Хлористый палладий
Хлористый палладий
– Геннадий Алексеевич! Ну пожалуйста, позвольте сдать экзамен досрочно! Ведь я готовилась! И еще буду готовиться. Неделя впереди!
Студентка улыбалась, обнажая роскошные белоснежные зубы. Я почему-то решил, будто только сейчас понял, что подразумевают, когда говорят «сахарная улыбка». Девушка старалась пустить в ход все козыри, все свое очарование и обаяние. Она бежала за мной, не отставая.
– Геннадий Алексеевич! Понимаете, мне очень нужно! Я вас очень прошу. – Она остановилась, надеясь, что я сделаю то же самое. Но я продолжал идти. Девушка снова догнала меня.
– Ну разве можно быть таким бездушным? Неужели вам трудно принять? Я же знаю! Я не отниму у вас много времени!
– Послушайте, Клемина! Я не имею права это делать. Экзамен сдается только в сессию.
– Геннадий Алексеевич, один раз можно сделать исключение? Я же все лабораторки своевременно сдавала, и на практических оценки у меня были хорошие. Вы ведь хвалили меня, помните? Я тогда просто обалдела от счастья. А вся группа тайно умирала от зависти! Ей-Богу, Геннадий Алексеевич! Я же не буду из вас веревки вить, как некоторые. Пожалуйста!
– Клемина! Да вам только на подготовку я обязан два часа дать! Не могу я с каждым студентом столько времени возиться! Вы математику изучали? Посчитайте, сколько мне понадобится суток на одни только экзамены, если я с каждым буду сидеть более чем по два часа?
– А я могу и без подготовки! – выбила она у меня из рук последний козырь. – Вы беседуете со мной пять минут. И если выясняете, что я не готова, отправляете меня за дверь. Тогда я приду с группой. Ну Геннадий Алексеевич! – Девушка скорчила деланно плаксивую физиономию, – Пожалуйста! Пять минут! – Она опять обворожительно улыбнулась, почувствовав, что я в душе уже сдался.
– Ладно. Но только пять минут. Идите в эту лабораторию, пока я помою руки после лекции.
Она вбежала в лабораторию радиоизмерений, а я направился в преподавательскую. И только тут я увидел, что у двери своего кабинета стоит Ампиров, а рядом Анна Краус. Она держала папку, а профессор подписывал на ней какую-то бумагу.
– Все. Можете ехать. Я вечером позвоню в Москву, и вас будут ждать. Геннадий Алексеевич! – обратился он ко мне на ходу, – Зайдите ко мне в кабинет. Неотложное дело есть.
«У него все дела неотложные, других просто не бывает», – подумал я, а вслух сказал:
– Это срочно?
– Не очень. Я здесь буду еще минут тридцать-сорок. Так что жду.
Я вымыл руки и вошел в лабораторию радиоизмерений, где меня с надеждой ожидала красавица Клемина.
– Ну что, вы действительно подготовились?
– Готовилась, Геннадий Алексеевич! Правда! – она игриво улыбнулась.
– Посмотрим как вы подготовились. Готовилась – это несовершенный вид глагола, а я хотел бы слышать ваш ответ в совершенном. Напишите мне, пожалуйста, – я на секунду задумался, – прямое преобразование Фурье.
– Пожалуйста.
Она открыла тетрадь и стала что-то писать.
– Клемина, чтобы записать преобразование Фурье, нужно пять секунд, не более.
– Я думаю. Вот. – Она повернула ко мне тетрадь.
– Не нужно поворачивать. Я так разберусь. Неверно, Клемина.
– Как это, неверно? – удивилась она и кокетливо надула губки.
– Так. Неверно – и все.
– Гм! – она скорчила капризную физиономию, – А что здесь неверно?
– В этой несчастной формуле, которую мы писали на каждой лекции раза по три, не меньше, вы сделали три ошибки. Подумайте.
