Шлюз II


Шлюз

 

Научно-фантастический роман

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

 

ЗЕМЛЯ ОБЕТОВАННАЯ

 

I

Разбудило меня дыхание спящей Марии. Нет, ни в коем случае не храп, а тихое, мерное, глубокое дыхание. Я понял, что выспался, и открыл глаза. Но непроглядная темень не исчезла, а продолжала окутывать все вокруг, как черное покрывало. И тут я вспомнил, что мы находимся в гроте – в моем базовом лагере. Интересно, который сейчас час? Нащупать под боком миниатюрный фонарик труда не составило, и я, заслонив собой Марию, щелкнул кнопкой. Вспыхнул голубоватый свет, казавшийся в густой тьме ослепительно ярким. На часах половина одиннадцатого. Дня или ночи? Припомнив события накануне, я догадался, что по-елизаровски сейчас день. Пора вставать. Осторожно откинув край одеяла, я вознамерился было подняться, но Мария неожиданно обняла меня за плечо и прильнула всем телом.

Куда ты?.. – сказала она шепотом, словно здесь кто-то мог нас подслушать.

В Елизарово пол-одиннадцатого. Вставать пора, – ответил я, нежно притиснув ее к себе.

Зачем?.. Полежи со мной…

Прости, не могу – по нужде…

У-у-у… – простонала она, легонько оттолкнув меня.

Освещая дорогу фонариком и обходя лежащие на пути камни, я побрел к выходу. Судя по звонкому птичьему гомону, доносившемуся снаружи, грозы уже и в помине не было.

Я вышел из пещеры на божий свет, где разгоралось мокрое утро. Привыкшие к темноте глаза рефлекторно жмурились от слепящего солнца, и едва они адаптировались, меня поразило великолепие увиденного ландшафта. Под ярко-голубым небесным куполом сияло обмытое дождем многоцветное коромысло радуги. Буйствовали травы, кусты и деревья, сочные и влажные после лавинно-проливного дождя. Не успевшие высохнуть, дождевые капли блестели на них, как самоцветы. Многочасовый ливень щедро напоил и омыл растительность. Теперь она сверкала фантастически яркой зеленью. Там и сям из влажной изумрудной травы выглядывали разноцветные шляпки грибов: фарфорово-белые, кроваво-красные, темно-каштановые… Благоухали утренние цветы удивительных колеров, форм и размеров, и их красота буквально завораживала. Некоторые были не больше вишневой косточки, другие в раскрыве превосходили чайные блюдца. Вокруг них роями вились многочисленные пчелы, тяжелые шмели, мелкие птички и еще какие-то создания, напоминающие разномастных летучих мышей. Подобной красы я за всю жизнь не видывал.

Под обрывом грозно клокотали мутные воды вышедшей из берегов реки, неся к морю с бешеной скоростью множество щепок, спутанной в клубки травы, поломанных веток, черные коряги и даже целые деревья, вывороченные с корнями. Одно из них зацепилось кроной за камень и на какое-то время застряло на месте, но страшное течение с шумом развернуло его и понесло дальше – вниз, в лагуну.

С мокрых и скользких скал кое-где сбегали ручьи, образуя у края каньона мелкие водопадики. Уровень воды в реке поднялся настолько, что тропа, ведущая к нашему пляжу, лежала теперь глубоко под бурлящей стремниной. Над ее вскипающей поверхностью носились крикливые птицы, подбирая оглушенную и мертвую рыбу. Среди пенных бурунов и многочисленных водоворотов, где выжить казалось в принципе невозможно, там и сям проворно скользили юркие зверьки, похожие на бобров или выдр, ловко хватая зазевавшихся рыбешек, лягушек, рептилий и прочую мелкую живность.

Пройдя немного вдоль берега вниз по краю обрыва, я повернул назад и у ручья, вытекающего из нашей пещеры, увидел Марию, перескакивающую с камешка на камешек. Прикрывшись от солнца ладонью, она помахала мне рукой.

Доброе утро! А я думала, ты меня бросил здесь одну.

Разве можно бросить такую женщину?! Что ты! Тебе известно, что ты очень красива?

Думаю, ты мне льстишь. Или сугубо субъективно оцениваешь. Где-то я читала, что красота – в глазах смотрящего.

На ее лице ослепительно полыхнула солнечная улыбка.

Давай подумаем, что нам позавтракать, а потом двинем, наконец, домой.

Домой? Вынужден тебя разочаровать. В ближайшие три-пять часов это невозможно.

Почему еще? Гроза кончилась, солнышко… А красотища какая! Ты только посмотри вокруг… Мне это напоминает юность, когда я в группе горных туристов по Кавказу ходила. Только здесь все много красочнее и ярче – как в райских кущах…

Я прервал ее поэтические разглагольствования:

Путь через верх еще не просох. Там все раскисло, невероятная грязища и мокрющая трава по пояс, если не по грудь. Низом тоже не пройти – река разлилась и затопила дорогу к пляжу и, следовательно, второй путь к нашему дому. Слышишь, как бурлит? До завтра, думаю, не спадет.

Не может быть! Дорога проходит высоко над водой.

Сама посмотри, если не веришь. А юность, к сожалению, не возвращается, как по ней ни ностальгируй.

Ответом было молчание. Потом она нежно взяла меня за руку, и мы подошли к обрыву. Увидев, что творится внизу, Мария отшатнулась от края и молча повернула назад. Обнявшись, мы направились в свое убежище готовить импровизированный завтрак.

Миновав зенит, солнце успело высушить кусты и деревья, но почва все еще оставалась сырой. Марии Юрьевне не терпелось отправиться домой, и я, наконец, согласился на это.

Мы брели по пояс в траве, увязая в непролазной грязи. Кое-где все еще блестели горячие лужи, и наши ноги были по колено перепачканы липкой грязью. Солнце жгло, как паяльная лампа, и над травой поднимался пар. Было душно и влажно, словно в сауне.

Мои вехи оказались надежными – выстояли неистовую грозу и бурю, ломавшую деревья. Наши прежние следы полностью исчезли в восставшей буйной траве. Мария держалась за мою руку, и мне было неописуемо приятно, несмотря на висевший за спиной рюкзак и подводное ружье у пояса.

Артем, – сказала она, повернувшись ко мне вполоборота.

Да, милая, – я легонько стиснул и прижал к себе ее мягкую ладонь.

Теперь ты должен меня очень сильно любить. Крушения наших отношений я просто-напросто не переживу. Любовь легко входит в мое сердце, но выходит очень трудно и болезненно.

Я ведь тоже не бесчувственный чурбан. Скажу честно: опасаюсь одного – это со временем тебе наскучить. Ты – моя лебединая песнь. Если я тебя потеряю, то иссякну до конца. От меня и оболочки не останется.

В знак благодарности она крепко сжала мои пальцы и спросила, как бы невзначай:

Что будем дальше делать?

Мы непроизвольно остановились. Я привлек ее к себе и нежно поцеловал. Мария мягко отстранилась.

Жарко, а ты – обниматься-целоваться. Лучше дай воды.

Она несколько раз жадно глотнула из пластиковой бутыли и протянула ее мне. Сделав то же самое, я надежно завинтил крышку и, не глядя, сунул баклажку в рюкзак. Мария заговорила снова:

Итак, давай поразмыслим о наших дальнейших отношениях.

Думаю, размышлять тут особо не о чем. Перебирайся ко мне, я только-только капитальный ремонт закончил, порядок в доме навел. А свой – в наем сдашь. Введешь меня в круг своих родственников, друзей и знакомых. Поможешь в городе освоиться.

Подумать только… Мы же так мало знаем друг друга, а нам не по двадцать лет, как-никак.

Верно, не по двадцать. Особенно – мне. Но в этом есть и свои плюсы. Что мы потеряем, если у нас что-нибудь не заладится? А спустя некоторое время, которое ты сама назначишь, оформим наши отношения. Если, конечно, до этого не разочаруешься во мне. Идет?

Не знаю… Но терять нам, как мы только что говорили, все же есть что. Это остатки чувств, надежду, веру в себя и друг в друга…

Я согласно кивнул, а Мария продолжила:

– Надеюсь, ты меня, наконец, посвятишь в свои тайны? Ведь между нами теперь не должно быть никаких тайн, верно?

Верно, не должно. Да у меня, собственно, и нет от тебя тайн.

Тогда скажи, пожалуйста, как это все получается?

Что ты имеешь в виду? – спросил я, догадываясь, к чему она клонит.

Вот это, – она обвела рукой окружающий ландшафт. – Как мы из Елизарова попадаем сюда, к теплому морю? И куда при этом наш любимый город девается?

Нестерпимо горячее солнце яростно жгло мне голову, грудь и плечи, несмотря на защитную бандану и грубую штормовку с широким капюшоном. Вся моя одежда насквозь пропиталась потом и неприятно прилипала к телу. Я обнял Марию за круглые плечи и тихо сказал:

Честно говоря, я этого и сам не знаю. Могу тебе только известные мне факты изложить. Теперь-то ты убедилась, что я не сумасброд какой-нибудь?

Она деликатно высвободилась из моих объятий.

Не совсем. Но с превеликим интересом тебя выслушаю. Я вся – внимание.

Погоди. Вернемся домой, смоем с себя пот, соль, грязь, а потом за ужином я поведаю тебе все, что знаю. Согласна?

Годится. Дай еще водички.

 

II

 

Мы долго стояли в обнимку под прохладным душем, пока не остыли после изнурительной экваториальной жары. Казалось, ни я, ни она целую вечность не испытывали такого блаженства.

Выйдя, наконец, из ванной, Мария разогрела борщ и жаркое, приготовленные мною три дня назад, и мы приступили к нашему первому совместному то ли обеду, то ли ужину – сказать трудно. Я так соскучился по семейной обстановке, по домашнему уюту, что чувствовал себя на седьмом небе от счастья.

За окнами, испещренными замысловатыми морозными узорами, стояла сине-черная ночь и сыпал обильный мелкий снег. Во дворе, на тротуарах и проезжей части нашей улицы метель настилала сугробы, высокие, как барханы в пустыне, которые, казалось, никогда не растают.

А рядом с нами пылал камин. Разомлевшая Мария сидела наискосок от меня, опершись локтями на стол и положив на ладонь подбородок. Затаив дыхание, она жадно внимала моему повествованию, стараясь не пропустить ни одной мысли.

Ее ненавязчивая красота освещала меня неописуемым колдовским сиянием, и я ощущал, что также сияю перед нею. Она, видимо, тоже это чувствовала. Мы наслаждались обществом друг друга. Казалось, будто рядом с нею я стал выглядеть мужественнее, моложе, умнее, и надежнее, чем был на самом деле. Мария невероятно вскружила мне голову, словно юнцу, и вызывала у меня учащение пульса. Я чувствовал в себе необыкновенные силы и способности. Мне даже казалось, что я умею летать. Она распространяла атмосферу таинственности, нежности, необычности, неописуемой женственности и выглядела по-рождественски сказочно. В комнате витало что-то волшебное. Я просто млел от удовольствия быть рядом с нею, любовался ею и думал: “Какая роскошная женщина! Надо же – встретить ее в этом возрасте. Почему не тридцать или хотя бы двадцать лет назад?”

Я сознавал, что одержим Марией, как студент-первокурсник. Опыт зрелого мужчины, насильно загнанный мною в глубокие недра сознания, дьявольски нашептывал исподтишка: “Мы же почти не знакомы, нужно трезво разобраться в наших отношениях. Ведь любить женщину только за красоту – это приятно, но примитивно, тем более в моем возрасте. Так ведь можно и в подзаборную шалаву влюбиться”. Я ужаснулся от этого кощунственного сравнения и тут же в нем раскаялся, искренне и болезненно.

Ну вот, теперь ты, наконец, поняла, что ни во мне, ни в моих действиях нет никакой мистики.

Как это нет? Да все здесь – одна только мистика, сплошные чудеса! – мелодично произнесла Мария, чуточку прижмурив глаза.

Нет-нет, никакой мистики! – решительно запротестовал я. – Никаких чудес. Только высочайшего уровня техника. А в чудеса я, как бывший человек науки, не верю ни на йоту. Это в корне противоречит моим представлениям о мироздании. Точнее, я верю только в чудеса техники, созданной на основе глубокого знания законов и явлений природы.

Мария тепло улыбнулась и, взяв мою руку в свою, тихо спросила:

Но чья, чья же это техника? Кто ее создатели и почему они допустили к ней тебя?

Не знаю, милая. Я к ней приобщился совершенно случайно и вот – постепенно познаю и ее, и то, что с нею связано.

Случайно? Ты уверен, что это не было кем-то специально подстроено?

По-моему, здесь можно быть уверенным на все сто. Никто меня ни к чему не подталкивал, никак и ничем не стимулировал. А шкаф в подвале бабушкиного дома стоит еще со времен немецкой оккупации. Бабушка говорила, что раньше он принадлежал погибшей при бомбежке соседке – Брониславе Яновне Лубенецкой.

Но кто его изготовил и для чего? Кто и когда им пользовался? С какой целью? Бронислава Яновна, что ли? И когда – в довоенные годы?

Я задумался, потому что этот вопрос задавал себе неоднократно и всякий раз заходил в тупик.

А вот этих сведений у меня нет. Нужно будет старожилов расспросить, что им известно о бывшей хозяйке шкафа и иже с нею.

Если хотя бы некоторые из них до сих пор еще живы, что, впрочем, очень маловероятно, – многозначительно добавила Мария.

Можно с их потомками побеседовать. Быть может, они что-то от старших слышали – необычные случаи какие-нибудь, сплетни и тому подобное.

Ни слова не говоря, Мария встала, по-хозяйски закрыла ставни и задернула шторы. Потом подбросила в камин дров, налила в электрочайник воды и включила в розетку. Через две минуты он зашумел, задребезжал, заклокотал и выключился. А спустя еще пять минут она уже разливала по чашкам ароматный красно-коричневый чай.

В кухне на полке лимон есть… – сказал я, поднимаясь со стула.

Сиди, я сама принесу. Кстати, лимон следует в холодильнике держать – сохраняется дольше.

Не успеет испортиться, тем более что нас теперь двое.

Мария вернулась с лимоном в фарфоровой розетке, аккуратно отрезала два кружочка – прозрачных, аппетитных, как в рекламе, и положила в чашки.

Ты бы Джека в сени впустил – пусть песик погреется. А если кто чужой во двор заберется, он и отсюда услышит, голос подаст. Мороз ведь градусов пятнадцать, а то и больше.

Думаю, он не очень замерз – будка утеплена на совесть, я осенью позаботился. Но все равно сейчас приведу – пусть и у него будет праздник.

Увлеченно беседуя, мы выпили по две чашки чая. Мария откинулась на спинку старинного стула и, прикрыв наполовину глаза, сказала:

Я просто в шоке. Этот шкаф… выход на иную планету… нонсенс какой-то. А ты уверен, что это действительно так?

Теперь-то уж уверен. А поначалу сомневался, притом еще в большей степени, чем ты сейчас. Даже тридцатишестичасовые сутки не натолкнули меня на истину. Только две луны на небе поставили все на свои места.

Две луны – представить не могу! Увидеть бы.

Увидишь еще не раз. Необыкновенное зрелище! Думал, я помешался, и мне это мерещится.

А я и сейчас так думаю. Мой рассудок отказывается признавать и то, что ты рассказываешь, и даже то, что я уже сама видела.

Мы замолкли и сидели, глядя, как в камине прогорают дрова, превращаясь в тускнеющие угли, подернутые сизой золой. У меня начали стынуть ноги, и я подбросил несколько поленьев. Дотлевающие угли рассыпались каскадом искр, осветив мебель, стены, лицо Марии и отразившись в стеклах буфета и хрустальной посуде. Поленья охватило оранжевое пламя, и на душе посветлело.

Мария заговорила так же внезапно, как и умолкла:

Понимаешь, Артем… Как-то не понятно… Если это другая планета, то почему там все так же, как здесь, на Земле?

Ну, уж нет. Там все по-иному. И две луны, и сутки значительно длиннее, да и все остальное тоже не по-нашему.

По-иному, говоришь? Нет, не скажи. В море там, как и у нас, водятся рыбы. И крабы, и креветки, и раковины. А по воздуху птицы летают, полно мух, комаров, бабочек, цикад и всяких других насекомых. И кусты там, и деревья, и цветы тоже цветут, и грибы после дождя лезут. На камнях я и ящерок видела, а ты говоришь, там и змеи есть. Как же это может быть? Наша Земля и этот мир изолированы друг от друга, и все в них должно быть по-разному. На Земле вон – в Европе живут белые люди, в Африке – чернокожие, в Азии – монголоидные. И звери везде разные.

Ты, Мария, смешиваешь то, что не смешивается. Как вода и масло. Да, белокожие, чернокожие, краснокожие и прочие, но все они ЛЮДИ. Совершенно одинаковые люди во всем остальном. Так и здесь: рыбы, птицы, крабы, мухи. Но посмотри, как они разительно отличаются от наших, земных. Вспомни хотя бы о монстрах-креветках.

Дрова в камине разгорелись и затрещали. Загудело мощное пламя и в комнате стало жарко. Мария отодвинулась от огня и повернулась ко мне лицом. В ее глазах мерцали огоньки – отражения каминного пламени, а по лицу и полноватым, оголенным до локтя рукам бегали золотистые блики.

Но как это могло случиться – и там, и здесь сформировались подобные виды живых существ? – спросила она, ожидая исчерпывающего ответа.

Не знаю, милая. Думаю, что тут весь секрет в законах природы, одинаковых во всей Вселенной. В ней всего сто с небольшим элементов таблицы Менделеева. Из них состоят и Солнце, и Луна, и Земля, и падающие на нее метеориты, и звезды, и все галактики, даже самые удаленные. И везде эти элементы образуют одни и те же соединения. Возьми, к примеру, детский “конструктор” – где ни собирай из него машины или другие сооружения, везде они будут очень похожи друг на друга. Как может быть иначе?

Я говорю не об этих… элементах и их соединениях и не о детских “конструкторах”, а о живых существах, – горячо возразила она.

На здоровье, Мария. Но ведь кристаллы образуются тоже всюду по одним и тем же законам. Возьми, к примеру, поваренную соль, кварц, алмаз. Их кристаллы везде одинаковы. А молекулы органических соединений, включая ДНК, объединяются по тому же принципу, что и в кристаллах. Во всяком случае, подобным образом. Но живые организмы образуются из органических соединений. Кроме того, все организмы построены по принципу золотой пропорции или золотого сечения, что то же самое. Следовательно, жизнь во всех уголках Вселенной должна развиваться по единым законам. И при сходных условиях обитания живые существа должны быть похожи друг на друга. Так и рыбы, и киты, и дельфины, и древние ихтиозавры, обитавшие в воде, обрели рыбообразную форму. Иного не дано – это следствие единых свойств Материи. Так уж Бог создал.

