О колхозности

О колхозности

 

Рукопись времен жизни с семьей в Суррее до первого визита в Совок. Позднее не совсем удачно немного дополнена и помещена в Приване. В конце приводится часть привановских комментариев. Последняя фраза присутствовала в рукописи, но отсутствовала в Приване.

 

Колхоз, эхидо, коммуна, соборность, коллективизм, свобода-равенство-братство. Все это не в моде. В Канаде американская самостоятельность. Однако, режим не убивает культуры. Она цвела при всех режимах. Ее разрушила перестройка, американизм. И экономику, как ни странно, – тоже. Я был первый антикоммунист на словах. Воинствующий. Но всегда переживал разрыв с коллективом. В чем секрет? Где граница? Что такое семья и наша семья? Коммуна или бизнес-клуб? Во всем этом хочется разобраться. Затем, хочется вспомнить положительные стороны общин и насильственных коллективов, как поездка в колхоз в студенческие годы.

Так ли противоположна коммунность самостоятельности? Коммунность – самостоятельность группы. Группы воюют, воюют религии. Коммуна защищает индивидуумов от другой коммуны. Потом, постараемся довести самостоятельность до абсурда. Родители не должны смотреть за детьми детей, и им часто платят. У жены с мужем различные счета. Дети зарабатывают себе на лакомства. Но дальше. Семья – островок коммуны в капитализме. Не позволяются измены. Это рационально? Может, коммуна – это иррациональность? Голое либидо? Неужели рациональность так тесно связана с самостоятельностью или это мой личный комплекс? Чувствуется, что здесь где-то рядом связь, поскольку я чувствую сопротивление. Не получается довести самостоятельность до абсурда.

Неожиданно выяснил, что самостоятельности противоположно также динамо. А динамо государства и друг друга развито в колхозах. Паразитизм и провокация. Хоть велфер и не коммунный, но динамный. И бросить его жалко. Но быть самостоятельным ростовщиком дома было гораздо приятнее. Я сумел вывести из состояния велфера себя и родителей.

Однако, вернемся к студенческим колхозам. Неужели либидо так склонно появляться в насильственных коллективах? Почему? Не заработок двигал людьми в тюремных сталинских конструкторских бюро, да и не страх сам по себе. Почему для меня академическая среда столь благодатна? Я могу быть героем в среде учеников. Ученичество – моя жизнь. Доступность общения. Это любовь к насилию? Ко вторым ролям? Ого, вот оно как! Пассивность и активность, мужское и женское. Абсурд.

Как прочно я связал в сознании колхоз с иждивенчеством, с динамо! Неужели нет эффективных колхозов? Эффективные семьи так точно есть. Почему наша семья имеет столь неэффективные стороны? Откуда скандалы? Насколько я могу заметить, это происходит, например, в областях неэффективной дележки. Возникают подозрения в обмане, утаивании, перерасходе другой стороны. Подозрения в измене, недостаточной любви, желание переделать другого под себя. Часто помогает разделение. Тогда каждый порознь успевает сделать лучше. Но это не универсальный метод. Иногда разделение доведено у нас до крайней степени, общих денег практически нет, а толк все равно невелик. Сейчас мы увлеклись совместным динамо велфера. А динамо, как правило, не особо окупается. Например, получается замкнутый круг. От отсутствия ощущения влиять на ситуацию постоянное желание экономить копейки, которые легче заработать. Велфер хорош для того, кто, например, учится. (Сейчас добавлю, что мне и Лимонову он позволял писать и думать, чего я раньше не ценил). Но наши интересы все равно испорчены меркантильностью.

Еще динамо злобно. Оно отторгает от живого. Но какая практическая цель могла бы связать эти мысли кроме исследовательской? Это снова пробивает рационализм, от которого надо избавляться. Оптимальная семья. Всеобщее примирение и минимизация суммы войны. То, что гуманизация бытия имеет обозримые пределы, – очевидно. Если людей и можно примирить между собой, то не с природой, которую они пилят, копают и едят. Так что глобальная гуманизация противоречива как всемогущность и прочие идеальные категории. Отсюда – иррационализм, внеморальность бытия (казалось бы, это не одно и то же). Защита любой точки зрения подвержена критике. Мой рассудок не может примириться с нелогичностью жизни. Всегда хочется подняться на уровень выше и найти логику там. И мысль об отсутствии верхнего уровня целесообразности меня обескураживает. Это и есть пресловутый тезис о первичности бытия. Помню, я с трудом пережил ломку коммунистической теории общества. Все казалось, что нечто подобное все же должно остаться. Вместо пяти экономических формаций должны быть другие. Мироздание должно быть не рыхло. Затем я смирился с отсутствием подобного, бросив на дно пустого горшка строчки из Лема о том, что мир, собственно, не для нас создан. Но тогда возникает комплекс абсолютной нейтральности. Приходится ставить под сомнение даже критерий честности повествования, поскольку это морализм, защита внимающих от обмана, а значит, психология слабых, нищелюбие, уравниловка. Это, правда, помогает спокойнее смотреть на семейные конфликты – а почему, собственно, чьи-то интересы должны быть примирены? А что-то страшное может последовать за примирением? Ведь это неизведанное и невозможное. Если не абсолютная нейтральность, то хотя бы мода противоречить любой идее как предрассудку. А если далианство, ницшеанство, эгоцентризм, фашизм? Но нам далеко не шагнуть за пределы морали. Слишком многое стоит на ее фундаменте. Например, аудитория графонана – люди. Ему трудно обращаться к ним, демонстрируя свою к ним нелюбовь. Подвергнуть критике можно лишь костный морализм. Вообще же ценность морали очевидна. Это эмпирически отточенные древние каноны сожительства. Вот такая постантикоммунистическая компенсация. Так я решил в диалоге с Иноземцевым, когда мы развивали эгоистическую теорию. Мне сразу захотелось обобщить ее на всех, а значит, пришлось бы применить к дорогому сердцу собеседнику. А если не распространять на всех? Тогда это тоже колхозность, война кланов в противоположность войне всех против всех. Колхоз, как выяснилось, не может быть одним и всеобщим. Он может быть создан только “в отдельно взятой стране”. Только!

А если не война, то смерть. Но пустота смерти не оставляет движения. Тода войну морально немножечко преобразовать в любовь. Тезис всеобщей любви заслуживает внимания. Любовь. Снова юные детские годы. Школьный насильственный коллектив, студенческий колхоз. Где-то там далеко виднеется первая любовь, “а первую любовь мы никому не отдадим”. Вместе с годами застоя и колхозами. Если глубже, то в основе идеи на мой взгляд лежит свальный грех, групповой секс, однако, об этом позже.

23.10.94. Немного дополнено и отпечатано 18.01.99. Ванкувер