Я посмотрел на часы.
– В вашем распоряжении три минуты.
– Только три? Мы же договорились, что пять.
– Две вы уже использовали.
– А-а-а, я поняла! Здесь два «пи» не нужно! – Она принялась интенсивно зачеркивать.
– Верно. А что еще здесь не так?
– Еще… – удивилась она и вздернула черные и тонкие, как шнурочки брови.
– Да. Что еще?
– Ну, наверное, здесь в показателе не плюс, а минус…
– Верно.
– Верно?! – ее милая мордашка засветилась радостью.
– А еще что? Я же сказал, что у вас три ошибки.
– Три? – она всматривалась в формулу, как в китайский иероглиф невероятно сложного начертания. – По-моему, все верно, Геннадий Алексеевич.
– Вы уверены?
Она еще раз посмотрела на формулу.
– Да, уверена!
– Так вот, вы интегрируете по частоте, а нужно по времени. Все! Беседа окончена.
Я встал из-за стола.
– Ах, да! Конечно же, по времени! Это я так, просто описалась! Вот, смотрите, я исправила!
– Поздно уже. Дорого яичко ко Дню Христову!
– Как? Я же все сама написала! Ну, подумаешь, в одном месте описалась! – Она снова улыбнулась.
– Мы же договорились – пять минут. Все. Ваше время истекло. Я пошел. Меня заведующий кафедрой ждет.
– Геннадий Алексеевич! Миленький! Прошу вас! Спросите еще что-нибудь! Я готовилась! Вы же видите! – Она заморгала часто-часто, и на ее ресницах заблестели слезинки.
«Ладно, Бог с ней, – подумал я, – пусть катится. Поставлю ей тройку»!
– Уговорили – тройка!
– Тройка? Только за одну букву?
– А остальные две ошибки?
– Но я же их сама исправила!
– Но одна формула – это еще не полноценный экзамен! Вы должны ответить на три вопроса и еще решить задачу! А вы и с одной формулой не справились! Причем самой главной!
– Но мы же с вами выработали условия! Пять минут – и все! А я готовилась! Вы же не станете отрицать? Ну, пожалуйста! Маленькую четверочку! Как вы говорите, с сорока семью минусами! Пожалуйста! Я к вам в следующем семестре приду! Вы мне на второй части зададите вопрос по первой! Геннадий Алексеевич! А сейчас авансом четверочку, мне больше не нужно!
Я посмотрел на часы. Шеф уже наверняка нервничает. Хитрая же чертовка эта Клемина!
– Ладно! С сорока семью минусами! Считайте, что ваша халтура на этот раз прошла. Давайте зачетку.
– Спасибо! Спасибо, Геннадий Алексеевич! Вы даже не представляете, какое доброе дело сделали! Вам сторицей воздастся! Вот увидите!
– Ладно. Все, идите.
Она схватила зачетку и пулей вылетела из лаборатории. А я пошел к шефу.
– Ну как, уломала вас эта Клемина? Сколько вы ей притулили?
«Чертов шеф! Как обычно – подслушивал»! – досадовал я.
– Четверочку, Валентин Аркадьевич. Пусть катится. Она неглупая девочка.
– Ну, Гена! Просто вы не в состоянии устоять пред женщиной!
– Что значит, не в состоянии? Я же сказал – умная девочка. И на четверку знает.
– Еще бы! Ноги от шеи, юбка выше Петра Великого, декольте до пояса – конечно же, будет умная! Что вам еще надо? А если бы к тому же и блузку расстегнула, вы бы наверняка и на пятерку расщедрились! Так нельзя работать, Гена! Вы же кафедру дискредитируете! Она вот побежит к подружкам и скажет: вы ему только покажите, сами знаете что, и он готов!
– Валентин Аркадьевич! Я готов проверить ее перед любой комиссией, если вы делаете такие намеки! Давайте сейчас, в вашем присутствии! Она на четыре знает!