Ты хочешь сказать, что если бы мы там встретили людей, то они оказались бы точь в точь такими же, как мы? – она с удивлением подняла брови.

Нет, почему же? Думаю, они бы непременно отличались от землян, но не более чем африканцы или китайцы – от нас с тобой. Я, конечно, в этом деле не специалист. Это всего лишь результаты моих личных рассуждений – домыслы, версии. А как обстоят дела на самом деле – только Богу известно.

Минуту помолчав, Мария посмотрела на меня усталыми глазами.

Артем, а это… место, где мы были – остров или материк?

Не знаю. Скорее всего – континент. А если остров, то большой, я думаю…

Ладно, Артем. На сегодня достаточно. Я очень устала, просто с ног валюсь. Пойдем спать.

 

III

 

Мария вышла из ванной в махровом банном халате покойной тети Серафимы и с полотенцем на голове, намотанным в виде пышной чалмы.

Отличная вещь этот халат-простыня. Как удобно – наденешь, и вытираться не надо. Спасибо Серафиме Гавриловне.

Одетая по-банному, она пошла на кухню готовить завтрак, а я – в гостиную, смотреть выпуск теленовостей. Через несколько минут из кухни донеслась волна аромата высокосортного кофе, и я услышал, как на сковородке шипит, скворчит и стреляет яичница, что заставило меня проглотить слюну.

Артем!

Да, Марийка, – ответил я, перекрикивая телевизор.

Выключай свой телик – завтракать иди.

Ощущая себя “в доску” семейным человеком, я с удовольствием выполнил ее распоряжение – сел рядышком за кухонный стол и принялся за яичницу-глазунью с ломтиками ароматной ветчины. В углу, склонившись над миской и отставив пушистый хвост, завтракал Барсик. Джека я накормил еще когда Мария принимала душ, и теперь он спокойно отдыхал в сенях на подстилке.

Бог мой! Телевизор… На тарелочке – горячий завтрак… В сверкающих чашках – пахучий кофе, к нему – печенье в вазочке… Настоящий семейный уют, притом при такой роскошной женщине. Мечта холостяка. Рай земной! Казалось, я грежу. И как я этого раньше не понимал и не умел ценить?

Мы позавтракали, оживленно продолжая вчерашнюю беседу. Я хотел было помыть посуду, но Мария с улыбкой отстранила меня от мойки.

Отдохни немножко. Теперь это не твоя епархия.

Но я хочу помогать тебе… – попытался я возразить, однако Мария меня остановила.

Оставь, пожалуйста, кухню. Сейчас это будет самая лучшая твоя помощь.

Завершив утренние дела на кухне, Мария причесалась и надела куртку.

Я пошла, Артем.

Далеко ли собрались, мадам? – спросил я, намереваясь составить ей компанию.

Я к себе. Хочу кое-что сделать до обеда.

А как же я, Марийка?

Побудь пока здесь. Я позвоню тебе.

Не понятно, почему бы мне не пойти с тобой?

Понимаешь, Артем, я не рассчитывала на твой визит именно сегодня. У меня беспорядок, обед не готов, ну… в общем, я должна подготовиться.

Какая еще подготовка? Я хочу быть рядом с тобой, помогать убирать, готовить, наводить порядок и все остальное.

Нет, Артем. К твоему визиту я должна предстать так, как мне того хочется. Твое первое впечатление для меня будет очень важно. Займись пока чем-нибудь полезным. А с обеда уже попробуем начать нашу полноценную совместную жизнь.

Проводив ее за калитку, я вернулся в дом. Без Марии он казался теперь пустынным и неуютным. Я ходил из комнаты в комнату, не находя себе места. Хотелось спуститься в подвал, заняться инструментами или дальнейшим изучением нового мира, но не посмел. Мария могла позвонить в любую минуту, и пропустить ее звонок было бы крайне нежелательно. Нужно будет в подвале параллельный телефон установить. Хорошая идея, но это позже.

Чтобы не терять время попусту, я принялся заносить в ноутбук новую информацию – о животных и растениях, о последней грозе, буре и наводнении, а также электронные фотографии образцов флоры и фауны открытого мною мира. Увлекшись работой, я перестал замечать ход времени и, когда зазвучала телефонная трель, вздрогнул от неожиданности. Звонила Мария, да и вообще здесь мне больше не от кого было ждать звонка.

Артем, ты готов? – спросила она, прежде чем я отозвался.

Всегда готов. Как пионер СССР.

Тогда одевайся и шагай ко мне – обедать будем.

На улице было пасмурно и холодно. Продолжал сыпать мелкий снег, но уже не так обильно, как вчера вечером. Судя по его скрипу под ногами, мороз был градусов десять. Порывы ветра, срывающие с сугробов морозную пыль, иногда проникали за пазуху и за шиворот, продували насквозь брюки. Пришлось поднять воротник и повыше застегнуть на куртке молнию. Стало теплее и радостнее на душе.

Из цветочного магазина на противоположной стороне улицы вышел парень с завернутым в целлофан букетом красных гвоздик и, взглянув на меня, тоже поднял воротник. Встреча с ним неожиданно изменила мой прямой маршрут – я тут же свернул в магазин и осмотрелся. В красивых вазах стояли букеты гвоздик, хризантем, тюльпанов, нарциссов и прочих прекрасных цветов. Но я искал розы, а их-то как раз и не было. Эх, собрать бы сейчас букет из тех цветов, которые растут там – на пути в наш лагерь! Поздно я вспомнил. В следующий раз постараюсь быть повнимательнее.

Холодно? – спросила пожилая продавщица.

Да, не тепло. Девять красных гвоздик, пожалуйста.

Я достал портмоне и отсчитал положенную сумму.

А у меня и не найдется девять красных. Только пять штук осталось. Возьмете?

Придется. Маловато, конечно. Бедновато, но деваться некуда.

Возьмите еще беленьких или розовых. Смотрите, какие пышненькие.

Что ж, добавьте три белых и одну розовую. Быть может, так даже лучше.

Конечно лучше. Зелени тоже?

Да. С нею, мне кажется, веселее.

Я остановился у марииной калитки и стал искать кнопку звонка. С трудом нашел – на опорном столбе вверху под козырьком – и решительно нажал. Залаяла дворовая собака. Ожидая выхода хозяйки, я думал: “Удивительный народ эти женщины. Ну почему они так любят цветы? Уж лучше бы на ту сумму, которую пришлось заплатить за букет, купить что-нибудь для нее полезное. А цветы – немного постоят и завянут, придется выбросить. Зачем же покупать то, что через день-два окажется на помойке? По логике вещей получается, что на мусорник выбрасываются деньги, которые могли бы сослужить лучшую службу”.

Мария вышла в голубой куртке-пуховке с белым шарфом ажурной вязки на голове. Я протянул ей букет и поцеловал в щечку.

Наконец-то. Почему так долго? Хотя, – она взглянула на букет и понимающе улыбнулась, – понятно. Спасибо. Я люблю цветы. Очень.

К нам неслась крупная короткошерстая собака, белая в больших черных плямах. Я невольно остановился.

Дамка, не тронь! Это свой, свой! – строго сказала Мария.

Собака остановилась и стала ластиться к хозяйке, недоверчиво поглядывая в мою сторону. Мария погладила Дамку, спокойно повторяя:

Дамочка, это Артем. Свой, свой, свой… Артем, погладь ее. Нежно, ласково, как будто гладишь меня.

Я наклонился к собаке и погладил по голове. Она смотрела на меня спокойно, но напряженно, готовая в любую минуту схватить за руку.

Хорошая собачка, хорошая. Будем дружить, Дамочка.

Ну, все. Познакомились, теперь пошли в дом, – пригласила Мария.

Я выпрямился и направился вслед за хозяйкой.

Интересно, кто кормил Дамку, когда мы сидели в лагере? Я своим питомцам оставлял еду впрок. Но они у меня недисциплинированные – стремятся съесть все сразу, а потом голодают.

Дамка такая же, и я попросила приятельницу Лену ежедневно кормить утром и вечером и Дамку, и Мумку.

Мария распахнула передо мной сени и остановилась, пропуская меня вперед.

А кто это – Мумка? – недоумевал я.

Мумка – это кошечка, моя любимица.

Я вошел в сени, и Мария тут же последовала за мной. Переобуваясь в мягкие тапочки, я ощутил доносившиеся из кухни дразнящие аппетит ароматы свежего борща, пюре, жареного мяса и прочей вкуснятины.

Всюду, начиная с сеней и прихожей, царили строжайшая аккуратность и неукоснительный порядок. Большой массивный стол, антикварный буфет, внутри которого сверкала расставленная со вкусом посуда, тахта и прочные старомодные стулья, создавали обстановку неописуемого уюта и душевного комфорта. Везде чувствовалась единая система, единый подход ко всему. В гостиной на полу лежал ковер восточной работы, а в остальных комнатах – элегантные ковровые дорожки. Под потолком, довольно высоким по нынешним меркам, висела люстра с розоватыми плафонами в виде лилий с филигранными краями. При этом потолок был оклеен обоями кремового цвета с розовым оттенком.

Если вещи действительно имеют свои места, предопределенные свыше или облюбованные ими самими, то именно там они и стояли. Здесь в каждом уголке господствовала гармония, не было ни одного чужеродного предмета, ничто не раздражало взгляд. Повсюду царил корабельный порядок. Все гармонировало одно с другим, абсолютно все идеально вписывалось в общую обстановку.

На стенах красовались аккуратные эстампы с изображениями птиц, зверей, рыб, стрекоз, бабочек и экзотических пейзажей. Буфет и подвесные полки сверху были уставлены фарфоровыми и мраморными статуэтками, фигурками из бронзы и чугуна, тропическими раковинами и колониями кораллов. На полке над тахтой красовались фотографии. Нетрудно было догадаться, что на них были запечатлены мариины родители, сын в разные возрастные периоды, сама Мария в пять или шесть лет и постарше. Особенно броской была фотография ее двадцатилетней с букетом полевых цветов. На переднем плане в лакированной рамке стоял фотоснимок сына с невесткой в белой короткой фате и еще несколько свадебных. Потрет молодого мужчины в черном пиджаке с ослепительно белым платочком в нагрудном кармашке, стоящий на журнальном столике, привлек мое особое внимание.

Муж? – поинтересовался я.

Нет. Это мой двоюродный брат. Старший. В день защиты диплома. Я его люблю, как родного. Знал бы ты, какой он умница! Журналист, сейчас аккредитован в Риме. У меня есть газеты и журналы с его статьями.

А где же муж?

Мария несколько смутилась.

Я же говорила, что мужа у меня нет… – она сделала паузу и добавила: – Пока что.

Я засмеялся.

Ничего. Очень надеюсь, скоро будет. А как насчет бывшего мужа? Его можешь показать?

К сожалению, нет. После развода я на него была очень обижена, ужасно зла и в порыве гнева уничтожила все его фотографии. Теперь, когда он стал мне совершенно безразличен, сожалею о содеянном. Сейчас образ бывшего мужа настолько потускнел в моей памяти, что я с трудом его себе представляю. А иногда хотелось бы взглянуть на человека, с которым столько лет прожито… Впустую…

Почему же впустую? Ты ведь от него чудесного сына родила. Загляденье-парень. Да и общих воспоминаний должно быть много. Не всегда же и не все между вами было плохо. Было, думаю, и хорошего немало. Ты ведь любила его, даже очень.

Насчет сына согласна. Он у меня – золото, а не ребенок. А все остальное мне теперь видится совсем по-иному, с совершенно иных позиций, – она глубоко вздохнула. – В нем, как я теперь понимаю, было столько откровенно негативного, даже мерзкого. Но любовь, как говорится, зла. Застлала мне глаза… Ну да Бог с ним. Что было, то быльем поросло. Садись за стол – обедать будем.

Она ласково улыбнулась и указала на место за большим столом, где давно уже стояли обеденные приборы, бокалы, рюмки, бутылка шампанского и пятизвездочного коньяка.

Марийка, а зачем здесь обедать? Удобнее было бы на кухне. Еда та же, зато возни куда меньше.

Нет, я хочу, чтобы наш первый обед прошел в торжественной обстановке.

Зря ты это…

Она не дала мне договорить:

Здесь я командирша. Так что слушайся. Садись и жди.

На ее лице заиграла обезоруживающая улыбка, и я сдался без боя.

Посуда у Марии была самая современная, ресторанная. Не то, что у меня – бабушкины сервизы фирмы “Кузнецов”, все в стиле “ретро”. Как и следовало ожидать, обед оказался лучше любого ресторанного. И холодные закуски, и борщ, и отбивные с ароматным пюре, и даже компот из сухофруктов я оценил на пять с плюсом. Она выпила глоток шампанского, а я – рюмочку коньяка. Мне хотелось дербалызнуть еще парочку – для поднятия настроения, но после недолгих колебаний я решил воздержаться.

Мы сидели на тахте в обнимку. Уже в который раз я пересказывал все, что знал о мире за бортом шлюза, и Мария продолжала задавать многочисленные вопросы. Иногда они были по-детски наивны и немного раздражали меня, а порой носили глубокий философский характер, и мне требовалось время, чтобы сконцентрироваться и дать на них удовлетворительные ответы.

Артем, а что дальше?

Что ты имеешь в виду?

– Ты так и собираешься быть единственным обитателем открытого тобой мира?

Конечно же, нет. Ты будешь со мной рядом. Я объявляю тебя королевой всей планеты. Кстати, ты должна придумать ей название.

Артем, я серьезно. Ведь это не может долго продолжаться. Не кажется ли тебе, что если мы будем и дальше оставаться единственными обитателями этой планеты, то для нас такое положение потеряет всякий смысл. Зачем и кому нужен король целой планеты без подданных? Как в “Маленьком принце” Экзюпери.

Да, ты права. Думаю, что рано или поздно мы сможем извлечь из нее определенную для себя пользу, а потом деваться некуда – придется открыться властям и ученым. Пусть изучают и распоряжаются всеми богатствами в интересах страны и всего, я думаю, человечества. При этом мы с тобой навечно войдем в историю.

Зачем нам история? Какой от нее прок? Потом ее все равно переделают, извратят в пользу власть имущих. Но дело совсем не в этом.

Тогда в чем? – недоумевал я.

Какие перспективы ты здесь усматриваешь? Об этом ты думал?

Да что тут думать? Ну, придут ученые, организуют квалифицированные экспедиции. А власти позаботятся об их подготовке, оснащении, безопасности. Подумают, как колонизовать новооткрытый мир, какую пользу можно из него извлечь для нашей страны.

То, что ты предлагаешь, конечно, хорошо. А тебе не жаль первозданных лесов, золотых пляжей, непуганых зверей, птиц, рыб? Их же хищнически уничтожат, как это сделали на нашей родной Земле.

На ее лице изобразилась гримаса возмущения, и я про себя отметил, что ей она не идет.

И что же посоветуешь ты? – поинтересовался я.

Хочу, чтобы эта прекрасная планета с ее чудесной флорой и фауной осталась заповедной.

Ну и будет она существовать сама по себе, никому не известная, никому не доступная. Какой толк для человечества? В бесконечной Вселенной таких миров бесчисленное множество, и никто из людей Земли не имеет к ним доступа, не подозревает об их существовании. Нам-то что от этого? – искренне недоумевал я.

И то верно. Нужно подумать. Здесь требуется какое-то соломоново решение.

Да… пожалуй, – согласился я, ибо с такой мыслью трудно было не согласиться.

В гостиную вошла белоснежная кошка, подошла к хозяйке и вспрыгнула на колени.

Это и есть твоя Мумка?

Она самая, – ответила Мария, поглаживая кошку.

Та попыталась было заглянуть на стол, но Мария легким движением отвела ее мордочку.

Мумочка, это нельзя. На стол нельзя. Кушать хочешь, моя хорошая? Сейчас дам. Полежи пока у меня на коленках.

Красивая кошка, крупная. И такая белоснежная.

Да, абсолютная блондинка – ни единой небелой шерстинки. И глазищи – лазурно-зеленые. Большущие и круглые, как у совы. Люблю животных. А ты?

Ну, как сказать. Мне нравится, как они ко мне ластятся, люблю их ласкать, кормить, ухаживать за ними. Иногда. Но так, чтобы безумно, души в них не чаять, есть с ними из одной посудины… – я пожал плечами, – это не про меня.

 

IV

 

Нежная плоть гвоздик на глазах тускнела и увядала. Зачем, зачем дарить цветы, если этим все равно кончается? Лучше бы они продолжали расти в своем питомнике. Но и там бы они, к сожалению, со временем отцвели и пожухли – ничего нет вечного. А зачем тогда были бы нужны эти питомники?.. Фу, ты! Я вконец запутался в рассуждениях. Но все же странный народ эти женщины – почему они так любят то, что уже через несколько суток превращается в ничто? Но и мы сами в конце концов тоже превратимся в ничто. Пожалуй, цветы просто быстрее нас выполняют свое предназначение.

Мария, в домашнем халате и чистейшем светло-голубом переднике в темно-синюю клетку, внесла тяжелую вазу цветного стекла с букетом красных тюльпанов и водрузила на середину стола. Отойдя на несколько шагов, она пристально осмотрела свою незамысловатую икебану, что-то в ней поправила и, видимо, оставшись довольной, унесла увядшие гвоздики, которые недавно были такими яркими и свежими.

Через минуту она вернулась с посудным полотенцем через плечо.

Марийка, я изнываю от безделья. Скажи, чем тебе помочь, не то я проявлю собственную инициативу.

Ну, нет. Только не это. Если мужчина вмешивается в женские дела по своему усмотрению, толку не жди. – Она ловко расставила на столе четыре обеденных прибора, улыбнулась и снисходительно разрешила. – Хочешь, возьми это полотенце и протри посуду.

Мария убежала хлопотать дальше на кухне. Послышались веселое постукивание кастрюль, хлопанье дверцы духовки и шум льющейся из крана воды. А я принялся старательно протирать и без того сверкающие тарелки, рюмки и бокалы, тяжелые мельхиоровые вилки и ложки – все как ресторанное. Протерев на совесть посуду, я пришел на кухню.

Чем еще помочь?

Пока ничем. Главное – не мешать мне дело делать.

Если я здесь посижу – не помешаю?

