмутился Ампиров.

Он немного помолчал и уже посмотрел, было, на дверь, намереваясь уйти, но тут его осенила деловая мысль, и он снова обратился к Яненко.

– Скажите честно, Лера, когда вы в последний раз заглядывали в этот ящик?

– Сегодня утром. Как раз перед началом лабораторной работы, когда проводники по рабочим местам раскладывала. После ухода студентов решила проверить, все ли на месте. И вот – нашла. – Она опять мягко улыбнулась.

– Точно? А кто проводил сейчас занятие?

– Мы с Геннадием Алексеевичем. А что? – всполошилась Буланова.

– Тоня, вы помните, какие именно студенты работали там, где остался этот мусор? – сурово спросил Ампиров, глядя на нее поверх очков.

– Конечно, помню. Очень даже неплохие студенты.

– Срочно собираем заседание кафедры! Геннадий Алексеевич, обеспечьте присутствие преподавателей. А вы, Антонина Саввична, приведите сюда, пожалуйста, этих самых «очень даже неплохих студентов». Только не говорите им заранее, по какому поводу их приглашают. И напишите мне, пожалуйста, их пофамильный списочек, – произнес Ампиров решительным тоном.

– Так не будет же и половины преподавателей. Одних еще нет, другие на занятиях, – попытался я возразить. – Мы кворума не обеспечим.

– Так. Без кворума, Гена. Пригласите тех, кто есть. У кого лабораторная, пусть придет один из ведущих. Другой пока поработает в одиночку, – Ампиров посмотрел на часы. – Пятнадцать минут вам на сборы, как говорят в наших доблестных вооруженных силах.

– В какой комнате, Валентин Аркадьевич? – спросила Буланова.

– Желательно здесь же. Лера, на этой паре занятий тут нет, я надеюсь?

– Нет, Валентин Аркадьевич. До конца дня ничего нет, – ответила Лера, водворяя ящик на его законное место.

Через пятнадцать минут все, кому было сообщено, сидели в лаборатории в ожидании шефа. Трое студентов недоуменно переглядывались, не понимая, зачем их сняли с занятий и пригласили на нашу кафедру.

– А в чем дело? Что за срочность? – кипятилась Шорина. – Тут дел невпроворот, а он – заседание. Мы же заседали на этой неделе! Чего это ему вдруг снова неймется?

– Шеф, видимо, не в духе. Решил на кого-то разрядиться. Или какую-то «профилактику» устроить, – предположила Краус, не отрывая взгляда от своей тетради с формулами, схемами и графиками.

«Все же Аня – проницательная женщина. Так близка к истине», – отметил я про себя.

– Тогда студенты здесь зачем? – недоумевала Шорина. – Нет, это не иначе, как какой-нибудь приказ о поощрении или наказании студентов. Эти студенты – из группы, где я руководитель. А мы здесь для пущей важности. Увидите.

– Да что вы гадаете? Сейчас придет шеф и сам все скажет, – блеснув очками, буркнул Исаков.

Вошел Ампиров и сразу же, усевшись за стол, обратился к присутствующим со сверхсерьезной физиономией:

– Здравствуйте. Я собрал вас в срочном порядке, чтобы по горячему следу рассмотреть возмутительное поведение у нас в лаборатории радиоцепей и сигналов кое-кого из здесь присутствующих. Антонина Саввична, вы мне список приготовили?

Буланова, бойко отстучав каблучками вдоль лаборатории, протянула ему листок бумаги. Ампиров пробежал его глазами и назвал первую фамилию:

– Так. Челпанов. Кто это? Вы, молодой человек? Встаньте. Расскажите, нам, пожалуйста, почему вы у нас в лаборатории ведете себя, как в стойле?

– В каком еще стойле? Что я такого сделал? – искренне возмутился студент.

– Давайте вести себя, как воспитанные люди. Я вам вопрос – вы мне ответ. А то я вам вопрос, а вы мне – встречный вопрос. Некрасиво так, тем более – со старшими. Итак, слушаем вас, товарищ Челпанов, – осадил его шеф.