– Достаточно! Остановитесь, Геннадий Алексеевич! Только на будущее запомните, что на нашей кафедре критерием выставляемой оценки являются не женская красота, не длина юбки, не форма ножек, не глубина декольте, не размер сисек и не фютили-мютили! А знания, знания и только знания!
– Я отвечаю за ее знания!
– Я же сказал, хва-тит! Давайте работать, а не пререкаться!
«Теперь будет муссировать среди коллег во всех ракурсах! Лучше бы я ей на завтра назначил, когда на кафедре и духу его не будет»! – подумал я и, проклиная собственную мягкотелость, сел у его стола, всем своим видом показывая, что готов слушать указания хоть до вечера.
– Гена, радиозавод согласился делать нам платы для скоростных реверсивных счетчиков, – продолжил он абсолютно спокойным и доброжелательным голосом. Как будто полминуты тому назад вовсе и не орал.
– Вы мне уже говорили об этом. Еще вчера. Вы думаете, что я забыл? Или не понял?
– Не кипятитесь. Послушайте. Так вот, для металлизации отверстий они требуют от нас хлористый палладий в кристаллическом виде. Наш снабженец Матвейцев уже обзвонил все магазины. Хлористого палладия в готовом виде нет нигде. Но заказчик доставил нам металлическую ленту. Из нее нужно приготовить кристаллический хлористый. Я хочу, чтобы этим занялись вы.
– Но я же не химик. Я понятия не имею, как это сделать.
– Да остыньте же вы, наконец. Дослушайте до конца. Вот я и хочу, чтобы вы обратились к химикам и попросили их сделать нам это в порядке научно-технического сотрудничества. Мы имеем возможность зачислить на полставки одного-двух человек по этой теме. Скажем, на пару месяцев. Это, конечно, многовато. Но их нужно как-то прикормить, поняли? Нам наверняка еще придется к ним обращаться. А фактор материальной заинтересованности – весьма существенная вещь. Это вы знаете.
– Понял, Валентин Аркадьевич. Есть у меня связи с химиками. Сейчас попробую позвонить. Разрешите? – я протянул руку к телефону.
– Пожалуйста, – он пододвинул телефон и откинулся на спинку кресла.
Я набрал номер.
– Алло! Кафедра общей и неорганической химии? Бориса Романовича можно?
– Нет-нет! Только не Бориса Романовича! – Он надавил на кнопку отбоя, – Обойдемся без этого маразматика! У нас четыре кафедры химии, а мы будем обращаться к этому старому склочнику! К кому-нибудь другому!
– Почему склочнику? Кроме того, я не знаком ни с кем из других химиков.
– Если я говорю, что он склочник, значит, я знаю, что говорю, – шеф открыл свою пижонскую крупноформатную записную книжку в кожаном переплете, привезенную накануне из Сомали. – Поэтому обратимся на кафедру аналитической химии. Вот. Тридцативосьмилетний профессор Савчук Сергей Ильич. Заведующий кафедрой.
Он набрал номер.
– Никто не подходит! Разбежались уже! Вот дисциплинка! Как шестнадцать ноль-ноль, в институте никого нет!
Он оторвал трубку от уха, готовясь положить, но в это время она хрюкнула, и оттуда послышался голос:
– Да!
– Это говорит профессор Ампиров Валентин Аркадьевич, зав кафедрой основ радиотехники. С кем я говорю? Вы, Сергей Ильич? Мне повезло. У вас что, после четырех кроме заведующего уже никто на кафедре не работает? Почти как у нас. Я по делу. Нам нужно приготовить хлористый палладий из металлического. Сможете кому-нибудь поручить? Металлический будет завтра. К вам подойдет мой старший преподаватель. Очерет Геннадий Алексеевич. Завтра он получит палладиевую ленту и придет к вам. Отлично. Мы вас оформим на полставки по нашей теме на два месяца. И еще одного человека можем. Идет? Вы завтра когда сможете? Отлично.