Думаю, нет. Сиди, если тебе так хочется.

Мария подошла к плите и стала переворачивать что-то шипящее на сковородке. Я включил было кухонный телевизор, но Мария запротестовала:

Нет-нет, выключи, пожалуйста. Это мешает мне сосредоточиться. Можешь в спальне себе включить.

Вон ты как строго к кухонным делам подходишь. Тогда скажи хотя бы, кого ты пригласила в гости.

Придет одна степенная супружеская пара.

И кто же они такие, что ты решила начать с них?

Что начать?

Как что? Знакомить меня со своими близкими. Так кто они такие и чем с тобой связаны?

Это наш священник – отец Кирилл. С супругой.

Не знаю, право же…

Что ты не знаешь?

Не знаю, как себя вести в обществе священника, да еще и с матушкой.

Очень просто. Я ему много о тебе рассказывала. Вот он и попросил вас познакомить. В прошлом он военный – то ли полковник, то ли подполковник. Не знаю точно. В Афганистане воевал, десантником был. Супруга его вместе с ним в боях участвовала, связистка по профессии.

Вон, значит, как. И что ты ему обо мне рассказала?

Что ты – очень умный и воспитанный человек, по профессии инженер-электрик. Рассказала о твоем нынешнем семейном положении, о том, что у нас начали складываться близкие отношения. В общем, как ты и заслуживаешь, только хорошее. Ведь я о тебе ничего плохого не знаю и даже в мыслях не допускаю.

Больше ничего?

Ничего. А что?

Да так… И как же так случилось, что он, боевой офицер, вдруг священником стал?

Ну, об этом, я думаю, он тебе сам расскажет.

Становится интересно. И сколько ему лет?

– Пятьдесят недавно исполнилось. Супруге его – сорок шесть. Думаю, вы все друг другу понравитесь.

Будем надеяться.

Мария посмотрела на часы.

Я на три назначила, а уже без пяти. Приедут с минуты на минуту. Он скрупулезно точный, как все военные.

Вскоре за воротами послышалась протяжная автомобильная сирена. Надрывно залаяла Дамка, и Мария выглянула в окно.

Ну вот, уже приехали!

Накинув на плечи куртку, она выбежала во двор.

Я видел из кухни, как Мария, спешно привязав Дамку, распахнула ворота. На подворье, глухо пыхтя, въехал огромный черный внедорожник и остановился под самым окном, из которого я с любопытством наблюдал за происходящим. Из машины вышел крупный спортивного вида мужчина с мужественным лицом, а вслед за ним – стройная женщина в пышной шапке из лисьего меха. Мария подбежала к ней, и дамы обнялись и расцеловались, как давние подруги. Затем она подошла к мужчине и, скрестив на груди руки, покорно склонила перед ним голову, как я понял, прося благословения. Мужчина возложил ей ладонь на темя, что-то произнес, а потом галантно раскланялся, поцеловал ручку и, взяв из рук вовремя подошедшей матушки роскошный букет чайных роз, с поклоном протянул Марии. Вынув из багажника две пузатые сумки, все трое направились в сени, а я поспешил им навстречу.

Знакомьтесь. Это наш священник, отец Кирилл, и его очаровательная супруга – Алла Ивановна, – представила гостей Мария. – А это – Артем Тимофеич, мой сосед, о котором я вам рассказывала.

Очень приятно, – сказал я и, как старший по возрасту, первым протянул Кириллу руку.

Тот вяло, как бы нехотя, пожал ее и отошел в сторону, расстегивая змейку на добротной кожаной куртке. Он сдернул с головы спортивную шапку-вязанку и, небрежно скомкав, сунул в карман. Мария попыталась было стянуть с него куртку, но он вежливо отказался от помощи. Тем временем я снял с Аллы Ивановны дубленку с прекрасной вышивкой в чукотском стиле и повесил в шкаф.

Женщины унесли в кухню сумки, а мы с Кириллом, помыв руки, уселись за стол. Он сидел напротив меня с угрюмым видом и молчал. Я тоже молчал, напряженно думая, о чем бы с ним заговорить, на какую бы тему завязать беседу.

Он бесцеремонно рассматривал меня, стремясь внедриться взглядом в самые сокровенные глубины моей души. И мне казалось, что небезуспешно. У него были не глаза, а сверла – острые, сверкающие, всепроникающие, способные продырявить человека, как раскаленная игла – масло. Его колючий взгляд, казалось, пронизывал меня насквозь, до самого основания спинного мозга. Левая щека Кирилла была обезображена темным шрамом в виде скрюченной птичьей лапы. Рубец от ужасной рваной раны, стягивая щеку, чуть перекашивал глаз. Поэтому Кирилл держал голову с небольшим наклоном вниз и влево. Мужественное, чуть вытянутое прямоугольное лицо с крупными чертами казалось суровым и даже жестоким.

Есть люди, в обществе которых я всегда чувствую себя неуютно, даже если они настроены ко мне исключительно дружелюбно. Именно таким человеком оказался отец Кирилл. Его облик никак не вязался с усвоенным мною с детства образом священника – ясным, искренним, добрым, непременно с бородой и длинными волосами. А суровый отец Кирилл был без бороды и усов, к тому же по-военному коротко подстрижен.

Возникшее было между нами напряжение разрядила Мария, внеся в гостиную пузатый фаянсовый супник, над которым поднималась струйка ароматного пара. Поставив его на стол, она кокетливо спросила:

Ну как, мужчины, раззнакомились?

– Знакомимся, – ответил я охрипшим от напряжения голосом и замолк, не зная, что сказать еще.

Алла Ивановна внесла большой поднос с холодными закусками и графином темно-вишневого компота. Они с Марией ловко выставили на стол салаты, селедку, украшенную колечками репчатого лука, бутерброды с красной икрой и лимоны, нарезанные аккуратными кружочками. Потом Мария принесла блюдо с возвышающейся на нем горой золотистой жареной рыбы и судочек прозрачного холодца с кружочками вареной моркови и веточками свежей зелени, художественно уложенными на поверхности. Затем на столе появилась продолговатая тарелка с солеными огурцами и квашеными помидорами.

Мария, никак вы с Артемом Тимофеичем собираетесь все эти яства вдвоем умять? – спросил Кирилл зычным басом. – Имей в виду, мы с Аллой Ивановной противники чревоугодия и объедаться не намерены.

В металлическом голосе Кирилла звучала непререкаемая категоричность.

– Да это… отец Кирилл, чтобы… было из чего выбирать, – смущенно оправдывалась Мария. – Не ставить же мне на рождественский стол простой обед из трех блюд…

Так я ж говорила ей, отче, но Мария все свое да свое, – вставила матушка тихим голосом, преисполненным раболепия.

Из трех блюд – это было бы, пожалуй, то, что доктор прописал, – пробасил отец Кирилл, помогая женщинам расставлять блюда. – “Ничего лишнего” – один из столпов достойного жития человека и общества. Еще древние греки поняли, что это правило дает возможность за счет излишеств освободить место для чего-то нужного, полезного.

С этим нельзя не согласиться. Изречение “ничего лишнего” было девизом древних дельфийцев. Теперь его взяли на вооружение нынешние минималисты, – сказал я, откупоривая бутылку коньяка.

– Какие дельфийцы! – прогремел отец Кирилл. – Я точно знаю, что так говорили древние греки.

Я несколько смутился, но через пару секунд снова овладел собой и спокойно пояснил:

Дельфийцы – жители древнегреческого города Дельфы, в те времена религиозного центра с храмом и оракулом Аполлона. Так что все дельфийцы были греками, но не все греки – дельфийцами. Кстати, этот город и поныне существует.

Отец Кирилл метнул в меня гневный взгляд и, не найдя чем парировать, нервно заерзал на стуле. Женщины замерли в ожидании его непредсказуемой реакции. Мария втихомолку больно наступила мне на ногу, требуя немедленно прекратить дискуссию.

С букета тюльпанов на белоснежную скатерть мягко упали два рубиново-красных лепестка. Все невольно посмотрели на них и затихли. Установилось напряженное, неловкое молчание.

Ясно. Батюшка возражений не терпит. Я стал разливать коньяк, надеясь, что это поможет смягчить обстановку. Плеснув, как положено по этикету, несколько капель себе, я наполнил рюмки женщин. Упредив мое намерение налить отцу Кириллу, матушка сказала:

Отец Кирилл пьет всего один раз.

Священник добавил:

То ли из наперстка, то ли из ведра, но лишь один раз. В силу армейской привычки.

Алла Ивановна подставила батюшкин бокал для шампанского. Я наполнил его до краев, а Мария тут же принесла для него еще один.

Кирилл встал, женщины тоже. Подчиняясь стадному инстинкту, я последовал их примеру. Священник сложил перед собой руки – ладонь к ладони, касаясь груди большими пальцами, и все сделали то же самое.

Очи всех на тя, Господи, уповают, и ты даеши им пищу во благовремении, отверзаеши ты щедрую руку твою и исполняеши всякое животно благоволения, – отрешенно произнес он, возведя к небу полузакрытые очи. – Господи, Иисусе Христе, Боже наш, благослови нам ястие и питие молитвами Пречистыя твоея Матере и всех святых твоих, яко благословен во веки веков. Аминь.

Я ожидал, что теперь он, в соответствии с православными канонами, перекрестит все стоящее на столе, но Кирилл, к моему удивлению, магически поводил над столом ладонью и, приложив ее к груди, поклонился. Женщины повторили эти жесты, и только я осенил себя крестным знамением, чем вызвал явно недовольный взгляд священника. “А батюшка-то наш – не православный. Баптист, что ли”, – подумал я, кладя в тарелку салат.

Артем, открой для дам шампанское, – попросила Мария.

Бесшумно откупорив бутылку, я разлил по бокалам искристое вино. Мария подняла праздничный тост:

Ну… хоть сегодня и не первый день праздника, все равно – за Рождество Христово!

Все чокнулись. Кирилл единым духом осушил свой бокал и, по-молодецки крякнув, поставил на стол. Остальные отпили по глотку и принялись за еду. Ели молча. Слышались только тихое постукивание вилок да чавканье отца Кирилла. Искоса погладывая на него, я подумал: “Как-то странно – мудрый отец Кирилл выпил. Он же за рулем!”

Через несколько минут тепло от коньяка, приятно разогрев мои внутренности, разлилось по всему телу. Все захмелели, и общая обстановка потеплела. Я предложил тост за знакомство, и женщины активно его поддержали. Потом слово взяла Алла Ивановна. Она долго говорила о Марии, о том, какая она искусная, аккуратная и чистоплотная хозяйка, любящая мать и одна из немногих свекровей, которую обожает невестка, что в ней самим Господом заложены качества верной и преданной жены, что мы с нею – великолепная пара, и наши судьбы соприкоснулись по предначертанию свыше. Отец Кирилл при этом, взяв из стоящей на столе коробочки зубочистку, ковырял в зубах и, откинувшись на спинку стула, согласно кивал и поддакивал. Поддерживая наши тосты, он поднимал рюмку с компотом, пригубливал одновременно со всеми и тихо ставил на стол.

Раскрасневшаяся Мария принесла на большущем блюде румяного гуся с пылу с жару, художественно обложенного жареной картошкой, петрушкой и зеленым горошком. Интересно, как она добивается столь аппетитного аромата этого типично рождественского блюда? Я с восхищением наблюдал за действиями Марии. Ловко орудуя ножом и вилкой, она аккуратно отрезала от гуся порционные куски и раскладывала по тарелкам.

Мария, мне больше не клади – я уже сыт. Вот компота хлебну, пожалуй, – пробасил отец Кирилл, отодвинув тарелку, и наполнил свой бокал компотом.

Ну, под такую закуску просто грех не выпить, – сказал я, подняв рюмку с остатком коньяка на донце. – Отец Кирилл, вы один тоста не поднимали. Скажите пару слов, что ли.

Священник отрицательно покачал головой. Поднялась Алла Ивановна.

Тогда я к уже сказанному кое-что добавлю с вашего позволения. Мне всегда было приятно посещать мариин дом. Здесь постоянно поддерживается образцовый порядок, тепло, уют и рады всякому гостю. В этом доме навечно поселились добро, отзывчивость, искренность, радушие и божья благодать. Появление в этом доме Артема Тимофеича приумножило все эти качества. Предлагаю тост за прочный и вечный союз этих прекрасных людей. Аминь!

Сладкий стол был так же богат и вкусен. Пили кто чай, кто кофе. Увлеченно беседовали о росте цен на базаре, о вздорожании жизни вообще, о деградации нравов и духовном оскудении молодежи. Отец Кирилл говорил мало, в основном слушал, иногда вставляя свое веское слово. При этом его опаленное войной лицо, по-солдафонски суровое и строгое, оставалось непроницаемым, не выражало ни малейшего признака каких-либо эмоций. Я никак не мог понять, то ли его эмоциональная сфера была исключительно бедной, то ли за годы нелегкой армейской службы он научился так искусно скрывать свои чувства.

Когда праздничный обед был окончен, отец Кирилл встал, сложив перед грудью ладони, и замер, воздев очи горе. Женщины тут же поспешно приняли эту молельную позу, и когда я, глядя на них, сделал то же самое, отец Кирилл, отчеканивая каждое слово, прогремел:

Благодарим тя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных твоих благ; не лиши нас и небесного твоего царствия, но яко посреде учеников твоих пришел еси, Спасе, мир даяй им, прииди к нам и спаси нас. Аминь.

Его зычный металлический голос действовал на меня угнетающе. Казалось, что я слушаю не слова благодарственной молитвы, а какое-то положение воинского устава или боевой приказ полкового командира.

После слова “аминь” я перекрестился, и священник, как и накануне, стрельнул в меня уничтожающим взглядом и молча сел.

Женщины принялись убирать и мыть посуду, а мы с Кириллом расположились в креслах наискосок друг от друга. Глядя на меня в упор, он бесцеремонно ковырял в зубах, сплевывая на пол извлеченные остатки пищи. Я первым нарушил молчание.

– Мария мне сказала, что вы, отче, были боевым офицером. – Он недовольно хмыкнул, но меня не перебил. – Скажите, пожалуйста, как вы преодолели столь длинную дистанцию с перпятствиями – от военнослужащего до священника?

Кирилл ответил не сразу. Он выдержал паузу, посмотрел мне в глаза немигающим взглядом, потом заговорил:

Сразу видно, что вы никогда не служили в армии, тем более – не были в бою. В сражении, как нигде, ощущаешь близость присутствия Господа, его защиту и воздаяние по делам твоим. Еще раньше, будучи воинствующим атеистом, я много раз оказывался в таких переделках, что наверняка должен был погибнуть. Но всякий раз выходил из боя живым и почти невредимым. Сначала я думал, что это просто совпадения. Но когда подобных случаев накопилось много-премного, до меня вдруг дошло, что столько благоприятных стечений обстоятельств, тем более подряд, ни в какую статистику не укладывается. Стало ясно, что какая-то высшая сила меня охраняет, бережет для чего-то.

Но ведь не вы один пережили такое. Я, например, знаю нескольких людей, испытавших на себе нечто подобное. Однако после этого они не пошли в священники, а так же как и раньше трудятся на мирском поприще.

Дорогой Артем Тимофеич, вряд ли кто-нибудь из тех людей, которых вы имеете в виду, прошел через то же горнило, что и я, и при этом остался жив. Мой последний бой был подобен аду. Нас окружили “духи” – и давай!.. И давай садить! – в такт этим словам он взмахивал кулаком, словно бил кого-то изо всех сил. – Лупили из минометов, гранатометов, крупнокалиберных пулеметов… Воздух вокруг горел! Мой друг Володя Чупров упал возле меня на дно окопа в голову раненый. Я бросил автомат, чтоб ему первую помощь оказать, а тут “дух”, сволочь!.. на бруствере появился… Стоит, улыбается в свою косматую бороду и держит, падла, гранату над головой… Вижу – до автомата не дотянуться… не успею… Ну, думаю, все! Все, б….! Закрыл глаза и слышу: “Аллаху акба-а-ар!” и – взрыв, как гром! Граната рванула.

Он достал из кармана белоснежный носовой платок и промокнул лоб, щеки, шею.

Хорошо, что возле места взрыва ящик из-под боеприпасов стоймя стоял – прикрыл меня. А то бы всего в куски разнесло. Меня как самосвал сшиб. Контузило. Оглушило… Левым ухом с тех пор совсем не слышу. Осколком по щеке резануло… Поднял я голову – никого. Тронул щеку – одни тряпки болтаются, – он коснулся шрама на лице и зашелся нервным кашлем. Щека непроизвольно задергалась в нервном тике, потом успокоилась. – Кровищи кругом – лужи стоят. Хотел автомат схватить, да отключился… от боли, наверное. Прихожу в себя – меня в вертушку несут… А там сразу медики заработали, и я опять сознание потерял. Уже в госпитале оклемался. Откуда, думаю, вдруг вертушка взялась?

Он замолк, тяжело дыша и устремив взгляд в никуда. На его перекошенном лице двигались желваки. Немного отдышавшись, он снова заговорил.

Как мне потом рассказали, неожиданно прилетели наши вертушки. Без вызова. И атаковали позиции “духов”. Вс-с-сё, говорят, выжгли. Н-ни один гад не ушел… Собрались уж они было улетать, как вдруг какой-то солдатик сказал: “Вон – в окопе кто-то шевелится”. Это я в конвульсиях бился. Остальные все до единого погибли. Медики не сомневались, что и я не выживу. Всего иссеченного вдоль и поперек, меня сто раз разрезали и заштопали. И вот, будучи уже почти на том свете, я пораскинул кое-как уцелевшими мозгами и понял, что все это неспроста. Значит, я зачем-то кому-то нужен еще на этой земле. Зачем же, думаю? И тут мне стало как день ясно – чтобы заблудшие души спасать, на путь праведный наставлять. Поднимусь, мыслю, – буду только Господу служить. И сразу облегчение почувствовал. Как по волшебству. С того мгновения не по дням, а по часам на поправку пошел.

Умолкнув на несколько секунд, он мельком взглянул на часы и продолжил:

А тут и Горбачев к власти пришел, перестройку затеял. Мы из Афгана ушли, Союз рассыпался, и я рапорт об увольнении из вооруженных сил подал. Сразу после дембеля в семинарию поступил. Не без проблем, конечно. Окончил с успехом, приходец получил. Вот так, дорогой Артем, я и стал священником. Притом, как видите, не по своей воле, а по божией, – подняв указательный палец, он потряс им. – По повелению свыше! У каждого свой путь к Господу.

