Гребенщиков против Лимонова


Гребенщиков против Лимонова

 

Текст частично вдохновлен находящимся тогда рядом Шепардом, Виктором Чабановским, показавший мне материалы “Лимонов против Жириновского”

 

Возвращаюсь к тем же темам и лицам, да простят меня последние, деятели разных жанров, может никогда не интересовавшиеся друг другом. Я к тому же толком не знаю их биографий. Это только художественные символы, которым я поневоле подражаю. Гребенщиков носит в рюкзаке сына, укладывает спать в кроватку и спрашивает: “Почитать книжечку или не стоит?” Как приятно здесь осознавать свое сходство! Лимонов в отличие от него стареет с отчаянием, завидуя застреленному Леннону. Здесь моя поддержка тезиса зеленой травки, продолжения жизни в детях. Поинт Лимонова в экзгибиционизме, в крике перед смертью. Часто и мне кажется что кроме этого ничего в творчестве не может быть. Оба из отряда непокорных, не желающих быть записанными в господа писатели. Но Лимонов не укладывается в рамки педераста, желающего выделиться любой ценой. На его фоне Гребенщиков – тот же узник эстетической фразы. Его бунт не так индивидуален – лишь опозиция богемного ленинградского рокклуба, хоть он и выше всего этого сборища хвастунов-наркоманов. С другой стороны, эта приверженность родному болоту мне симпатична в плане не раз уже выражаемого мною уважения к людям, продолжающим добиваться успеха на родине в противоположность моей или лимоновской эмиграционно-велферной эскападе. Да и не бунт это вовсе. И правильно. “Я человек”, – отвечал он еще в 1980 в Харькове на вопрос о связи с “Трубным Зовом”, – “и поэтому не побегу не туда и не буду призывать не к тому.” Хотя это могло быть в достаточной мере лишь делом случая, что Лимонова занесло в эмиграцию, из которой он до конца не вылазит по сей день, он строит свое Я на одиночестве и сформировался как одиночка. Берусь утверждать, что его нынешняя ассоциация с русскими фашистами так же временна, своей среды он определенно не сложил. Противоречие полной свободы мысли, на съедение которой он не жалеет отдать и самого себя, с навязчивыми ранними символическими призывами к вандализму в дорогих магазинах, нашедших дальнейшее воплощение в революционных рубриках “Лимонки”, не будет примирено никогда. В конце концов, мне трудно представить Гребенщикова, говорящего о собирании отбросов и физическом одиночестве. Чья в том сила и чья слабость?

 

Борис Гарбузов, 11 декабря 98 года, Ванкувер.