Он прикрыл микрофон ладонью.
– Гена, как у вас завтра с занятиями?
– Только первая пара.
– Сергей Ильич, после первой пары сможете? После третьей? Идет! Он будет у вас. Все. До свидания.
Шеф положил трубку, потирая руки.
– Видите, на каком уровне мы решили вопрос! А вы – Борис Романович. Самый большой химик, которого вы знаете! Все. Вы мне сегодня больше не нужны. Хотя, постойте. Чем черт не шутит, может первый отдел еще и работает?
Он опять набрал номер. Ответили незамедлительно.
– Алло! Это вы, Дмитрий Степанович? Валентин Аркадьевич. Как там наш палладий получить? Когда подойти? Да хоть сию минуту! Сейчас к вам подойдет мой старший преподаватель. Запишите, Очерет Геннадий Алексеевич. Он все получит – нам нужно отдать его в работу завтра рано утром. Все. Он уже идет. Пока.
– Гена, нам повезло. Начальник первого отдела выдаст вам палладий самолично прямо сейчас. Ну, с Богом! Идите.
В первом отделе меня ждал не Дмитрий Степанович, а какой-то клерк. Он спросил у меня удостоверение и открыл сейф. Потом долго взвешивал, заполнял бумаги, заставил меня расписаться в нескольких местах, и я, наконец, получил палладиевую ленту и сопроводительный документ в придачу.
На другой день после второй пары я был в кабинете Савчука. Он оказался высоким шатеном с красивым лицом, в строго наглаженном костюме темно-стального цвета, ослепительно белой рубашке и при аккуратно завязанном сером галстуке в красную полоску. Приветливо поздоровавшись со мной за руку, он предложил сесть и позвонил по телефону.
– Людочка, зайди ко мне, пожалуйста.
Вошла миловидная блондинка лет двадцати трех – двадцати пяти и улыбнулась сначала Савчуку, а потом и мне.
– Это моя аспирантка. Людмила Сергеевна. Она приготовит вам хлористый палладий. Людочка, это старший преподаватель кафедры основ радиотехники. Геннадий Алексеевич. Он даст тебе палладиевую ленту. Приготовь, пожалуйста, поскорее. Вопросы есть?
– Нет, Сергей Ильич. Все ясно, – ответила аспирантка и встала, приглашая меня следовать за нею.
Мы вошли в довольно мрачное помещение, в котором стоял отвратительный запах каких-то химикатов.
– Ну, где ваш палладий? – спросила аспирантка, – Геннадий…, простите, забыла отчество.
– Просто Гена.
– А я – Люся.
– Ваш шеф называл вас Людой.
– Ему так больше нравится. Но все называют меня Люсей. Как мама дома.
– Отлично, Люсенька. Вот вам палладий.
Я извлек из портфеля моток металлической ленты.
– Где вы его хранили?
– В этом портфеле. А что?
– И ты не боялся?
– Чего?
– Что тебя могли ограбить. Ты знаешь, что он идет по цене платины? А здесь килограмма полтора, верно?
– Тысяча четыреста семьдесят восемь граммов с миллиграммами. Вот Документ.
– Тебя могли ограбить.
– Но кто знал, что я ношу в портфеле?
– Могли узнать.
Она взяла большой химический стакан и втиснула в него ленту. Потом поставила его в вытяжной шкаф и стала заливать какой-то жидкостью.
– Чем это ты его заливаешь?
– Царской водкой, Гена.
Я смотрел, как металл лежит в смеси кислот, словно в воде и ждал, когда же он начнет растворяться. А Люся достала новую школьную тетрадь и с серьезным видом принялась в ней что-то записывать. Закончив писать, она открыла вытяжной шкаф и поболтала в жидкости стеклянной палочкой.
– Ну как, Люся? Скоро мы получим хлористый палладий?