– А я не как в стойле! Я…

– Не как в стойле, говорите?! – шеф ударил авторучкой о стол. – Что такое стойло, вы знаете?

– Знаю.

– Тогда скажите нам, что такое стойло, продолжил Ампиров исключительно миролюбивым тоном. – Может быть, не все присутствующие это знают. Так что это такое?

– Ну, в хлеву, где скотина стоит, – подавленно пробубнил студент после небольшой паузы.

– И что она там, по-вашему, делает? – наседал Ампиров.

– Ну, ест, пьет, спит.

– А еще что? – не унимался шеф.

– Ну, все, как будто.

– Нет, не все. Подумайте, что еще?

Студент молчал, переминаясь с ноги на ногу.

– Не помните? Или стесняетесь сказать? Тогда я напомню: справляет естественные надобности. Так?

– Ну, так. Справляет, конечно.

– Тогда ответьте, пожалуйста, на поставленный вам вопрос: почему вы у нас в учебной лаборатории ведете себя, как в стойле?

– Я не веду себя, как в стойле…

Ампиров сорвался на крик:

– А мусор в стол складываете?! Семечки туда плюете?! Хозяева, мол, есть – пусть убирают. А я буду здесь справлять все свои потребности. Так?

– Нет…

– Как это нет? Как это нет!

– Я не справляю.

– А мусор в ящике лабораторного стола, повторяю, оставляете? Наши преподаватели, а вместе с ними я и заведующая лабораторией сегодня видели, что творилось на вашем рабочем месте после занятия! Где еще так себя ведут, как не в стойле?

– Это не я.

– А кто? Скажите тогда, кто гадит на вашем рабочем месте во время занятия, если не вы?

– Откуда я знаю?

– Как! До занятий там все было чисто! Так, Валерия Петровна?

– Так, – смущенно подтвердила Яненко.

– Вот! Да вы еще и лжете! – вскричал Ампиров.

– Да не лгу я! Я просто не знаю, кто это насорил.

– Вы – бессовестный человек! Садитесь. Так. Следующий у нас кто? Ланской. Поднимитесь, пожалуйста, Ланской.

Встал высокий аккуратно подстриженный стройный парень, поправляя очки в тонкой золоченой оправе. Одетый в безукоризненно выглаженный костюм, ослепительной белизны рубашку и модный коричневый галстук, он стоял, смущенно опустив глаза.

– Как вас зовут, Ланской? – сурово глядя на него из-под очков, спросил Ампиров.

– Денис, – тихо ответил парень.

– А папу вашего? – поинтересовался Ампиров.

– Артем Кузьмич.

– Так вот, уважаемый Денис Артемович Ланской, расскажите нам, пожалуйста, почему вы ведете себя у нас в лаборатории радиоцепей и сигналов, как в стойле. Давайте. Слушаем вас.

Ампирову явно понравилось выражение «как в стойле», и он, очевидно, решил в этот раз эксплуатировать его на всю катушку, до полного износа.

– Я не веду себя, как в стойле… – тихо ответил парень.

– И вам напоминаю, что только там и едят, и пьют, и спят, и все нужды справляют. Рассказывайте, вас ждут все преподаватели нашей кафедры, которые из-за вас вынуждены были оставить свою работу. Слушаем вас.

– Не знаю – это не я.

– А кто?

– Не знаю.

– И вы тоже лжете! Позор! При вас это делалось, если это действительно не вы. Так вы нам скажете? Ответите на мой вопрос?

– Что же я могу сказать, если я не знаю? – еще больше смущаясь, ответил Ланской.

– Послушайте, уважаемый Денис Артемович Ланской, – продолжал изгаляться Ампиров, – у вас такая благородная княжеская фамилия, да и вид у вас молодого растущего ученого. Как минимум – кандидата наук.

Студенты прыснули со смеху, а Шорина, Исаков и Буланова последовали их примеру.

– … И вы так бессовестно лжете, – продолжил шеф. – Стыдно, Денис Артемович! Молчите? Ну что ж, садитесь. Послушаем третьего. Прудин. Как ваше имя-отчество, товарищ Прудин?