Скажите, отче, а какой вы конфессии? – задал я давно меня мучивший вопрос.

Сверкнув глазами, он резко ответил:

Хри-сти-ан-ской!

Ну, знаете ли… И православные, и католики, и баптисты, и мормоны, и многие другие церкви суть тоже христианские.

У нас истинно христианская церковь!

Гм… Какая же конфессия не считает себя истинной, единственно правильной? Скажите, а кто возглавляет вашу церковь?

Я! Лично я! Вас устраивает?

Как сказать… Какую же вы семинарию закончили и кто вас рукополагал, позвольте спросить?

Вы что, меня допрашиваете или как? – Он снова в который раз окинул меня уничтожающим взглядом. – Это не секрет, семинария была православная. И рукополагал меня владыка Феофил. Но я, увидев, что творится в нашей и других епархиях, отрекся от их церкви.

Интересно, отчего же? – искренне удивился я.

А оттого, что там больше не пребывает благодать Духа Святаго!

Почему? На основании каких фактов вы так думаете? Это, знаете ли, слишком серьезное заявление.

Да уж серьезнее некуда. Потому что убедился в этом воочию. Увидел среди клира священно-монашеского стяжательство, чудовищную алчность, эгоизм, зависть, потрясающую распущенность, карьеризм, кляузничество, клеветничество, навязчивое кликушество, безудержное пьянство, чревоугодие, воровство и еще множество пороков. В миру, пожалуй, этого меньше. Есть, конечно, среди православных священнослужителей люди благочестивые, искренние, самоотверженные, но их так мало! Таких унижают, оскорбляют, ноги о них вытирают.

Да что здесь удивительного? – сказал я. – Истинных приверженцев своего дела, мне кажется, всегда было мало во всех сферах человеческой деятельности. Тем не менее, только на этих людях все и держится. Именно на них паразитируют многочисленные дутые, чванливые авторитеты и, в первую очередь, начальство. Люди, наделенные полномочиями власти и пробивной силой, присваивают себе результаты трудов истинных приверженцев своего дела, энтузиастов, которых держат “под лавкой”, время от времени подкармливая мелочными подачками. Как видно, и церковь – любая – тоже в этом плане не исключение.

Верно! А ведь она должна быть образцом, примером человеческих взаимоотношений в нашем обществе, – поспешил возразить отец Кирилл. – В этом ее истинное предназначение.

Мне кажется, люди есть люди, и где бы они ни оказались, всюду будут проявляться их определенные слабости и пороки.

– Слушайте, Артем, мне приходилось быть свидетелем того, во что превращаются массы неуправляемых людей, лишенных контроля и ответственности за свои поступки. Общественный опыт свидетельствует о необходимости строгой регламентации действий каждой личности законами, которые обязана блюсти честная и авторитетная власть. А эти законы должна разрабатывать церковь на базе библии. Ибо только библия учитывает природу человека со всеми его наклонностями – благими и порочными, унаследованными от Адама и Евы. И сами священнослужители обязаны в первую очередь неукоснительно соблюдать эти законы. Но если священники поддаются низменным соблазнам и нарушают эти законы, они подлежат немедленному отлучению от христианской церкви и причислению к изгоям общества. К сожалению, таких священников большинство и в официально признанной православной, и в католической, и во всех других нынешних церквях, именующих себя христианскими.

По идее так. Но ведь они тоже люди со всеми присущими им достоинствами и недостатками. И церковь, как модель общества в миниатюре, по законам диалектики будет оставаться ею в любом случае, как бы кто ни старался ее очистить.

Только не морочьте мне голову диалектикой. Я в свое время досыта наелся этой тюльки в училище, потом на политзанятиях и всяких там семинарах да конференциях. И в академии в том числе. Церковь должна располагать методами жесткого контроля своих иерархов и надежной возможностью очищения их рядов.

Кирилл прижал пальцы к щеке со шрамом, так как ее снова охватил тик.

А по-моему, отец Кирилл, это невозможно. Все равно природа свое возьмет.

Да, да! Она будет брать свое, но церковная общественность должна иметь незыблемый механизм самоочищения и самообновления. А современные церкви, все без исключения, давно его утратили и часто все гнусности собственных деяний преподносят как нечто само собой разумеющееся. Многие высшие духовные чины стали бизнесменами и, позабыв о своей божественной миссии, одержимы ненасытной жаждой прибыли. Они забыли, что такое бескорыстие, человеколюбие и самоотверженность. Приведу простой пример. Был у меня разговор с одним архиереем. Имени его называть не буду, но если понадобится, назову без раздумий. Узнал я, что он спиртным торгует в огромном масштабе, да еще и за рекламу колоссальные деньжищи отваливает. “Как же так, – говорю, – владыко, ведь это грех”. Он возмутился: “Какой там грех! Это легальный, вполне законный бизнес! Я же не наркотики распространяю!” А я ему: “Ну а ежели у нас, как, скажем, в Голландии, наркотики легализуют? Вы тогда что, наркодилером станете и заявите, что это не грех, а легальный бизнес?” Так он в ответ – представляете – матом выругался и ушел, не закончив разговора. И таких примеров, живых и наглядных, – тысячи! Как же после этого я, прошедший испытание смертью, могу оставаться в их рядах, а? Так вот, через неделю после этого неудавшегося разговора мне во сне сам Спаситель явился и благословил на создание новой, истинно христианской церкви, призванной построить новое общество, живущее по законам божиим.

Я посмотрел на Кирилла и, встретившись с его самоуверенным и агрессивным взглядом, саркастически улыбнулся.

Вы можете сколько угодно насмехаться надо мной, – едко сказал священник. – Но я глаголю святую истину, и порукой в том – пошедший за мной народ.

А я считаю, что человеку нельзя быть столь самоуверенным. Ведь человек – это всего лишь человек, и ему всегда, даже, казалось бы, в самых элементарных случаях, свойственно ошибаться. Всякий, кто убежден в собственной правоте, рано или поздно наломает дров. И примеров тому тысячи. Вспомните завоевателей, революционеров, их государственные перевороты. Вспомните завзятых “прогрессистов” – разве не все они в конечном итоге потерпели разгромное фиаско?

Кирилл смотрел на меня с нескрываемой враждебностью. Как видно, он не привык к тому, чтобы с ним не соглашались, и не мог спокойно выслушивать аргументированные возражения. Но он великолепно собой владел и сдержанно ответил:

Да, я могу ошибаться, но Сын Божий – никогда.

Простите, но вы беседовали не лично с Христом. Это было всего лишь сновидение, а во сне может что угодно пригрезиться.

Дорогой Артем Тимофеич, Иисус не мог допустить, чтобы в его образе явился кто-то иной.

А в евангелии от Матфея говорится: “…берегитесь, чтобы кто не прельстил вас, ибо многие придут под именем моим”. Не тот ли это случай?

Кирилл удивленно вздернул брови.

Вон как! Вы словно по писанному Матфея цитируете. Честно говоря, не ожидал. Ладно, допустим, и вправду бы так случилось, что не Иисус это был. Тогда бы Спаситель наверняка какой-нибудь знак подал – не верь, мол, ему, не я это был. А тут Христос только подкрепляет веру мою. Ведь он не единожды мне являлся и открыто наставления давал – вот что!

Вы же имеете высшее образование и наверняка знаете, что любое утверждение не может быть абсолютно достоверным. Его справедливость возможна лишь с определенной долей вероятности, меньшей ста процентов. То есть всегда возможна ошибочность какого бы то ни было утверждения.

Религия, дорогой Артем Тимофеич, основана не на теории вероятностей, а на вере. Без веры человек не может и шагу ступить, вы сами это знаете. Не будем на эту тему спорить – в этом мои прихожане и без вас разберутся. Уж будьте покойны.

Я по-прежнему не могу согласиться с вами, но спорить больше не буду. Единственно, что мне представляется рациональным – это перейти православной церкви на принятый во всем цивилизованном мире григорианский календарь. Как на более точный и рациональный. Тогда и новогодние праздники перестанут быть постными. Чем плохо?

Кирилл высокомерно улыбнулся.

Это не принципиально, да и не нужно. К тому же Новый год – это языческий праздник, и нечего нам под него подстраиваться. Наши люди привыкли праздновать по старому стилю, так зачем их лишний раз переучивать? Главное – нужно переориентировать людей на отделение в христианстве божественного от привнесенного людьми.

А это мне представляется чисто субъективным. Вы можете разделить эти понятия так, другой – иначе. Третий скажет, что в христианстве все божественное, а четвертый – наоборот, сочтет все надуманным.

Кирилл оживился и нетерпеливо заерзал в кресле. Чувствовалось, что он сел на своего любимого конька, ибо затараторил быстро, как по накатанному:

Все – как хотят, а мне явилось откровение свыше. Подлинные события излагают Евангелия, свидетелями которых были их авторы. Эти книги прошли испытания тысячелетиями и остались незыблемы. А вот то, что было написано позже – придумано людьми. Скажите, где в Евангелиях или в Ветхом Завете сказано о почитании икон или креста? Крест – это виселица, инструмент казни и мук Христовых. И почитать его как святыню – вопиющее кощунственно. А монастыри? Кто сказал, что истязать себя изнурительными постами или молитвами – богоугодное дело? Господь создал человека, чтобы он пользовался дарованным ему телом, а не издевался над ним. Безбрачие – примерно тот же вариант. Все в меру хорошо, в предписанных свыше рамках сдержанности. А кто дал право молиться святым? Почитать старцев следует за благочестивый образ жизни, помощь людям и служение Богу. Но молиться мы вправе только Пресвятой Троице и Пречистой Богоматери. Кому известна тайная сторона жизни так называемых святых? Грешны они, как и все мы – вот что. Мы, разумеется, должны молиться за души их, чтобы Бог даровал им вечный покой и высокое благословение.

Он умолк, уверенный в том, что разложил меня на обе лопатки. Я отчетливо видел все слабости его доводов, но понимал всю бессмысленность дальнейшего продолжения дискуссии. Кирилл не остановится до тех пор, пока окончательно не измотает мои силы, и я прямо или косвенно не признаю его правоту. Классический боевой прием, но я не мог ничего ему противопоставить и тоже молчал, ломая голову над тем, как мирно выйти из затянувшегося спора. Но священник не угомонился.

Я не могу видеть эти толстенные молитвословы, где приводятся молитвенные тексты на все случаи жизни. Это же самые настоящие языческие заклинания, сочиненные досужими необразованными людьми! Неужели Господу не все равно, какими словами молящийся выражает свои чаяния и просьбы к нему? Есть только одна каноническая молитва – это “Отче наш”, поведанная нам Иисусом. Остальные составлены людьми, притом далеко не всегда безгрешными. Пресловутое крестное знамение – тоже чистейшей воды языческий ритуал. На каких-нибудь тихоокеанских островах язычники, обращаясь к своим идолам, поглаживают бревно, в Японии – вращают какой-то барабан, в Индии – сжигают сандаловые палочки, а у нас – крестятся.

Но вы ведь тоже во время сегодняшних молитв принимали свою молельную позу – складывали руки перед грудью. И молитвы ваши были заимствованы из православного молитвослова, – съязвил я в ответ.

Нет, дорогой Артем Тимофеич! Это не обязательно. Руки можно держать как угодно, но лучше, чтобы они не болтались и не совершали каких-либо отвлекающих движений. А слова я беру по привычке из молитвослова, чтобы неофитам легче было осваиваться в нашей новоявленной церкви. И постимся мы в те же дни, что и православные, но посты у нас посильные. Тучные люди ограничивают себя в большей мере, чем остальные, а больные и слабые вовсе освобождаются от ограничений в ястии и питие. Мы, так сказать, демократичны, но наложенных нами самими ограничений придерживаемся жестко. Их нарушение так же чревато негативными последствиями, как неподчинение правовым нормам. Вы понимаете идею?

Идею-то понимаю, но это чрезвычайно сложно и всего не предусмотришь. А существующие церковные нормы “обкатаны” в течение веков, и их изменение повлечет за собой множество негативных последствий.

Отец Кирилл сочувственно вздохнул и ответил снисходительным тоном:

Дорогой мой Артем! Человеческому уму все это, конечно, охватить не по силам. Но Господь ведет меня и помогает во всем. Бог является главным строителем обновленной церкви Христовой, понимаете? Вспомните сто двадцать шестой псалом: “Если не Господь строит дом, то напрасно трудятся его строители. Если не Господь охраняет город, то напрасно бодрствует страж”.

Он снова схватился за подергивающуюся щеку, а я тем временем воспользовался вынужденной паузой, чтобы возразить:

Не постесняюсь повториться. Никто не может достоверно утверждать, что именно Христос повелел вам реформировать церковь.

Кирилл продолжил, словно не услышав моих слов:

Их службы – не что иное, как безумно долгие театрализованные представления, притом люди должны почему-то на них стоять. И к чему эти рясы, епитрахили и прочее? А чего стоят пресловутые рукоцелования? Где в Писании говорится об этом? Зачем это нужно? Такое унижение человеческого достоинства! Лицемерие.

Его лицо исказила гримаса брезгливости. Покачав головой, он продолжил:

А кликушество? Эти твари задергивают прихожан, особенно молодых, впервые пришедших к Господу. У многих они на всю жизнь отбивают желание молиться. И им потворствуют именующие себя священниками! Они делают не то, что велят Писание и совесть, а то, что нужно лично для них и для власти – мирской и церковной. Короче говоря, к нам пришел православный Талибан. Воинствующий, человеконенавистнический, непримиримый, готовый рвать, рушить, уничтожать всех тех, кто не с ними. По принципу “кто не с нами, тот против нас”. В моем понимании это не христианство. Религия, которую они нам преподносят под видом православия, носит сугубо декоративный характер! Я всегда говорил, говорю и буду на любом уровне отстаивать утверждение, что нынешнее официальное православие – это антихристианская секта, антинародная, античеловеческая. Каждое свое утверждение я готов обсуждать, готов спорить и дискутировать на любом уровне, вплоть до самого высокого.

Насколько я понял, вас все тянет воевать. Вы намереваетесь объявить войну всем нынешним христианским конфессиям? – спросил я, посмотрев на часы.

Не надо ничего усложнять, дорогой мой Артем Тимофеич. Жить нужно как можно проще. Наоборот, я уверен, что церкви должны дружить между собой и корректировать друг друга. При этом конкуренция, здоровая и свободная, никак не должна исключаться.

Все равно конкуренция неизбежно приведет к такому соперничеству, при котором возникнут кровавые столкновения и, вполне возможно, даже войны. Возьмите спорт или конкурсы красоты. На что только там не идут! Тут и подсуживание, и клевета, и драки, и обливание кислотой, и даже убийства. А ведь задумано все идеально, вроде бы продумано до мельчайших деталей. Природа человека такова, что не позволит ничего такого, о чем вы мечтаете.

Но на моей стороне Бог, а он непобедим.

Понимая, что Кирилл не остановится, я решил замолчать, чтобы на этом вежливо прекратить столь затянувшийся и далеко зашедший разговор. Как видно, священнику тоже надоело пререкаться со мной, и он сам нашел выход из создавшегося положения. Тем более что последнее слово осталось за ним. Сунув руку во внутренний карман пиджака, он достал дорогой смартфон и беззвучно набрал номер.

Добрый вечер, Павел. Узнал? Да, это я. Ты как там, готов? А сын? Как договорились? Тогда быстренько заводи свою машину и катите вдвоем к Марии. Ни в коем случае не торопись. Сейчас снежно, торможение хреновое. Да. Все. Жду. До встречи.

Услышав разговор Кирилла по телефону, из кухни пришла матушка.

Что, отче, домой?

Минут через двадцать Павлик приедет вместе с Ленькой.

С каким таким Ленькой?

Да с сынком своим, не помнишь, что ли?

Да-да, помню, помню.

Ну вот. Он и поведет наш вездеход. Не мне же за руль садиться – после коньяка. А Ленька пригонит свой, то бишь отцовский автомобиль.

Вот и слава Богу. Ну как, наговорились тут с Артемом Тимофеичем?

Да уж наговорились. Такую кучу добра перелопатили, что и за сутки не разгребешь.

Вошла Мария, розовощекая, радостная.

Что, может еще чайку по чашечке, пока Павел приедет, а?

Нет-нет, не надо, – возразил священник.

Матушка отрицательно помотала головой.

А что, кофейку? У меня классный, высокосортный, не какая-нибудь бурда.

Остановись, Мария. Все в меру хорошо. Нам с матушкой уже собираться пора, чтобы водителя ждать не заставлять.

Пока гости обувались и одевались, Мария упаковала для них сумку с праздничными гостинцами и унесла в прихожую.

Ну что это ты, Мария, придумала? Зачем это? – пробасил Кирилл, застегивая “молнию” на куртке.

Это вам к ужину, чтобы матушке на кухне поменьше стоять.

В кармане отца Кирилла громко заиграла мелодия смартфона.

Да! Слушаю! Сейчас.

Священник обратился к Марии:

Открывай ворота, хозяйка. Наши водители приехали.

Он небрежно пожал мне руку, Алла Ивановна на прощанье обняла и расцеловала Марию, потом тихонько чмокнула меня в щечку. Неистово лаяла Дамка.

Дамка, замолчи! – крикнула Мария, открывая ворота.

Во двор вошел стройный мужчина лет сорока пяти, одетый в коричневую замшевую куртку, и, вежливо поздоровавшись, по-хозяйски открыл дверь внедорожника со стороны водительского сиденья. Кирилл протянул ему связку ключей. За воротами, ворча и фыркая, развернулась и тут же уехала старенькая машина – то ли “москвич”, то ли “жигуленок” – в сумерках я не разглядел. Павел тут же завел мотор для прогрева, а благочестивая чета, послав нам на прощанье воздушный поцелуй, села в свой огромный “мерседес-бенц”. Мягко захлопнулась дверца. С минуту попыхтев, внедорожник, сияя многочисленными огнями, медленно выехал со двора и, повернув налево, мягко покатил вслед за недавно уехавшим Ленькой. Только теперь умолкла Дамка, и Мария поспешила отцепить от ее ошейника карабин цепи.

 

V

 

А твоего священника Дамка не шибко жалует. С чего бы это? – спросил я по возвращении в дом.

Посторонний для нее человек, что ж ты хочешь?

На меня она так надрывно никогда не лаяла.

Как видно, твой запах давно ей знаком – с тех пор, как ты поселился в своем доме. Кроме того, от тебя Джеком пахнет. Собачий нюх тонкий.