– Процесс растворения уже идет. Видишь, металл покрылся мелкими пузырьками?
– Вижу. А когда этот процесс закончится?
– Ну, через сутки, не раньше. Палладий реагирует медленно. Это же платиновый металл! Так что можешь идти. Придешь завтра. А еще лучше – послезавтра. Шкаф я закрою и опечатаю. Все, увидимся послезавтра, Гена. До свиданьица!
– Пока, Люся. Пойду проинформирую своего шефа. Преподам ему урок химии.
Но хлористого палладия очаровательная Люся не получила ни завтра, ни послезавтра. Даже после выходных в химическом стакане ничего не изменилось. Только металлическая лента покрылась едва заметным слоем мельчайших пузырьков. Как Люся ни болтала стеклянной палочкой, ничего существенного не происходило. Наконец она сказала:
– Ты знаешь, Гена, я подняла всю, какая у меня есть, литературу по этому поводу. Вроде все делаю верно. Но процесс идет крайне вяло. С такими темпами мы с тобой можем прождать не меньше года. Да и то я не уверена, что у нас что-нибудь получится. Вообще-то это далеко от того, чем я занимаюсь по линии аспирантуры.
– Что же будем делать, Люсенька?
– Не знаю. Доложи своему шефу. Пусть с моим свяжется, чтобы он перепоручил это кому-то другому.
Вид у нее был такой унылый, что мне ее стало жаль.
– Не переживай, Люсенька. Раз это не твое амплуа, то ничего не поделаешь. Ну, пока!
Через полчаса я докладывал ситуацию шефу. Ампиров был взбешен.
– Этого еще не хватало! Вторую неделю ни хрена не могут сделать! Посмотрим, что сейчас этот пижон Савчук скажет!
Ампиров несколько раз набирал номер, но было занято.
– Только болтать там умеют! Что можно говорить по телефону так долго! О чем? Эта ваша красотка, наверное, свои любовные разговоры разговаривает! Не иначе!
Мне стало немного жаль бедную Люсю, но я промолчал.
– Вот, наконец-то наговорились! Слава Богу! Гм! Теперь никто не подходит! Что за кафедра! То ли какой-то дом отдыха, то ли сумасшедший дом!
Минут через пятнадцать шефу удалось дозвониться.
– Алло, Сергея Ильича, пожалуйста! Это вы? Ну, к вам дозвониться, как в Совет Министров СССР! То занято, то никто не подходит. Что там с нашим заказом?
Мне было слышно, как Савчук оправдывается и что-то пытается разъяснить. Ампиров слушал, покусывая губу и время от времени исступленно возводя глаза к небу. Наконец у него терпение лопнуло, и он, перебив Савчука, заорал в трубку, что было сил:
– Ваша аспирантка ни хрена не может! У нее реакция, говорит, не идет! Мы вам доверили важное дело! Что будем делать? Правительственная тема стоит на месте! Мы завод держим! А она там умничает и отчеты составляет! Нам нужны не ее отчеты, которые не что иное, как пустая писанина! Перевод бумаги! Нам нужен хлористый палладий! Я же вам деньги плачу!
– Пусть ко мне приходят ваши люди. Я все сам сделаю, – ответил Савчук.
– Спасибо, Сергей Ильич! А то поручили такое важное дело полуграмотной аспирантке – брызгалке, которая хорошо умеет только ногти чистить!
Он резко швырнул трубку.
– Вот так и у нас. Просто беда – все приходится делать самому! Никому ничего невозможно поручить!
Но у профессора Савчука реакция тоже не пошла. Он повел меня в ту же лабораторию, где в опечатанном вытяжном шкафу стояла посудина с нашим палладием все в том же состоянии.
– Подождите меня здесь, Геннадий Алексеевич. Сейчас я переоденусь, и мы с вами попробуем разрубить этот гордиев узел.