– Алексей Андреевич, – подавленно пробурчал студент.

– Ну, может вы, Алексей Андреевич, расскажете нам, почему вы у нас в лаборатории радиоцепей и сигналов ведете себя, как в стойле?

– Мне нечего сказать. Никаких нужд я не справляю.

– Вы насорили, как в хлеву! Думаю, что в следующий раз и это сделаете. Ну, так как? Мы ждем объяснений.

– Мне нечего вам объяснять. Не я это.

– Если не вы, то кто это сделал? Кто?

– Не знаю. Больше мне нечего вам сказать.

– А делать было что?! Вот ваша сознательность! Вас здесь учат за государственный счет, оборудуют лабораторию, тщательно готовят рабочие мета, чтобы создать вам условия учиться, а вы пакостите в ответ! У вашего папы дома есть письменный стол?

– Нет. А причем здесь это?

Этот вопрос Ампиров оставил без внимания.

– У папы стола нет. Допустим. А комод у мамы есть?

– Комод есть. Недавно купили, ну и что?

– Скажите, пожалуйста, а в мамин комод вы плюете семечки? – спросил Ампиров без намека на улыбку.

Помолчав, студент спокойно ответил:

– Нет, конечно.

– Так что, в мамин комод плевать нельзя, а в лабораторный стол кафедры основ радиотехники можно? Так получается?

– Нет. Я никуда не плевал.

– Тогда, значит, видели, как ваш сосед плевал! Интересно, если бы вы увидели, как тот же самый сосед плюет семечки в комод вашей мамы, вы бы тоже к этому проявили равнодушие? Думаю, что нет. Что же это выходит? Никто из вас в лабораторный стол семечки не плевал и не видел, кто это делал? Тогда откуда они там взялись, по-вашему? Каким-то чудесным образом из космоса материализовались, что ли? Такого, простите, не бывает. Не верим мы в чудеса! – Раскрасневшийся от возмущения Ампиров стукнул кулаком по столу так, что на нем подпрыгнули его авторучка и блокнот. – Через два-три года вы станете командиром производственного, а того и гляди, научно-исследовательского подразделения. И при вашей-то морали! Вот вы бы лично признавали авторитет начальника – непорядочного человека? Скажите. Только не молчите, пожалуйста!

– Нет, конечно, – студент посмотрел в глаза Ампирову.

– Верно. На этот раз вы сказали правду. А вы думаете, что ваши будущие подчиненные не узнают о вашей непорядочности? Ошибаетесь! И о нынешнем инциденте тоже со временем узнают! Поэтому нужно беречь честь смолоду! Так как, вы скажете нам честно, кто наплевал в ящик лабораторного стола на вашем рабочем месте?

– Я не знаю, – ответил студент, дерзко глядя на Ампирова.

– Тогда скажите, кто у вас руководитель группы?!

– Шорина.

– «Элеонора Спиридоновна» – положено отвечать воспитанному человеку! Впрочем, чего от вас еще можно ожидать, если вы где работаете, там и нужды справляете. О какой тут воспитанности может идти речь в принципе? Элеонора Спиридоновна, – обратился Ампиров к Шориной, – подготовьте, пожалуйста, письма родителям всех троих. При этом пошлите, пожалуйста, и домой, и на работу. Отдельно и папе, и маме каждого. Пусть их коллеги и начальство узнают, какого сыночка воспитал их сотрудник. Или сотрудница. Пусть узнают, как ведет себя их гениальный сынок – самый-самый! Так, наверное, говорят о вас родители родственникам, знакомым и соседям? Такой, мол, умный у нас сыночек – как же! На радиофакультете учится! Гордятся вами, небось. Сядьте! У кого-нибудь вопросы к нарушителям есть?

– Да какие там вопросы, Валентин Аркадьевич! – подзадорила его Шорина. – Не признаются – не надо. Пусть с ними родители разбираются, если они еще не повзрослели в свои девятнадцать или двадцать лет. Я сейчас же напишу письма и сегодня же их отправлю. За свой счет пошлю заказными, не буду ждать оформления через канцелярию!