Утомленная приемом гостей, Мария прилегла на диван. Я погасил общий свет и включил торшер у ее изголовья. Потом принес из спальни толстый шерстяной плед, улегся рядом, и мы, прижавшись друг к другу, укрылись им до пояса. От нее едва заметно попахивало шампанским и нежными духами. До чего же приятно! Как в молодые годы.

Ну и как тебе наш священник? – полузакрыв глаза, спросила Мария, и в ее голосе я услышал неподдельное восхищение.

Да как тебе сказать? Понимаешь, этот солдафон слишком много на себя берет и абсолютно уверен в собственном превосходстве. Считает себя непогрешимым и всегда абсолютно правым. Такие рано или поздно дров наламывают. Ох, как наламывают!

Что ты! – возмутилась Мария. – Он такой умница, так душевно к людям относится! Видел смерть в лицо, знает не понаслышке подлинную цену жизни, исключительно скромный и отзывчивый. Сам от всего лишнего отказывается – почти аскет. В трудную минуту поможет каждому, ничего не пожалеет даже для самого простого человека – последнее отдаст. Его вся паства обожает и готова за него в огонь и в воду.

Тем не менее, этот скромняга ездит не на каком-нибудь задрипанном “жигуленке”, как этот Павлик, а на суперкомфортном внедорожнике “мерседес-бенц” G-класса! Ты знаешь, сколько такой стоит? Не меньше двухсот тысяч долларов! А смартфон его катит долларов на семьсот как минимум. И при этом он утверждает, что руководствуется древнедельфийским принципом “ничего лишнего”.

Артем, да эти вещи ему для работы необходимы! Он ведь исключительно для людей старается, живет для них.

При этом и себя не забывает.

Не злословь, пожалуйста. Ты мне не таким больше нравишься. И зачем было с ним все время заедаться? Ведь я дала понять, чтобы ты не дразнил его как собаку.

А почему он мне, словно какому-то лоху, пытался на уши макаронных изделий навешать? Начал было говорить со мной, как с малограмотным. Априори был убежден, что я библии в глаза не видел.

Все равно нужно было промолчать. Он бы потом и сам понял, что ты – человек образованный, начитанный. Твой ум и так в тебе светится и специальной демонстрации не требует. Зря ты его так посрамил. Он уже за седины свои да за то, что жизнью рисковал, уважения достоин.

Какие седины?! Он на пятнадцать лет моложе меня и пытался читать мне наставления, как школьнику. И за то, что я его поправил, должен только благодарным быть. Дискуссия, так дискуссия, а не урок морали, как в школе на воспитательном часе. Впрочем, за исполнение боевого долга отец Кирилл, безусловно, заслуживает только уважения. Но в священники он подался рановато. Не по Сеньке шапка.

Ну… не тебе судить. Включи телевизор, посмотрим, что в мире делается. Вздремну – не буди, я так устала…

Взяв с торшерной полки пульт, я включил телевизор. Комнату наполнили звуки ритмической музыки. Экран мигал яркими разноцветными вспышками. Вихляющаяся певичка, вокруг которой скакали подтанцовщики, искаженным голосом исполняла песню из одной-единственной фразы, бесконечно повторяющейся на разные лады.

Нет-нет, только не это, а то я свихнусь.

Щелкая пультом, я дошел до канала “Виасат нейче”, где показывали ландшафты и представителей фауны какого-то экзотического края.

Пусть остается, – устало сказала Мария. – Здесь такая ласковая природа… Как там… за этим… шлюзом.

Через несколько минут она уснула, а я лежал, нежно прижавшись к ее теплому боку, и, вдыхая нежный аромат ее духов, мысленно продолжал навязчивую дискуссию с Кириллом. Вскоре уснул и я.

 

VI

 

По окончании рождественских праздников мы с Марией занялись интенсивным исследованием нашего нового или, как назвала его Мария, “зашлюзового” мира. По несколько дней кряду живя в лагере, мы целенаправленно собирали гербарии, по всем правилам энтомологии, вычитанным в Интернете, коллекционировали бабочек, жуков и прочих насекомых. Цифровой камерой снимали красочные цветы, растения, птиц, животных, рыб и крабов, фотографировались на фоне местных пейзажей. Мария любила запечатлевать нас на видео – на пляже, среди скал, в лесной чащобе и на цветистых полянах с пышными букетами красочных цветов. А я – в процессе рыбной ловли в лагуне и на реке, при охотничьих трофеях – горных баранах, птицах, рыбах, крабах, гигантских креветках, огромных раковинах причудливых форм и расцветок, а также с корзинами диковинных плодов или грибов.

Через близких знакомых Мария установила контакт с какой-то местной биологической лабораторией, где за умеренную плату исследовали приносимые нами дары леса и моря на предмет съедобности. Признанные съедобными фрукты, орехи, корнеплоды, зерна, грибы и ягоды, а также моллюсков, рыб, зверей и птиц мы фотографировали и заносили в отдельный каталог, который разрастался с каждым днем. Но поле для исследований было столь широким, что казалось, этой каталогизации конца-края не будет.

Мы с Марией стремились как можно больше узнать о “зашлюзовом” мире, так что наши проблемы наползали одна на другую. Не завершив одного направления исследований, уже хотелось перейти к следующему. И так до бесконечности. Понимая, что любым из них можно заниматься сколь угодно долго, мы решили как-то “обрубать концы”. Для этого следовало либо очертить четкий круг задач на ближайшее время, либо на каждое из выбранных направлений наложить временные ограничения.

К Пасхе нам удалось существенно продвинуться в изучении флоры и фауны ближайших окрестностей шлюза и лагеря. Но главное, что мы хотели сделать, это выяснить, где находится шлюз – на острове или на континенте. С этой целью мы решили предпринять морское путешествие вдоль берега и нанести на карту, пусть даже заведомо неточную, очертания исследуемой береговой линии. Для этого требовалась лодка.

С целью ускорения исследований пришлось разделить обязанности. Мария продолжала изучение и занесение в каталоги растений и животных, а я занялся покупкой лодки и организацией самого путешествия. Иногда по мере необходимости я помогал Марии в ее делах. Но такое случалось редко, поскольку она оказалась очень способной и трудолюбивой ученицей – в течение короткого времени освоила компьютер и поиск в Интернете. Работа явно доставляла ей удовольствие. А в деньгах мы пока что нужды не испытывали.

Пользуясь Интернетом, я подобрал великолепную надувную лодку, вернее будет сказать – катер, грузоподъемностью тысяча триста килограммов и к ней – мощный мотор. Столь внушительную грузоподъемность я выбрал из соображений устойчивости катера на волнах и возможности брать на борт как можно больше горючего. Вес лодки в сборе был пугающе велик – более полутонны, но агенты по продаже мне разъяснили, что по частям ее можно спокойно переносить на руках или перевозить на ручной тележке. Я оплатил доставку комплекта ко мне во двор, а также его сборку и разборку с попутными пояснениями.

Агенты мастерски управились с моим заданием, а я весь процесс отснял на видео. Затем за отдельную плату они по частям отнесли катер непосредственно в шлюзовую камеру.

Потом я постепенно перевез весь комплект на тележке на пляж около лагеря, где успешно его собрал, руководствуясь материалами видеосъемки и консультациями по телефону.

Наконец надувной катер закачался на волнах, и меня охватили восторг и нетерпение, как это бывало в юности. Заправив бак горючим, я захотел незамедлительно совершить пробный выход в море. Еще будучи школьником, я с завистью смотрел на катера, мчавшиеся по Днепру, и страстно мечтал когда-нибудь обзавестись собственным моторным водным транспортом. И вот мечта моей юности, хоть и несколько поздно, наконец-таки осуществилась. Воистину мечты материальны и, если их все время лелеять, непременно сбываются.

Будучи в приподнятом настроении, я снял с себя оранжевую футболку и закрепил на ветвях куста на берегу лагуны, пометив таким образом место отплытия. Штормовку пришлось надеть на голое тело. Сев на водительское сиденье, я с трепетом сердца нажал кнопку стартера. Стапятидесятисильный мотор отозвался мощным урчанием. Выждав не больше минуты, я включил переднюю передачу, дал для начала небольшой газ, развернул шестиметровый надувной катер в направлении горизонта, и, прибавив обороты, помчался вдаль от берега – к туманному горизонту. Обдуваемый встречным ветром, я смотрел вдаль, наслаждаясь скоростью. Бандана защищала от горячего солнца мою голову, а на плечах лихо развевалась старенькая штормовка. Катер прыгал с волны на волну, ухая и обдавая меня дождем соленых брызг. Несколько раз меня едва не опрокинула боковая волна, но мне это показалось скорее забавным, чем опасным.

Наконец я сбавил скорость и развернулся в обратном направлении. Берег виднелся в синей дымке, почти сливаясь с горизонтом. Я с удивлением обнаружил, что мощное течение значительно снесло меня к западу. Моя футболка была видна только в бинокль в виде небольшого оранжевого пятнышка. Взяв на нее курс, я дал полный газ. Катер рванулся вперед и едва не опрокинулся, подброшенный двухметровой волной.

Внезапно я осознал, что несмотря на заверения торговых агентов в абсолютной устойчивости катера на волнах, он в любую минуту может опрокинуться, и я, абсолютно беспомощный, окажусь в воде вдалеке от спасительного берега, уносимый стремительным течением в открытое море, не имея ни малейшего шанса на спасение. Меня охватил ужас неотвратимой смерти, ведь помощи ждать здесь было неоткуда. Сбавив газ и взяв поправку на течение, я повел судно к месту старта, пребывая в ужасном волнении.

Прошло уже минут двадцать, а катер, казалось, ни на йоту не приблизился к берегу. Чуть прибавив газу, я тут же сбросил его, почувствовав, что вот-вот опрокинусь. Балансируя на пределе допустимой скорости и по возможности уклоняясь от бортовых волн, я упорно продолжал править на спасительный пляж. Вскоре береговые кусты и скалы стали видны значительно четче. Это придало мне сил и уверенности.

Течение было настолько быстрым, что катер приходилось вести под острым углом к берегу, почти параллельно линии прибоя. Я подсознательно отметил, что участок суши, с которого стартовал, тянется с запада на восток километров на двадцать пять – тридцать, а потом с обеих сторон его охватывает море, уходящее до самого горизонта и, наверняка, за него. Скорее всего, это остров.

Солнце уже клонилось к западу, когда я приблизился к берегу. Нужно было успеть добраться до шлюза засветло. Наконец катер мягко уткнулся носом в песчаный берег. Я заглушил усталый мотор. Меня перестал обдувать встречный ветер, и я внезапно словно оказался в сауне – такая стояла жара. Не снимая мотор с транца, я поднял его, обнажив винт, и закрепил в таком положении.

Подведя под катер тележку для спуска на воду, я кое-как вытащил его на берег и надежно привязал к ближайшему кусту. Можно было отправляться домой.

 

VII

 

Мария, сегодня я не только спустил наш катер на воду, но еще и сделал пробный выход в море, – сказал я за обедом.

Ну и как? – игриво спросила она.

Да так, ничего. Меня подхватило течение и чуть не унесло в открытый океан.

Да ты что! – с волнением воскликнула она. – И как же тебя угораздило?

Увлекся, отошел от берега на почтительное расстояние, а когда оглянулся, меня уже отнесло на запад. А тут волнение, бортовая качка. Пришлось сбавить скорость, чтоб не перевернуться. И при этом бороться со встречным течением. Хоть и с трудом, но победил.

Вот это да! Ты же меня сколько раз предостерегал: нельзя далеко отплывать от берега. А тут сам…

Я же не знал, что здесь такое течение, всецело доверял судну, мощному мотору. А при таком волнении мощность оказалась помехой. Ну, ничего. Выплыл – и хорошо. Будет наука на будущее.

Мария принесла второе, и я с аппетитом стал его уплетать.

Когда поплывем берег обследовать? А то не знаем, на острове мы обретаемся или на континенте, – спросил я, отрезая кусочек сочной котлеты. На них она была искусной мастерицей. Лучших котлет я в жизни не ел, даже в ресторанах.

Мария помедлила с ответом, потом сказала:

А не страшно? Течение ведь. Ну, неожиданности всякие. Мы же ничего не знаем, что там – за пределами обследованного нами участка.

Вот за этим мы и отправимся. Чтобы узнать, что там и как. Первопроходцам всегда было нелегко. Для большей уверенности будем держаться как можно ближе к берегу.

Ты знаешь, я боюсь… – тихо сказала она.

Что ж, тогда я поеду один.

Нет-нет! Только не это. Я тоже пойду с тобой. А то пока ты вернешься, я в сумасшедший дом попаду. Да и мне самой интересно увидеть, что там, за пределами разведанного.

Я обнял ее и ласково поцеловал в висок. Как много значит поддержка женщины! Она удесятеряет силы, побуждает к деятельности, творчеству и труду, каким бы тяжким он поначалу не представлялся. А поддержка Марии имела для меня особое значение. Думаю, значительно большее, чем для кого-либо другого поддержка его жены или близкой подруги.

На следующий день я начал подготовку к морскому походу, стараясь продумать все до мелочей. Судя по результатам наблюдения во время пробного выхода, исследуемый участок суши мне представлялся островом. Не зная, какова общая протяженность его береговой линии, я решил взять на борт достаточный запас горючего. Для этого пришлось снять с катера лишние сиденья и на их месте разместить и закрепить дополнительные канистры, хотя основной бак вмещал, не много – не мало, девяносто шесть литров. Для предотвращения опасного нагревания емкостей с горючим экваториальным солнцем мы приобрели брезент, чтобы в пути накрывать их. Кроме того, я намеревался время от времени поливать его водой.

Месяц тому назад один из соседей изготовил по моему заказу острый наконечник из закаленной стали. Его я насадил на двухметровую жердь, как лопату на черенок. Получилось неплохое копье, которое могло пригодиться для самозащиты на случай возможного нападения диких зверей. Оно представлялось мне значительно надежнее ружья для подводной охоты.

Через неделю я, как мне казалось, полностью закончил подготовку к походу. Вернувшись домой после трудового дня на берегу лагуны, я с гордостью сообщил:

Марийка, катер полностью снаряжен. Завтра с рассветом можно уходить. Ты как, готова?

Даже более чем готова.

Не понял, что значит “более чем”?

После обеда поймешь.

Ты можешь ответить конкретнее?

Отвечаю, как Бог на душу полагает.

Почему так неопределенно?

В отместку за то, что ты мне в свое время загадками голову морочил. Помнишь? – игриво сказала Мария.

Вон какая ты мстительная.

Расценивай, как хочешь. Лучше ешь поскорее.

После обеда меня ждал потрясающий сюрприз. Мария принесла и поставила у моих ног длинную картонную коробку. Открыв ее, я был шокирован. Там лежало охотничье ружье “Сайга-20С «Тактика»” в заводской упаковке. Вот это да! Предел моих мечтаний. Там, за шлюзом, оно было необходимо, как воздух.

Я никогда не имел собственного ружья и с увлечением принялся за изучение инструкции. Полуавтоматический карабин калибром двадцать миллиметров с оптическим прицелом, с магазином на восемь патронов буквально околдовал меня. Я не знал, существуют ли лучшие ружья, и этот карабин, похожий по конструкции на автомат Калашникова, мне показался верхом совершенства.

Карабин, конечно, сказка, – сказал я с благодарностью. – Но к нему нужны еще и патроны.

Ни слова не говоря, Мария вышла в коридор и внесла не знакомую мне хозяйственную сумку.

Посмотри здесь, – сказала она.

В сумке лежал полностью снаряженный поясной патронташ, три пропарафиненные коробки с патронами и два запасных магазина.

Прекрасно, Марийка. И где же ты все это взяла?

Бог дал.

Нет, правда.

Правда, Бог дал.

Что ты все ребусы да шарады загадываешь? Скажи толком, откуда это?

Придет время – скажу.

А почему сейчас не сказать?

Ты для этого не созрел еще. Так, кажется, ты отвечал мне когда-то?

Да, так. Но ты бы тогда не поняла меня или сочла сумасшедшим.

Ты тоже не поймешь меня без определенной подготовки.

Я готов ее пройти. Давай, начинай.

Не будь любопытным как женщина. Потерпи. Так надо. Я же тогда терпела.

Понимаешь, какое дело. Я ведь не имею прав на владение оружием…

Это здесь, – сказала она, не дав мне закончить предложение. А там, за шлюзом, права определяются тобой самим. Или ты считаешь, что ружье нам ни к чему?

Очень даже к чему. И все же я должен знать, откуда у тебя полуавтоматическое оружие.

Я не думала, что ты такой нетерпеливый. В общем, поступай, как сочтешь нужным. Только, пожалуйста, не приставай с расспросами. Скажу со временем.

Впрочем, какая мне разница? Что ж, пусть будет так”, – подумал я, принимаясь за удаление заводской смазки.

В кармашке патронташа я обнаружил записку, написанную твердым мужским почерком: “Патроны, помеченные красным лаком, заряжены жаканом, зеленым – волчьей картечью, синим – утиной дробью”. Первых было десять штук, вторых – чуть больше. Все остальные – для утиной охоты. Задумавшись над таким раскладом, я вспомнил слова своего киевского соседа по лестничной площадке, страстного охотника: “Лучшие патроны – это какие есть”.

 

VIII

 

Готовя экспедицию, мы планировали два ее возможных варианта. Первый и, как нам представлялось, наиболее вероятный, – выйдя из лагуны в восточном направлении, обойти вокруг острова за сутки или двое. И второй. Если в ходе самой экспедиции выяснится, что шлюз находится на континенте или полуострове, вернуться назад, как только этот факт будет установлен. Затем, спустя несколько дней, выйти с рассветом и пройти вдоль берега, сколько сможем, на запад от лагуны с таким расчетом, чтобы вернуться опять-таки в течение местного дня. При этом я намеревался картографировать очертания пройденного участка берега. Конечно, мы могли составить только весьма и весьма приближенную карту, но на первых порах ее было бы достаточно для получения хоть какого-то представления об исследуемой местности.

Прилив уже кончился, а отлив еще не успел начаться. Утреннее море было спокойным, и катер скользил по его поверхности, как по гигантскому зеркалу, оставляя за транцем длинную полосу пенного следа. Прозрачный утренний туман, медленно сползая со скал на воду, стелился над зеркальной гладью и окутывал голубой дымкой золотистые пляжи, береговые утесы, взбирающийся на них кудрявый кустарник и тянущиеся к небу деревья с раскидистыми кронами. Солнце еще не показалось из-за горизонта, но снежную вершину величавой горы, верхушки самых высоких скал и возвышающиеся над ними деревья уже успело позолотить.