Через десять минут Савчук вошел в лабораторию в заправском спецкостюме, кислотостойком фартуке, таких же перчатках и темных импортных защитных очках. Я был уверен, что при таком «зверском» снаряжении все пойдет, как по маслу.
– Людочка так старалась, что просто-напросто забыла подогреть раствор. Вот мы сейчас это сделаем, и Валентин Аркадьевич будет доволен, – пропел Савчук мягким бархатным баритоном.
«Красавец-мужчина, – подумал я, – женщины таких обожают. Люся, разумеется, тоже не исключение».
Он включил мощную электроплиту, и мы стали наблюдать за процессом. А Сергей Ильич деловито комментировал:
– Вот видите, реакция ускорилась. Пузырьки стали крупнее. Вот, отделяться начали.
Минут через пятнадцать жидкость закипела, вытяжка работала на полную мощность. Мы ждали и ждали, а металл все не растворялся. Наконец, Савчук не выдержал.
– Знаете, Геннадий Алексеевич, я должен проконсультироваться у коллег. Это не мой профиль. Но мне очень интересно. Все должно идти в нужном направлении, но что-то мы делаем не так. Отложим это до понедельника. Или, если хотите, обратитесь к кому-нибудь другому.
Я вышел из лаборатории и побрел к нашему корпусу в препаршивом настроении. Шефа на месте не было, но уйти я не мог. Нужно было доложить ситуацию, чтобы он потом не вылил все на меня. И тут опять я вспомнил о Борисе Романовиче Манойленко и решил ему позвонить, несмотря на недавние возражения шефа.
Борис Романович оказался на месте.
– Приходи, парень, приходи. Поможем, дорогой. Как же так – крестнику не помочь! Ты женат?
– Да, Борис Романович! Двое детей. А что?
– Жаль. А то бы мы тебя здесь засватали. Невест у нас – пруд пруди. Одна краше другой. Давай к нам. Хоть посмотришь на них. Неси все материалы и что там еще. Я здесь часа два буду. Не меньше.
Борис Романович внимательно просмотрел Люсины записи.
– Эта девица все делала правильно. Только вот незадача – сама по себе эта реакция не пойдет. Вернее, пойдет, но очень медленно. Вот мы сюда сейчас катализатора подбавим.
Он взял из стеклянного шкафа какой-то флакончик и хлюпнул из него в банку с реагентами. Жидкость в банке закипела, запыхтела, забулькала и начала окрашиваться в краснокоричневый цвет.
– Бач, яка бурхлива реакція!
Как и недавно Савчук, Борис Романович поставил банку в вытяжной шкаф на электропечку, опустил стеклянную шторку и включил подогрев. Реакция пошла еще веселее. Он улыбнулся своей добродушной юношеской улыбкой. И в свете солнечных лучей на его зубах засверкали золотые коронки.
– Подождем с полчасика, и все будет как в аптеке. А там выпарим, и ты уйдешь с готовым порошком. У тебя есть во что взять?
– Нет, Борис Романович. Я думал, это на несколько дней.
– Не беда, парень, не беда. Мы тебе вот коробочку дадим, шпагатиком перевяжем, а завтра на завод отнесешь.
– Спасибо, Борис Романович. А вот у профессора Савчука реакция тоже не пошла. Как и у его аспирантки.
– Это Сережа, что ли? Студентом у меня был. Очень толковый парень, между прочим.
Немного помолчав, он продолжил:
– Да… теория, дружок, это одно, а практика – это другое. Я, может быть, такой умопомрачительной теории не знаю, как наш Сережа Савчук. Но я знаю, что получится, если то-то и то-то налить в колбочку. И что надо делать, чтобы реакция пошла в нужном направлении.
Он подошел к шкафу.
– Все, парень, идет как надо. Нужно только время. А время сейчас активно работает на нас с тобой.
Юлий Гарбузов.
27 октября 2001 года, суббота.
Харьков, Украина.