– Так что, ни у кого нет вопросов? – поинтересовался Ампиров. – Нет? Ну, тогда студенты свободны, а к преподавателям у меня еще кое-какие дела есть.

Студенты поднялись с мест и с мрачным видом вышли из лаборатории. Когда за последним закрылась дверь, Ампиров обратился к присутствующим:

– Сейчас мы с вами протерли этих юнцов, что называется, с перцем. Но я хочу обратить ваше внимание на то, что это преподаватели, проводившие здесь занятие, допустили, что нашу лабораторию превратили в хлев, а рабочие места – в самые настоящие стойла! Геннадий Алексеевич и Антонина Саввична совершенно забыли о том, что они обязаны не только проводить занятие, но и следить за порядком, чтобы исключить подобные инциденты. Вы и только вы виновны в том, что у вас на занятиях студенты плюют в столы семечки, качаются на стульях, ломают приборы, расписывают и разрисовывают столы!

– Валентин Аркадьевич! – темпераментно возмутилась Буланова. – Это уже называется «с больной головы на здоровую»! Мы здесь как проклятые вкалываем – бегаем от стола к столу, принимаем работы, отвечаем на вопросы! Так вы нам еще и вменяете в обязанности следить, кто там семечки лузгает, а кто еще что-то делает! Это если бы мы в процессе работы случайно заметили, что студент плюет скорлупки в ящик, и никак не прореагировали, тогда действительно с нас следовало бы спросить. Нельзя же…

– Антонина Саввична! – перебил ее Ампиров. – Не занимайтесь демагогией. Никто не говорит, что вы обязаны рыскать по лаборатории в поисках нарушений. Но поглядывать за дисциплиной крайне необходимо!

В дверь постучали.

– Лера, спросите, кто там и чего ему нужно, – сказал Ампиров.

Яненко тихо открыла дверь и вышла в коридор. Через несколько секунд она вернулась и все тем же спокойным и мягким голосом обратилась к Ампирову:

– Валентин Аркадьевич, там студенты просят разрешения войти и обратиться к вам.

– Какие студенты? – с недоумением спросил он.

– Наши, которых только что разбирали.

– А, эти красавцы? Пусть, пусть войдут. Что там у них?

Вошли Ланской и Челпанов.

– Валентин Аркадьевич, можно сказать? – спросил Челпанов.

– Вы уже, собственно, отговорили свое. Ну ладно, что там у вас случилось? С чем вы еще к нам пожаловали? – возмутился шеф.

– Мы… Я хочу сказать, что это я принес на лабу семечки. И в ящик скорлупки клал. Извините меня, пожалуйста. Вот! – закончил Челпанов.

– А я… вместе с ним тоже извиниться хочу… – добавил Ланской.

– Что еще за «лабу»! Такого слова я не знаю. У вас совесть заговорила, так? – перебил его Ампиров. – Вот скажите нам теперь, пожалуйста, как вам не стыдно было сознательно плевать в стол семечки? Вы не думали о том, что после вас кому-то придется убирать, тратить рабочее или личное время? Как это можно назвать, по-вашему, а? По-моему – свинство.

– Называйте как хотите, Валентин Аркадьевич. Хотите – верьте, хотите – нет, а мы намеревались убрать это после занятия, но не управились с лабораторкой, заторопились и забыли. Потом было стыдно, смалодушничали, отказались, а теперь вот, решили сказать все, как есть. Вы можете меня как угодно наказать, но за свои действия отвечаю только я. А Прудин здесь ни в чем не виноват. Его, пожалуйста, не наказывайте. И не пишите, пожалуйста, писем нашим родителям. Лично я хочу ответить за себя сам. Я взрослый человек и уже совершеннолетний. С меня и спрос, – закончил Челпанов.

– Я, Валентин Аркадьевич, с той же просьбой. А Прудин – он наоборот, возмущался тем, что мы делаем, – смущенно добавил Ланской.