Пройдя гряду шхер, я вывел катер из лагуны на открытый морской простор и по компасу взял курс на восток вдоль берега. Отсутствие волн позволило увеличить скорость до максимума. Обдуваемые прохладным ветром, мы неслись так быстро, что совершенно не замечали встречного течения, которое недавно чуть было не сыграло со мной злую шутку.

За ближайшим отрогом открылся плоский каменистый участок берега, полого нисходящий к воде. На нем устроили лежбище ластоногие, по виду напоминавшие морских котиков. Разбуженные после холодной ночи звуком мотора, они поднимали головы и тревожно перекликались низким ревом. На каменистой равнине, отшлифованной прибоем, лежбище растянулось более чем на километр, и животных на нем было видимо-невидимо.

Артем, подойди к ним поближе, я пофотографирую, – азартно сказала Мария, готовя фотокамеру. – Только тихо, чтоб не распугать.

Я круто повернул к берегу и в пятидесяти метрах от него, сбавив газ, пошел параллельно береговой линии. На столь малых оборотах двигатель работал почти беззвучно, и звери вели себя довольно спокойно. Несколько минут Мария снимала в репортажном режиме и когда она опустила камеру, я снова дал полный газ. Мотор взревел, и перепуганные животные шарахнулись от нас врассыпную.

Чтобы не наскочить на прибрежные подводные камни, я шел метрах в двухстах от берега. Там это было менее вероятно. За лежбищем ластоногих начинались отвесные скалы, где с заросших травой уступов свисали длинные зеленые плети вьющихся растений. Среди них гнездились многочисленные пернатые, уже успевшие проснуться и поднять несусветный галдеж. С громкими криками они перелетали с камня на камень, метались у скалистой стены, взмывая ввысь и на дикой скорости вертикально падая в море, поверхность которого была сплошь усеяна их собратьями. Вспугнутые рыбы разбегались в разные стороны, порой выскакивая из воды и, пролетев над поверхностью несколько метров, исчезали в пучине. Самые проворные из птиц подхватывали беглянок в воздухе и неслись к гнездам, где их с нетерпением ждали прожорливые птенцы.

Мало-помалу в днище катера начали ударять незаметно появившиеся волны. Чтобы не опрокинуться, пришлось сбавить скорость. Нанося на карту очертания береговой линии, я отметил, что она начала поворачивать к северу. Солнце уже вышло из-за горизонта и поглотило остатки утреннего тумана. Отлив сносил катер вправо, и приходилось непрерывно следить за стрелкой компаса, чтобы удерживаться на курсе. Волнение усилилось, и мы вынуждены были сидеть, ухватившись за скобу приборной панели, чтобы не свалиться с сидений.

Так шли мы минут двадцать. Неожиданно Мария соскочила с сиденья и, удерживаясь за арматуру спинки, перегнулась через борт и наклонила голову. Волны почти касались кончика ее носа. Сбавив ход, я увидел, как она корчится в рвотных спазмах. Ее настолько сильно тошнило, что она не могла поднять голову.

Марийка… тебе плохо?

Плохо… Артем…

Успокойся, я поворачиваю обратно! – сказал я, закладывая крутой вираж.

Не-е-ет! – простонала она, сцепив зубы. – Не поворачивай! Подойди лучше к берегу… передохнем и пойдем дальше…

Я подсознательно повиновался ее мужественному требованию. Но к отвесным скалам подойти было невозможно. А Мария продолжала страдать от ужасного приступа морской болезни. Казалось, вот-вот она потеряет сознание. Меня самого начало поташнивать, и с каждой минутой все сильнее. Один из моих родственников, летчик по профессии, когда-то дал мне мудрый совет – при укачивании глубоко дышать. Я попробовал, и тошнота отступила.

Марийка, ты глубоко дыши, слышишь? Вот так: раз-два… раз-два… раз-два…

Она послушалась, и через несколько минут бледность начала уходить с ее лица. Она улыбнулась.

– Что смотришь? Давай вперед! ?No pasaran! – сказала Мария, едва шевеля губами. На них засветилась теплая улыбка, и все вокруг озарилось ее лучезарным сиянием.

– ?Venceremos! – поддержал я ее и чуть прибавил скорость.

За ближайшим отрогом показалась желтая полоса пляжа, и я, ничуть не колеблясь, взял на нее курс.

Нос катера мягко вышел на песок, влажный после прилива. Я поднял винт и принялся вытаскивать груженый катер, как мог, на пологий берег, не обращая внимания на суетящихся вокруг нас птиц, крабов и проворных зверьков, которых я из-за схожести назвал выдрами. Мария с трудом выбралась на берег и бессильно рухнула на голый песок в густой тени раскидистого дерева, к стволу которого я привязал нейлоновый канат, прикрепленный другим концом к рыму нашего катера.

Солнце уже успело горячо нагреть песок, и я обулся в кроссовки.

Пить… пить хочу, – сказала Мария.

Из-под брезента, которым мы не так давно накрыли нашу походную поклажу, я достал двухлитровую полиэтиленовую бутыль и протянул ей. Вода еще хранила прохладу нашей бурной реки, и Мария с жадностью поглотила более четверти содержимого баклаги, после чего я также сделал несколько глотков.

Время было подумать о еде, так как мы вышли около четырех утра по елизаровскому времени. В такую рань есть не хотелось, и мы ограничились лишь парой стаканов крепкого чая из термоса да бутербродами с сыром.

Марийка, время завтракать. Как ты смотришь на такое предложение?

Что ты, упаси Бог! Меня так мутит, что о еде и подумать страшно. Да, совсем забыла! Я же взяла с собой белласпон – средство от укачивания! В аптеке мне сказали, что он действует быстрее, чем другие подобные лекарства.

Пошарив по карманам куртки, она достала таблетки и проглотила сразу две, запив изрядной порцией воды.

Почему ты его перед выходом не приняла?

Понадеялась на то, что все будет в порядке. Да и забыла, если честно сказать. Теперь немного полежу.

Она повалилась на песок и закрыла глаза.

Полежишь, отойдешь немножко, и аппетит появится, – сказал я, в то время как сам и мысли о еде не допускал.

Нет, Артем. Особо разлеживаться я не буду. Нам нужно дальше двигаться, чтобы засветло в лагерь вернуться. И спасибо тебе за совет – глубокое дыхание помогает.

Вернемся ли мы в лагерь засветло – это большой вопрос. Ведь нам по-прежнему не известно, остров это или континент. А если остров, то как далеко он простирается на север. Если станет ясно, что до захода солнца нам не дойти до лагуны, придется устраиваться на ночлег.

А если мы к тому времени не найдем подходящего места, чтобы причалить, тогда как? Возвращаться назад? К этому пляжу, скажем?

Не исключено. Эту часть берега мы кое-как обследовали и на карту нанесли. Не ночевать же в океане.

Мария молчала. Я сидел, чертя на песке палочкой геометрические фигуры. Жара все усиливалась, и мне захотелось окунуться в море. Подойдя к катеру, я увидел, что вода несколько отступила от берега. Катер на две трети оказался на суше, и сдвинуть его обратно в воду мне оказалось не под силу. Вот это да! Надо же быть таким олухом – забыть об отливе! Отвязав от дерева причальный канат, я пытался приподнять нос катера, но тяжесть более полутонны была мне явно не по силам.

Увидев мои потуги, Мария, забыв о недавнем приступе морской болезни, подбежала ко мне и принялась изо всех сил помогать, но тщетно.

– Да-а-а, застряли мы, Марийка, из-за моей неосмотрительности. А до следующего прилива около половины местных суток – часов пятнадцать, наверное.

Ну, придется ждать, – неунывающим тоном сказала она.

А там вечер, выходить в океан опасно, придется ночевать. Автоматически застреваем еще на восемнадцать часов… Всего – на целые сутки…

Мария отерла с лица обильный пот и грустно улыбнулась.

Значит, так было зачем-то Богу угодно. Ничего, еда есть, палатка тоже. Разведем костры и сяк-так переночуем. Лишь бы гроза не случилась.

В безнадежности я побрел было в тень, но Мария внезапно окликнула меня:

Артем! По-моему волнение усилилось!

Ну и что?

А то, что мы можем попытаться столкнуть катер на гребне волны.

Попробуем. Давай! – обрадовался я хоть какой-то мизерной надежде.

Набежала волна, но наших усилий оказалось недостаточно.

Ничего не выходит, – сказал я.

Погоди, будем пытаться еще. Ну, давай!

Подхваченный волной, катер немного приподнялся и снова осел на песок.

Смотри, какая высокая катит. Возможно, это наш шанс. Ну, приготовились! Раз-два, взяли! – скомандовала Мария.

Мы натужились изо всех сил и немного сдвинули засевший катер.

Уже легче, – приободрил я не столько Марию, сколько себя. – Ну, еще разок! Давай! – крикнул я, когда накатила новая волна.

На волне катер чуть приподнялся, и мы, надрываясь, подтолкнули его. Волна отхлынула, и наше судно закачалось на воде.

Ура-а-а! – закричал я, радуясь, как ребенок. – Победа!

Мы оттолкнули катер подальше от берега. Вскочив в него, я втащил Марию и, опустив винт, нажал кнопку стартера. Мотор отозвался глухим бормотанием, и оно показалось мне благозвучнее любой музыки, даже самой гениальной. Я включил передачу, и винт с ревом вгрызся в воду.

Отойдя на несколько десятков метров, мы пошли дальше вдоль берега.

Марийка, ты не только красавица, но еще и умница. Гениальная женщина.

Да будет тебе издеваться. Сейчас эта гениальная женщина как начнет наизнанку выворачиваться…

Но Мариин прогноз не оправдался, хотя волнение было значительно сильнее, чем до подхода к берегу. Не знаю, что на нее подействовало столь благоприятно – то ли таблетки, то ли недавний стресс и большая физическая нагрузка.

Останови, Артем, я очки достану.

Я перешел на нейтральную передачу, а Мария, удерживаясь одной рукой за спинку сиденья, достала из-под брезента две пары солнцезащитных очков.

Давай наденем, а то тут такое яркое солнце, что и ослепнуть недолго.

Пройдя еще полтора часа, я нанес очередной раз на карту продолжение береговой линии и отметил, что она постепенно поворачивает к северу. К сожалению, мне все время приходилось лавировать среди волн, чтоб избежать бортовой качки. Это существенно замедляло продвижение вперед. Кроме того, я не мог увеличить скорость из-за довольно сильного волнения.

Вскоре мы миновали пляж и пошли вдоль скалистого берега, вблизи которого над морской поверхностью вздымались отшлифованные волнами многочисленные утесы, белые от птичьего помета. На них, подставляя спины утреннему солнцу, неподвижно лежали крупные зелено-голубые ящерицы и копошились вездесущие крабы. Величавые скалы, высоко взметнувшиеся над морем, почти сплошь были покрыты кудрявым ковром вьющихся темно-зеленых растений, крепко вцепившихся мощными корнями в отвесные стены. Рядом с ними носились крикливые стаи пестрых птиц, привлеченных многочисленными гроздями плодов, свисавших над морской пучиной.

Отлив относил нас от берега. Постоянно приходилось брать поправку на течение. Несмотря на непрерывную качку, я ощутил голод.

Марийка, как ты насчет того, чтобы позавтракать?

Я не против. Кончатся скалы – сойдем на берег и поедим, если сможем.

А если они не кончатся до вечера?

Думаю, возможно и такое. Тогда придется немного поголодать. Не завтракать же нам в море.

Я невольно обратил внимание на закономерность расположения прибрежных утесов. Казалось, будто какой-то великан швырнул их с берега, словно щебень, и самые большие упали вблизи от обрыва, а далее – те, что поменьше. И чем они были меньше, тем дальше отлетели от скалы, и тем больше их было. А далее, по мере удаления в сторону моря, гряда быстро редела, постепенно сходя на нет.

Держась за скобу, чтобы не выпасть из катера, Мария с интересом наблюдала за стаей дельфинов, резвящихся у самого борта.

Артем, а может им чего-нибудь съестного бросить? Смотри, как они возле нас плещутся. Наверняка ждут, чтобы мы их чем-нибудь угостили.

Да они плещутся вовсе не потому, что голодные. В океане рыбы – пруд пруди. Впервые людей видят – вот и носятся возле катера, как угорелые. Любопытные, бестии.

Не сказав ни слова в ответ, Мария посмотрела на меня, нежно улыбаясь, и мое сердце облилось непередаваемым теплом. Оглядывая прибрежные утесы, она сказала:

Интересно как-то эти глыбы лежат – у берега огромные, потом все меньше и совсем исчезают. Как ты думаешь, почему?

Как видно, эта гора со снежной вершиной – потухший вулкан. Когда-то он извергался и выбросил множество камней. Те, что потяжелее, упали ближе, а более легкие отлетели подальше.

А вытекшая лава где? Почему нигде не видно ее застывших потоков?

Ну… разные бывают извержения. Вполне возможно, что под ледником и застывшая лава есть. Или вулканический пепел. А может быть, это было так давно, что все следы извержения лесом заросли.

Не похоже, что это очень давно случилось. Тогда бы волны скруглили поверхность этих камней, а у них только углы чуть притупились.

Сюда бы геолога – он бы все тут по полочкам разложил. А мы можем только предполагать да гадать по-дилетантски.

Вскоре мы дошли до острого мыса, и за ним скалистый берег постепенно повернул к западу.

Это остров, – констатировал я. – На западе земли не видно – сплошь океан.

А дальше, прямо по ходу, может быть и есть.

Нет. Там тоже океан.

Откуда ты знаешь?

Да я же говорил тебе: во время пробного выхода в море видел, когда меня чуть не унесло течением в открытый океан.

Возможно, говорил. Но я не помню.

Некоторое время мы шли молча. Дельфины все ближе подходили к борту катера и следовали параллельным курсом. Потом начали озорничать. Выскакивая из воды, дельфины рассматривали нас с воздуха, и нам казалось, будто при этом они нам улыбаются. Они все чаще подходили вплотную к катеру и, оттолкнувшись от баллона, отпрыгивали в сторону.

Играют с нами, – весело сказала Мария.

Не повредили бы нам баллон!

Да что ты! Они легонько – забавляются, а не атакуют.

Дай-то Бог!

Неожиданно один из дельфинов, выскочил из воды возле левого борта у самого носа и, перелетев через бак, плюхнулся в море справа, обдав нас дождем соленых брызг.

Фу! Будь ты неладен! – смеясь, выкрикнула Мария, стряхивая с себя брызги. – Перепугал вусмерть.

Вскоре из-за каменистого отрога показался золотисто-оранжевый пляж, охватывающий темную синь подковообразного залива, глубоко вдающегося в берег, открытый всем волнам океана. Высоко над пляжем располагался огромный кратер. Но, как мне представлялось, не вулканический, ибо выше, над его южным краем, вздымался знакомый пик со снежной вершиной, вокруг которого клубились тяжелые белые облака. Больше всего кратер походил на астроблему, образованную падением крупного метеорита, но окаймляющий его вал был почти незаметен. Казалось, будто кто-то огромный вычерпал в этом месте скальный грунт гигантской ложкой и выбросил далеко-далеко в океан, поглотивший его без остатка. Я вспомнил глыбы, разбросанные у восточного берега, характер их распределения и сделал вывод, что именно падение этого метеорита вызвало чудовищной силы взрыв, снесший верхушки скал и разбросавший их у побережья. Оставалось по-прежнему неясным, куда девался выброшенный им скальный грунт.

Омываемый мощным прибоем берег оказался неудобным для высадки, так как океанские волны могли разбить катер, да и пришвартоваться было не к чему. На малых газах мы дошли почти до конца пляжа, прежде чем нашли место, подходящее для причаливания. У западного края залива в пятидесяти метрах от берега над водой возвышался небольшой песчаный островок, на котором росло несколько пальм. Мы вошли в узкий проливчик между островком и пляжем. Море в этом месте было спокойным, так как островок принимал на себя удары океанских волн.

Спрыгнув в воду, я подтянул нос судна к берегу и привязал швартовочный канат к растущей неподалеку пальме.

Смотри, чтобы снова не сесть на мель, – предупредила Мария.

Да ведь катер наш на плаву. Видишь, на волнах покачивается. К тому же, отлив на убыль пошел.

В тени пальмы мы простелили на песок плотную подстилку, разложили на ней продукты и поставили баклажку с водой, теплой, словно ее только что сняли с печки. Жара стояла, как в Преисподней, и мы, обливаясь потом, кое-как съели по паре яиц с хлебом и помидорами да выпили по доброй порции воды. Потом, не сговариваясь, окунулись в море и прилегли на подстилке.

Чуть отдохнем – и в путь, – предупредил я.

Разумеется. Не лежать же здесь до вечера.

Через четверть часа я встал с подстилки, и Мария собралась было последовать моему примеру. Но я остановил ее.

Ты пока полежи немного, а я пройдусь чуть-чуть, разомну ноги и заодно разведаю, что тут да как. Здесь вроде нет опасности, но чуть что – кричи во все горло, я далеко не отойду.

Она послушалась, а я, окунувшись в море и надев на мокрое тело штормовку, побрел по берегу в западном направлении с карабином на плече.

Пляж в этом месте был довольно широкий – метров пятьдесят-семьдесят. Чуть дальше от воды среди густой травы и низкорослого кустарника росли пальмы. Одна из них, низко пригнутая к земле вековыми ветрами, почти касалась кроной песка. Среди ее колючих ветвей красовались огромные грозди желто-оранжевых полупрозрачных плодов, словно вылепленных из воска. Их клевали многочисленные птицы, похожие на попугаев, и надкусывали мелкие крабы, крабкающиеся по ветвям, словно пауки. Я протянул руку, чтобы сорвать один из них, и птицы, галдя на множество голосов, метнулись от нее в разные стороны, а крабы попадали на песок и тут же в него зарылись.

Плод был величиной с крупную сливу, только несколько у?же и длиннее. Покрытый воскоподобным веществом, он издавал приятный ни с чем не сравнимый аромат. На месте, где была плодоножка, выступила крупная капля золотистого сока, и я рискнул ее лизнуть. Сок был приятен на вкус, кисло-сладкий, чуточку терпкий. Подождав несколько минут, убедился, что во рту он не вызвал ни онемения, ни дурноты и решил попробовать. Сочный плод внутри был прохладен и имел несколько косточек, похожих на виноградные. Сорвав еще с десяток плодов для Марии, я двинулся дальше.