– Что ж, за признание – полнаказания, – резюмировал Ампиров, не скрывая удовлетворения. – Вот видите, а что стоило сказать об этом сразу? Сколько бы мы сэкономили времени и нервов! И почему вы только ко мне обращаетесь? Что скажет кафедра?

Ампиров окинул взглядом всех присутствующих. Руку поднял Исаков.

– Пожалуйста, Алексей Артемович. Что вы предлагаете? – спросил Ампиров, протирая очки.

– Я предлагаю никаких писем не писать. В них при такой ситуации уже нет необходимости. А наказать их, конечно, нужно. Но никак не родителей. Причем здесь родители? Я считаю, что им надо поручить какую-нибудь работу, полезную для кафедры, – предложил Исаков.

– Что ж, предложение, по-моему, дельное. Ставлю на голосование. Кто за то, чтобы поддержать? – спросил шеф и поднял руку.

Проголосовали единогласно.

– Предложение принято, – заключил Ампиров. – Валерия Петровна, дайте, пожалуйста, им всем троим работу – ну, там, помыть полы, окна или перенести что-нибудь. У вас на хозяйстве работы, слава Богу, хоть отбавляй.

– Это верно – работы, как говорится, вагон, – мягко сказала Валерия.

– Но почему всем троим, Валентин Аркадьевич? – спросил я. – Ведь Прудин, как они сами только что сказали, ничего плохого не сделал. За компанию, что ли?

– Как это ничего плохого не сделал? А лгать – это, по-вашему, хорошо, что ли? Нет уж, пусть перед ним эти двое сами оправдываются.

– Он просто товарищей не хотел выдавать, – попытался я восстановить справедливость.

– Нет! – возмутился шеф. – Он лгал, что ничего не знает! Он мог просто молчать, а он бессовестно лгал! Все, инцидент исчерпан! Валерия Петровна, пойдите, договоритесь с ними, пожалуйста, насчет работы. Только ради Бога, не во время занятий. На всякий случай по расписанию проверьте. А то это, как видите, такая публика.

Яненко вышла со студентами, а Ампиров продолжил:

– Вот видите, мы попали в цель. Своего добились. Они теперь десятому закажут. И слушок пройдет.

– Валентин Аркадьевич, мы все же зря обидели Прудина, – вступилась Шорина. – Может, помилуем, а?

– Нет, Элла. Он тоже должен быть наказан. Пусть этим двоим будет стыдно вдвойне. И давайте впредь действовать слаженно. Выявляйте нарушителей, приглашайте на заседание кафедры. Будем разбирать – протирать, так сказать, с песочком.

– Да плевать они хотели на наши разбирательства и протирки, Валентин Аркадьевич, – едко возразила Шорина. – Этих накажем, а другие завтра сделают то же самое. Вот увидите. И эти тоже будут над нами смеяться в общежитии. Постращали, покричали на заседании кафедры и ничего им фактически не сделали. Только время потеряли.

– Нет уж, извините, Элла! Людей без нервной системы не существует. Пока еще не вывели. Гитлер пытался – не вышло. Баста! Заседание окончено. Анна Рольфовна, занесите, пожалуйста, все в протокол. Я потом подпишу.

Ампиров встал и вышел из лаборатории.

– Ну и шеф, – с восхищением сказала Шорина, – все же добился своего!

– Да что тут было добиваться? Тоже мне еще – подвиг, – презрительно бросила Буланова.

– И с этим стойлом, – поддержала ее Краус. – Позорище, да и только. Придумал какую-то несуразность и думает, что это остроумно. Любуется собой, как Нарцисс.

– Святая истина, – сказал Мотыльков. – Было бы хоть нарушение серьезное, а то так, ребячья шалость, за которую только и можно, что пожурить.

– Элла, мне также было стыдно перед студентами за это самое стойло, – добавил я.

– Да? А ты бы смог так? – въедливо спросила Шорина.

Но я счел ее вопрос риторическим и молча направился в преподавательскую.

 

Юлий Гарбузов.

11 июля 2005 года, суббота.

Харьков, Украина.