Мои ноги, обутые в кроссовки, почему-то скользили по песку, словно по графитовой крошке. Набрав горсть песка, я стал рассматривать его и очень удивился, так как он состоял из стеклоподобных шариков, похожих на мелкий бисер. В основном они были не крупнее просяных зернышек, а некоторые – размером с небольшую горошину и имели каплевидную форму. Словно дождевые капли, замерзшие на лету. Отдельные капельки имели хвостики длиной до полутора сантиметра и толщиной с человеческий волос. Просто так, для забавы, надломил на одной из них волосяной хвостик. Последовало чудо: стеклянная капелька рассыпалась в порошок. Я повторил опыт – результат был таким же. “Боже мой, да это же самые настоящие батавские слезки!” – подумал я, едва не вскрикнув. Набрав горсточку “слезок”, я положил их в карман, чтобы показать Марии по возвращении к месту причала, и двинулся дальше.

За небольшой косой в океан впадала небольшая речушка, извивающаяся среди береговой зелени. Вода в ней была прозрачной, как слеза, и холодной, как лед. Сняв с головы и основательно прополоснув в речке пропитанную потом бандану, я сделал из нее подобие сачка, зачерпнул воды и утолил мучившую меня жажду. Вода была изумительно вкусной и настолько холодной, что я всерьез опасался получить ангину. “Так, здесь перед выходом нужно пополнить запасы питьевой воды” – подумал я и двинулся дальше.

За пляжем начинались кварцевые скалы, похожие на отекшие парафиновые глыбы. Как видно, их поверхность была оплавлена чудовищной температурой взрыва метеорита и застыла, образовав стекло.

Хотелось пройти еще дальше, но я повернул назад, опасаясь, что начнет волноваться Мария, да и я за нее начал беспокоиться. Правда, рядом с нею на подстилке лежало копье, но она не имела понятия, как им воспользоваться в случае опасности.

Я застал ее у катера, собиравшую в дорогу вещи.

Ты где там бродишь? Я уж было хотела идти тебя разыскивать. Пора отправляться, а то и до завтра не успеем.

Погоди немного, я свежей воды принесу.

Откуда? – удивилась она.

Там дальше небольшая речка. Вода – изумительная. Я весь налился ею.

Чистая? – опасливо спросила она.

А как может быть иначе? Кому ее здесь загрязнять?

Мы взяли по пятилитровой емкости, вылили из них воду и двинулись за новым запасом. На всякий случай я прихватил карабин, хоть он ощутимо мешал мне идти.

Марийка, обрати внимание на этот песок, – сказал я, протягивая на ладони небольшую горсточку.

Песок как песок. Очень чистый, не то, что на наших пляжах.

Чистый – это верно. Обрати внимание на сами песчинки.

Ой, крупные какие! И круглые, как шарики. А вот эта – как пшеничное зернышко.

Я достал из кармана несколько батавских слезок.

Теперь вот на это посмотри.

Интересно. Где ты взял их?

В песке нашел. Могу еще поискать, если хочешь.

Она с удивлением разглядывала их, вертя между пальцами.

Как застывшие капельки, только хвостики длинные.

Попробуй отломить один, только осторожно, чтобы пальцы не поранить.

Она послушалась, воспользовалась полами куртки, как двумя салфетками, и надломила волосоподобный хвостик.

Ой! Вся капелька в порошок рассыпалась! Почему так?

Это значит, что капля расплавленного стекла упала в воду и быстро охладилась. Произошла закалка стекла. А надлом хвостика вызвал разрушение структуры всей капельки подобно тому, как рассыпается в песок автомобильное стекло, если в него с силой ударяет маленький камешек.

Да, я видела такое, едучи в автобусе. Из-под колеса впереди идущей легковушки выскочил камешек, ударил в лобовое стекло автобуса, и оно на мелкие кусочки рассыпалось.

О чем я и говорю. Эти капельки химики именуют “батавскими слезками”. Нам в школе учительница это вживую демонстрировала. Плавила стеклянную палочку и капала в банку с водой. Вот мы удивлялись!

Как я сейчас. Но откуда эти слезки здесь взялись?

Очевидно, сюда когда-то угодил большой метеорит и взорвался где-то вон там, образовав вот эту котловину.

С полминуты она внимательно смотрела в сторону котловины. Потом спросила:

Ну а слезки все же откуда?

Порода, слагающая эту гору, а это в основном кварц, от высокой температуры взрыва испарилась и выпала в виде капель. Пошел, так сказать, дождь из расплавленного стекла. Одни капли упали на берег в виде шариков, другие – в море и образовали эти слезки. Вот и все.

Как у тебя все просто! Если они падали расплавленными, то почему не сплавились?

Думаю, что первые сплавились, образовав корку, подобную насту на снегу. А сверху упали те, которые улетели выше остальных, и образовали этот песок. Ты такая дотошная! В тебе человечество потеряло великого ученого.

Мария рассмеялась.

Возможно, – ответила она. – Я с детства была дотошной.

Дойдя до устья речки, мы немного поднялись верх по ее берегу и, наскоро ополоснувшись ледяной водой, наполнили наши емкости. На обратном пути я угостил Марию плодами пальмы, от которых она пришла в восторг.

Это что, финики?

– Пусть будут финики, они ведь еще не имеют официального названия.

Не отравимся?

Не должны. Птицы их вовсю клюют, значит и нам можно.

Для здешних птиц они, наверное, питательные, а для нас могут и отравой быть. Я читала, что в наших лесах растут грибы, ядовитые для человека, но питательные для оленей. Почему здесь так не может быть?

Может. Все может быть, но я их уже ел и, как видишь, жив-здоров.

Цыплят по осени считают. Не буду больше есть, пока не отдам на анализ. Ведь если ты отравишься, то должен же кто-то тебя похоронить.

Да ты ведь тоже попробовала, так что вместе помрем, если что.

Подумаешь, пару штук съела.

Если они в самом деле ядовиты, этого может быть вполне достаточно, чтоб на тот свет отправиться.

Смеясь и подшучивая друг над другом, мы вскоре дошли до катера и погрузили емкости со свежей водой.

Отойдя от берега, я оценивающе осмотрел кратер со стороны моря.

Видишь этот кратер? Здесь наверняка взорвался метеорит, врезавшийся в гору с чудовищной скоростью, – сказал я, будучи абсолютно уверен в верности своего предположения.

Но он должен был поднять в воздух горы грунта и разбросать по сторонам. Но где они? Куда девались?

Пожалуй, ты права. Я уже думал над этим. Действительно, с этой идеей что-то не так… Тем не менее, взрыв несомненно был и сопровождался температурой звездного уровня.

Кажется, так. А на Земле есть что-либо подобное, не знаешь?

Не знаю. Стой-стой… мелькнула мыслишка… А что если это был сверхмощный ядерный взрыв?.. Быть может, здесь когда-то бушевала разрушительная ядерная война?..

Кто знает? Но, если ты говоришь, взрыв был огромной силы, то кому могло прийти в голову сбрасывать такую страшную бомбу сюда, на небольшой остров?

Быть может, это был испытательный взрыв? Как на атолле Бикини, скажем?

Мария задумалась, еще раз внимательно посмотрела на кратер и сказала:

Насколько я знаю из литературы, на Бикини не было населения. Вернее, оно было. Немногочисленное. Но все люди до единого были оттуда эвакуированы. Водородную бомбу взрывали на абсолютно безлюдном острове.

Этот остров тоже безлюдный.

Это сейчас. Но кто-то же здесь был, если на нем остался шлюз, через который мы попадаем сюда.

Я раскрыл было рот, чтобы ответить, но в этот момент катер подбросила мощная волна с гребешком, и мы едва не перевернулись. Я так был увлечен разговором, что вовремя не развернул лодку носом к фронту волны. Вода залила лодку, и пришлось включить помпу, чтобы откачать ее. Выровняв судно, я продолжил:

Ну и ну… Мне кажется, что это была никакая не бомба.

А что? Что же тогда, по-твоему?

– Здесь для каких-то неизвестных нам целей стоял ядерный реактор! Или что-то в этом роде, причем с невероятно огромным энергетическим потенциалом! И он почему-то взорвался, как четвертый энергоблок в Чернобыле!

А люди?

– Да какие же люди могли бы выжить при таком взрыве? Быть может, там велись какие-то авральные работы, на которых был задействован весь персонал. При взрыве все они превратились в пар, как часть скальной породы в этом месте, которая осела на берег в виде раскаленных капель стекла.

А шлюз?

Разрушительная сила взрыва его не затронула. Вот эта гора со снежной вершиной защитила его от ударной волны и высокой температуры. Благодаря ей взрыв получился направленным на север! Он только снес и отбросил в океан верхушки окружающих скал!

Я так разволновался, что с трудом удерживал руль.

Ну… это все вилами по воде писано. Доказательств-то никаких, – возразила Мария.

Да, никаких. Но какую еще версию ты можешь построить на тех фактах, которыми мы располагаем? Я имею в виду правдоподобную.

Я – никакой. Предоставляю это право тебе. Это ты был ученым, а я всего лишь скромный бухгалтер.

Вот и я – больше никакой. А пока примем последнюю версию, как наиболее вероятную.

Так оно и было, будем считать. Правда, что это нам даст? Ведь еще час тому назад мы обходились вообще без никакой версии.

Внезапно вспыхнувшая мысль обожгла мне мозг.

Радиоактивность! Марийка, здесь, наверное, все радиоактивно! И песок, и батавские слезки, и эти финики, и даже ледяная вода в речке! Это же инопланетный Чернобыль!

Я сбросил скорость до нуля и сидел, судорожно вцепившись в рулевое колесо. Волны швыряли катер, как щепку, но мне было все равно.

Артем, чего ты паникуешь? – ласково пропела Мария. – Это еще, как и все наши домыслы, бабушка надвое сказала. Да здесь, может, никакой радиоактивности и близко нет. Вот вернемся домой, я отнесу все эти вещи в углехимический техникум и проверю. Там дозиметры есть. Так что не дрейфь, поехали. А то к вечеру не успеем.

Я посмотрел на нее и изобразил улыбку. Солнце отчаянно жгло темя. Сняв бандану, я ополоснул ее в море и, немного отжав, повязал на голову. Мария также смочила косынку и выжидающе посмотрела на меня.

Умница. Ты права, как всегда. Поехали!

Катер рванулся с места, и мы понеслись на запад, увлекаемые попутным течением.

Дальше берег был завален гигантскими каменными глыбами величиной с трехэтажный дом, разбросанными словно спичечные коробки. Беспорядочно громоздясь одна на другую, они образовывали причудливые формы, и из расщелин между ними там и сям с невероятной силой тянулись к солнцу зеленые кусты и мощные деревья. Местами из-под прибрежных каменных нагромождений вытекали в океан ручьи и даже бурлящие потоки, питаемые, очевидно, все тем же ледником на вершине. Эта величественная картина сменилась скалистым хребтом, образующим длинный черный отрог, глубоко вдающийся в океанскую синь. Мы обогнули его и, нанеся на карту, продолжили путь на запад.

С западной стороны хребет был покрыт густым кустарником и огромными деревьями, которые с успехом могли бы соперничать с самыми высокими деревьями нашей планеты. С секвойями, например. Кустарник постепенно переходил в густой лес, тянущийся вдоль берега, высоко взбираясь на гору – почти до кромки ледника. Этот пейзаж мы наблюдали над каменистым берегом в течение двух часов, прежде чем увидели небольшой песчаный пляжик, защищенный от прибоя грядой белых от пены шхер. В этом тихом месте можно было перекусить и немного отдохнуть от продолжительной качки.

Начинался прилив, и я без малейших опасений привязал катер к тяжелому валуну, омываемому ослабленными волнами. Разогнав вездесущих крабов и прочую живность, ищущую пропитание в прибрежной полосе, мы расположились в плотной тени дерева с густой кроной, с которой свисали полуметровые плоские стручки шириной в три пальца. Едва мы успели выложить на подстилку продукты, как нас атаковали многочисленные насекомые. В большинстве своем это были разномастные мухи и осы. Отгоняя их туго свернутым листом бумаги, мы кое-как съели по бутерброду с сыром, по соленому огурцу и запили водой, уже успевшей немного нагреться под брезентом, хотя весь путь Мария неустанно поливала его водой.

Мария собрала в единый комок оставшиеся после обеда бумажки и полиэтиленовые кульки и подожгла, чтобы не оставлять после себя мусора. Окунувшись в море, мы сразу же двинулись дальше, хотя изрядно устали. Лицо и руки Марии, да и мои тоже, заметно обгорели на солнце, но укрыться было негде, нужно было двигаться вперед, чтобы успеть до вечера вернуться в знакомую лагуну.

Марийка, прикрой чем-нибудь руки и отвернись от солнца. Ты обгорела.

Да, я чувствую. Сбавь ход на минуточку – возьму солнцезащитный крем.

Я сбросил газ. Приподняв брезент, Мария, достала из рюкзака тюбик крема, смазала лицо и руки и протянула мне.

Ты тоже намажься, легче будет. Каюсь – забыла приобрести противосолнечные перчатки и специальные наносники. Они к очкам крепятся, чтобы нос не обгорал. Такие в магазине туристического снаряжения продаются.

Крем немного уменьшил жжение, но все равно руки и лицо, особенно нос, горели, как в огне. Я подумывал о длительном привале – с ночевкой, однако, глядя как мужественно переносит все невзгоды Мария, постеснялся высказать такое предложение. Но если бы это сделала она, согласился бы незамедлительно, якобы делая уступку женщине.

Прилив гнал катер к берегу, с которого на нас угрюмо смотрели крутые скалы, среди которых кое-где желтели небольшие пляжики. На уступах сидели серые птицы, зорко высматривая в воде рыбу, моллюсков и ракообразных. Обнаружив добычу, они срывались со скал и стремительно пикировали в синеву океана. Те из них, которым сопутствовала удача, выскакивали из воды и, тяжело маша крыльями, поднимались и, усевшись на скалу, тут же расправлялись с охотничьими трофеями.

По мере продвижения на запад береговые скалы становились все ниже и все более полого уходили в море. Прибрежные утесы встречались все реже, и я решил идти ближе к берегу, где течение было менее стремительным.

Внезапно послышался резкий звук удара. Катер потерял ход и закачался на волнах, как щепка. Я прибавил газ, но мотор только беспомощно зажужжал. Выключив зажигание, я замер в каком-то ступоре.

В чем дело? – удивленно спросила Мария.

У нас, Марийка, проблемы… Мотор не работает, – угрюмо ответил я.

Боже! Что же делать? Что теперь будет, Артем?!

На ее лице я увидел страх, животный ужас. Схватив меня за руку, она пролепетала:

Что будем делать?.. Неужели нет выхода?

Подожди, не паникуй. Безвыходных ситуаций не бывает. Сейчас подойдем к берегу на веслах – там посмотрим.

Выпрыгнув на берег, я пришвартовал катер к островерхому камню. Мария последовала за мной. Подтянув к берегу корму, я поднял и осмотрел винт. Одна из лопастей была слегка выщерблена вследствие удара о камень. Он легко проворачивался на валу, никак не фиксируясь. Как видно, была срезана шпонка. “Если сам вал и втулка не повреждены, то не беда, – подумал я. – Запасные шпонки я прихватил. Даже запасной винт у нас есть. Так что лишь бы вал не пришел в негодность”.

Было жарко, как в доменной печи. От яростного зноя, казалось, трескались камни. И мне пришлось работать на самом солнцепеке, когда огненное светило жгло в самое темя.

Освободив винт, я легко снял его с вала и осмотрел шпоночные пазы. Шпонка, изготовленная из более мягкого металла, чем вал и винт, была как бритвой срезана. Слава Богу, пазы не пострадали, но из них нужно было выбить остатки шпонки.

Мария отчаянно волновалась и беспорядочно суетилась около меня.

Артем, а ты сможешь починить?! – спросила она, ломая руки.

– Надеюсь! Если ты не будешь мне досаждать идиотскими вопросами! – рявкнул я в ответ, о чем тут же пожалел.

До этого я никогда на нее не кричал, и сейчас мы испуганно смотрели друг на друга.

Прости, Марийка, ради Бога. Просто я, как и ты, ужасно нервничаю, и меня раздражает абсолютно все, даже краб, который вертится вон у того жмута водорослей. А тут еще эта несносная жара. Пожалуйста, успокойся. Посиди в тени этого куста.

Ни слова не сказав в ответ, она послушно ушла в тень, но по ее походке чувствовалось, что ее угнетала горькая обида.

Переведя дыхание, я принялся за работу. В сумке с инструментами нашелся подходящий бородок. Вооружившись молотком, я занялся освобождением пазов. Работа сама по себе была не трудной, но адская жара осложняла ее до предела. Пот с меня лил в три ручья, и вся одежда отяжелела от него. Окунание в море ненадолго прохлаждало, но потом снова приходилось окунаться.

Освободив шпоночные пазы, я сделал пятнадцатиминутный перерыв. Потом принялся прилаживать винт. Мне никак не удавалось совместить пазы на валу и винте, но упорство, в конце концов, дало результат. Пазы были совмещены, и я вогнал в них новую шпонку. Винт надежно сидел на валу, и я спокойно завершил сборку.

Отвязав катер, я впрыгнул в него, опустил винт в воду и дрожащей рукой нажал кнопку стартера. Мотор ожил, и я попробовал включить передачу на малых оборотах. Винт вспенил воду за кормой, и катер двинулся вдоль пляжа. Я тут же подошел к берегу и заглушил мотор, чтобы подобрать Марию, которая уже стояла у самой полосы прибоя.

Артем, ты просто гений! Золотые руки! – выкрикнула она, взобравшись на борт, и крепко меня поцеловала. – Честно говоря, я думала, что ты не справишься, и нам придется добираться до шлюза пешком через этот лес и горы.

Спасибо, Марийка, что оценила меня так высоко. Бога ради прости меня за несдержанность, – сказал я в ответ и дал газ, максимально позволительный в условиях столь высоких волн. – Обещаю, что впредь это не повторится.

Мария улыбнулась.

Я все понимаю. Мы были в состоянии стресса, вот и вели себя бездумно. Только не давай опрометчивых обещаний – всякое может случиться. Мы же люди, а не механизмы.

Вон какая ты буквоедка. Согласен. Скажу иначе – постараюсь впредь быть более сдержанным.

Встречный ветер охлаждал, но солнце обжигало открытые части тела. Это было даже опаснее, чем в отсутствие ветра – кожа не так остро чувствовала ожоги.

Из-за скалы, покрытой лесом, показалась синева устья впадающей в океан спокойной реки. Я предложил войти в нее и немного подняться против течения, чтобы обновить запас пресной воды, уже успевшей нагреться почти до температуры чая.

А ты не боишься снова наскочить на камень? Да и времени у нас в обрез, – предостерегла Мария.

Да здесь, кажется, глубоко и камней вроде бы не видно. Но все равно я постараюсь идти осторожно. На малой скорости. Мы тут надолго не задержимся – наберем воды, сразу же вернемся и двинемся дальше.

Ой, смотри, соколик! Смелость и риск здесь вряд ли оправданы.

Ничего, мы уже метров на двести углубились. Попробуй воду за бортом.

Мария зачерпнула из-за борта пригоршней воду и попробовала.

Соленючая, как рапа.

Сейчас прилив, и вода течет из океана в реку, а не наоборот – вот и соленая до сих пор. Придется подняться еще выше.

Дальше излучина постепенно поворачивала к западу и берега сближались. Пройдя еще немного, Мария снова попробовала воду и с отвращением сплюнула.

По-прежнему соленая. Быть может, и вся река соленая?

Что ты, Марийка, соленых рек не бывает, тем более здесь. Как она может быть соленой, если питается от ледника?

Но ведь соленая, и пресной не становится, хоть мы прошли уже около километра.

После очередного крутого изгиба река снова повернула на юг. Еще через сто-двести метров берега расступились, и мы оказались на живописном озере, окруженном густой растительностью. Переплетясь кронами, деревья росли прямо в воде, и среди их ветвей, пронзительно крича, порхали многочисленные птицы. Самые крупные из них были размером с голубя, а мелкие – меньше воробья. Некоторые имели пестрое оперение, другие – зелено-голубой окрас.

Мы пошли вдоль берега в поисках питающей озеро реки, но безуспешно. Мария еще несколько раз пробовала воду, и везде она была соленой, как в океане.

Поворачивай назад, – предложила Мария. – Обойдемся водой, какая есть. Пить можно – и ладно.

Мы пролетели. Только время потеряли. Это просто залив, бухта. Если в него и впадает какая-нибудь река, то ее, видимо, скрывают растущие в воде деревья.

Просто удивительно. Ума не приложу, как могут деревья расти в соленой воде?

Я читал, что на Земле тоже есть такие. Манграми называются. Их плоды для человека большей частью ядовиты, но некоторые птицы и обезьяны трескают их с большим аппетитом.

Видишь, нельзя думать, что плоды не ядовиты, если их едят местные звери или птицы.

Сделав полный круг вдоль берега бухты, и, нанеся его контуры на карту, мы снова вошли в пролив. Волнения здесь не было, фарватер был уже знаком, и я шел на максимальной скорости, хоть Мария и опасалась подводных камней.

До открытого океана мы добрались быстро, и я снова сбавил скорость из-за волнения. Далее к западу берег был пологим, но каменистым. Волны с ревом разбивались о камни, оставляя на них клочья пены, белой как снег. Среди камней бродили длинноногие птицы, вылавливая из пены что-то съестное. Мария посмотрела на них в бинокль.

Они раков хватают, – констатировала она.

А может это крабы? – спросил я, не сводя глаз с воды впереди судна.

Нет, это раки или креветки. У них хвосты длинные.

– Возможно и раки. Впрочем, какая разница. Посмотри-ка вперед по курсу, не видно ли там камней или утесов?

Она повернулась направо и после некоторой паузы сказала:

Камней не вижу, а вот землю вижу четко.

Какую землю! Там сплошной океан, сколько взгляд охватывает.

Посмотри сам.

Я сбавил скорость до минимума и, взяв из ее рук мощный бинокль, навел его на линию горизонта на западе. Там за синевой морской дымки четко была видна суша с растущими на берегу пальмами, за которыми синели пики далеких гор. Эта полоса земли была хорошо видна и невооруженным глазом.

Я готов поклясться, что несколько минут тому назад ее там не было.

Ничего удивительного, видимость улучшилась – вот мы ее и увидели, – объяснила она.

Возможно. Что ж, по крайней мере, у нас есть куда направиться в следующий раз. Теперь мы будем умнее и снарядим экспедицию более основательно.

– Наша нынешняя экспедиция тоже неплохо оснащена. В конце концов, как ее ни снаряди, всегда можно это сделать еще лучше. Верно?

– Ты права, этот процесс бесконечен, как и вся вселенная. Кстати, справедливо и обратное утверждение. Закон природы.

Она забрала бинокль, и мы двинулись дальше на прежней скорости.

Смотри вперед на воду, чтобы снова на камень не наскочить.

Она приложила бинокль к глазам, и удивленно сказала:

Вот это да! Теперь эта земля, что впереди, словно в воздухе висит.

Взглянув вперед по курсу, я увидел картину далекой суши, приподнятую над водой и, как мне показалось, колеблющуюся относительно линии горизонта. Так продолжалось еще минут пятнадцать, потом земля исчезла, и до самого горизонта снова простиралась пустынная синева океана.

Кажется, я понял, в чем дело, Марийка. Это был всего-навсего мираж.

Ты уверен?

Иначе куда бы вся эта картина делась? Несомненно, где-то она реально существует, но далеко. Быть может, очень даже далеко. И мы ее видели за счет каких-то оптических явлений в атмосфере. Скорее всего – рефракции.

Мария восприняла это молча. Я тоже молчал, так как был сосредоточен на управлении судном. Мы устали – и я, и она. Нужно было сделать привал, но солнце уже миновало зенит и начало склоняться к западу. Океан немного успокоился, можно было прибавить ход.

Слева тянулся пологий берег, в основном каменистый, и только изредка вдоль пенной полосы прибоя желтели узкие полоски пляжей с растущими на них раскидистыми пальмами, а выше произрастал густой кудрявый лес. Наконец береговая линия стала понемногу уклоняться к югу, и вскоре мы достигли западной оконечности острова, сплошь покрытой мангровым лесом. Подойти в этом месте к берегу было невозможно, и наш обеденный привал волей-неволей пришлось отложить.

Тем временем в небе появились облака. Порой они заволакивали солнце. На какое-то время становилось пасмурно и дышалось легче. Мария фотографировала берег, а я в соответствующих местах на карте проставлял номера отснятых кадров.

Постепенно сгущаясь, облачность вскоре обложила все небо. Я поминутно поглядывал на него, опасаясь, как бы не разразилась гроза. Ведь в океане мы были хорошей мишенью для здешних молний. Начался дождь, но, слава Богу, без молний и грома. Ветер дул нам в спину, и катер, перепрыгивая с волны на волну, спокойно шел вдоль берега курсом на юг-юго-восток. Здесь, у западного берега, сталкивались потоки течения, охватывающего остров с севера и с юга, образуя мощные водовороты. Я старался по возможности обходить их, опасаясь непредвиденных проблем.

Примерно час спустя мангровые заросли кончились, и за острым каменистым мысом открылся, наконец, южный берег острова с песчаными пляжами у подножья каменной стены, прикрывавшей прибрежные воды от северного ветра. Местами из-под воды выглядывали отшлифованные океанскими волнами черные шхеры, от которых я старался держаться подальше.

Мария, внимательно следи за берегом, чтобы не проскочить нашу лагуну, – сказал я, не отрывая глаз от воды впереди по курсу.

Да, нужно быть повнимательнее. Здесь все пляжи похожи друг на друга, как близнецы.

После небольшой паузы она добавила:

Но до места нашего отплытия еще километров пятнадцать, не меньше. Так что рано ты беспокоишься.

Ну, здесь лучше перебдеть, чем недобдеть.

Мария засмеялась и посмотрела на часы.

Ты знаешь, Артем, мы уже почти пятнадцать часов в пути. Я ужасно устала, и меня снова начинает поташнивать.

Меня тоже. У тебя есть еще таблетки белласпона?

Пошарив по карманам штормовки, она достала конвалюту с таблетками, извлекла одну и, проглотив, остальные протянула мне.

Тем временем дождь настолько усилился, что днище нашего катера покрылось водой по щиколотку. Я включил помпу, и вода понемногу начала убывать. Тучи низко нависли над нашими головами. Казалось, до них доставали белые гребешки волн. Потемнело так, будто наступил вечер, хотя по времени до сумерек было еще часа три. Подул холодный ветер, и мы плотно застегнули штормовки.

Не догадался я соорудить хоть какое-то подобие маяка. Можно было бы, например, фонарь на скале пристроить, – посетовал я на свою непредусмотрительность. – В такой темени проскочить лагуну – раз плюнуть.

Всего не предусмотришь. Держи ближе к берегу, а то и вправду проскочим.

Не боишься, что снова на камни напоремся?

Боюсь. Но здесь это уже не так страшно. В случае чего, до лагуны можно и пешком дотопать.

Да это как сказать. Дальше к востоку я видел скальные отроги, через которые можно и не перебраться.

Я внял совету Марии и пошел ближе к берегу. Несмотря на усталость, Мария скрупулезно отмечала на карте каждый мыс, каждый пляж, каждую гряду прибрежных утесов.

Через два часа мы вошли, наконец, в лагуну, и нашему ликованию не было предела.

 

IX

 

На другой день по возвращении из экспедиции Мария отнесла образцы песка и воды, а также “батавские слезки” и “финики” в углехимический техникум, чтобы проверить на радиоактивность. К моему немалому удивлению, уровень ее не превышал нормы. Мы воспрянули духом, ибо в результате этого анализа точно знали, что при дальнейшем исследовании острова облучение нам не грозит. К тому же теперь мы располагали картой, на которой отмечены все мысы, пляжи, скалы, утесы, заливы и удобная бухта, в которой, если понадобится, можно будет укрыть наше судно от шторма. Конечно, карта еще нуждается в серьезных уточнениях, но все же очертания острова нам известны и можно попытаться начать исследование близлежащей местности, пока мы еще не утратили к этому интерес.

Приведя в порядок информацию, полученную за все предыдущее время, я начал тщательно продумывать план новой экспедиции – теперь уже вглубь острова. Проложить маршрут по неизвестной местности трудно и не всегда возможно. Мне представлялось наиболее рациональным подняться вверх по берегу реки, впадающей в лагуну.

Сидя за ноутбуком, я слышал, как Мария хлопочет на кухне, и доносящиеся оттуда звуки и запахи вызывали у меня ощущение уюта и семейной идиллии. Она вошла в комнату, где я работал, и, обняв меня за плечи, припала своим нежным лицом к моей небритой щеке.

Артем, пойди, пожалуйста, побрейся.

Она поцеловала меня в висок и снова прижалась к моему лицу. В ответ я обнял ее за талию и ласково чмокнул в шею.

Марийка, прости, но я увлечен работой и мне жаль тратить время на бритье, тем более что в этом нет особой необходимости. Когда я ходил на работу, приходилось бриться каждый день, а сейчас могу позволить себе роскошь делать это реже. Нам же не в театр идти и не в гости.

Верно, в гости не идти. Они сами к нам придут.

Я вопросительно посмотрел на Марию, и она почему-то опустила глаза. Словно в чем-то передо мной провинилась.

Что еще за гости?

Отец Кирилл с матушкой, – ответила она с явным смущением.

Можно узнать, по какому поводу? – спросил я с нескрываемым неудовольствием.

Мария замялась и почему-то начала теребить уголок воротника моей рубашки.

Ну… видишь ли… Отец Кирилл хочет с тобой серьезно поговорить.

Я удивился.

О чем?

Понимаешь… я на исповеди… рассказала ему…

Я насторожился.

И что же ты ему рассказала?

– Ну, про этот… про шлюз, – сказала она полушепотом, но для меня это прозвучало как выстрел.

Она погладила меня по плечу, по щеке, потом прижалась ко мне всем телом и снова поцеловала. Я резко отстранил ее, встал и начал ходить взад-вперед по комнате. Она стояла, опершись на стол, и виновато смотрела на меня, как нашкодившая собачонка.

Как ты могла?! Даже не посоветовавшись со мной! Я что, по-твоему, последнее ничтожество, с которым и считаться не стоит?! Не ожидал от тебя этого.

Мария села в кресло и откинулась на спинку. К ней на колени прыгнула кошка и, мурлыча, стала укладываться.

Это была исповедь, – угрюмо произнесла она, опустив глаза. – Он застал меня врасплох неожиданным вопросом. А лгать ему я не могла, понимаешь?

Понимаю! Ты только мне могла лгать! – в сердцах выкрикнул я неожиданно для самого себя. И для нее, видимо, тоже.

Кошка на ее коленях подняла голову, посмотрела на меня круглыми глазищами и прижалась к хозяйке, в испуге прищурив уши.

Тише, Артем. Видишь – Мумку напугал. Животное ведь не виновато.

Не прикрывайся Мумкой! Ты предала меня – ранила в самое сердце! Я же доверял тебе, как самому себе, а ты… Воистину тайну могут хранить двое, если один из них мертв!

Оставаясь невозмутимой, она тихо сказала, глядя на меня ангельски невинным взглядом:

Артем, не гневись, пожалуйста. Грех это. Ведь ты не запрещал мне рассказывать кому-либо о шлюзе – вспомни.

Верно, не запрещал. Но по неписаному закону порядочности, прежде чем поделиться с этим… как его… отцом Кириллом, следовало со мной поговорить, а не ставить меня перед свершившимся фактом – так?

Да, так. Но я не успела. Он спросил неожиданно. Помнишь, как я торопилась домой при нашем первом посещении пляжа? Тогда я, никого не предупредив, наше собрание пропустила. А потом он меня к исповеди пригласил и спросил о причине пропуска. И я сказала, как есть – солгать язык не повернулся.

И он поверил? – спросил я, чувствуя, как внезапно вспыхнувшие обида и гнев столь же быстро покидают меня.

Сначала нет. Подумал, что я спятила. Но позже, когда я показала ему фотографии и прочее, вынужден был поверить. Он даже благословил меня на экспедицию вокруг острова и дал то самое ружье. Я не хотела тебя обидеть. Прости меня, дорогой. Пожалуйста…

А что мне еще остается? Дело сделано.

Обед проходил в какой-то угрюмой обстановке. Кирилл выпил, как и я, одну рюмку коньяка, а женщины едва пригубили шампанское. Обмениваясь шутками, они подавали на стол и старались вовремя заменять посуду. Между мной и Кириллом разговор не клеился – я был явно не в своей тарелке, а он, как мне казалось, не знал, как ко мне подступиться. По окончании трапезы Кирилл вяло прочитал благодарственную молитву, и женщины тут же ушли на кухню мыть посуду.

Мы со священником пересели в кресла. Вынув из портмоне зубочистку, он сорвал с нее целлофановую обертку и принялся ковырять в зубах, выплевывая на пол извлеченные остатки пищи. Я брезгливо отвернулся и стал наблюдать за движением секундной стрелки на циферблате настенных часов.

Очистив зубы, Кирилл небрежно положил зубочистку в пепельницу на журнальном столике. Наконец он нарушил напряженное молчание.

Артем Тимофеич, неужели все то, что мне рассказала Мария, правда?

Простите, но я не знаю, что конкретно она вам рассказала.

Ну, что вы обнаружили выход в никому не ведомый новый мир.

Да, правда. И вы сами это прекрасно знаете.

Ну и как вы это объясняете?

Что именно?

Ну, хотя бы то, как такое возможно?

Да никак. Я понятия не имею о физике этого процесса. Просто пользуюсь чудо-техникой, на которую набрел по чистой случайности – вот и все.

А как вы думаете, кто изготовил эту технику и для чего?

Не знаю. Факт тот, что кто-то зачем-то ее изготовил. И следов никаких, если не считать того, что мы с Марией обнаружили во время последней экспедиции.

Что вы имеете в виду?

Его обезображенная шрамом щека задергалась в нервном тике, и он прикрыл ее ладонью.

Я имею в виду последствия чудовищного взрыва – кратер, конденсированные остатки испарившейся горной породы. По всей вероятности, преимущественно кварца. И оплавленные, остеклованные камни и утесы.

Мария говорила. Какую же мощность должен был иметь этот взрыв, чтобы выворотить тысячи тонн скальной породы и разбросать по сторонам!

Хочу вас поправить, уважаемый отец Кирилл. Этот взрыв не столько этой породы разбросал, сколько испарил, и ее пары осели в виде раскаленных капель на поверхность острова и в океан. Львиная доля его энергии была сосредоточена не в ударной волне, а в температуре звездного уровня! Думаю, это была авария какой-то технической установки с чудовищным энергетическим потенциалом, и в ней погибли все люди, работавшие с этой техникой.

Ядерная катастрофа вроде чернобыльской, только большая по масштабам?

Нет-нет, никак не ядерная, ибо радиоактивность на месте взрыва не превышает нормы. Скорее всего, это был аннигиляционный взрыв. Или другой, природа которого современной науке не известна. Кстати, я не физик, а простой инженер.

– Ясно. Вернее, ничего не ясно. И вы думаете, хозяева этой техники никогда за нею не придут?

Не знаю, но похоже на то. Иначе они давно дали бы о себе знать, – ответил я, надеясь на скорое завершение абсолютно ненужного мне разговора.

Но я ошибся. Кирилл незамедлительно перешел от слов к делу.

Артем Тимофеич, покажите, пожалуйста, все это хозяйство нам с матушкой, а?

Так вон оно что – он уже хочет туда проникнуть. Интересно, для чего? Чтобы извлекать материальную выгоду? Ну, нет! Уж лучше я приведу туда представителей властей и науки”, – подумал я.

Зачем вам это нужно? Это не туристический объект. Ваше дело, уважаемый отец Кирилл, молиться, а не исследовать, тем более, не эксплуатировать этот мир. Кроме того, он таит в себе много неизвестного и далеко не безопасен.

Священник взял из салфетницы бумажную салфетку, промокнул ею выступившие на лбу крупные капли пота, смял ее в комок и стал катать между ладонями.

Я не из тех, кого страшат опасности. Я, знаете ли, бывал в таких переделках, где живые мертвым завидовали! Просто хочется воочию увидеть то, о чем мне рассказывала Мария, а вы только что подтвердили. Вы что, опасаетесь, что я что-то там испорчу? Или другой какой вред причиню? Ведь я священник, а не бандит с большой дороги, и Мария знает меня еще с тех пор, как я служил в местном храме. Она подтвердит, что я делал людям только добро.

Отец Кирилл, я намерен в самое ближайшее время заявить об обнаруженном мною шлюзе властям и ученым нашего государства.

Помилуйте, куда спешить? Вы можете это сделать в любое время. Но тогда мне этого мира уже не увидать. А интересно-то как! Очень даже интересно.

Да что я, в конце концов, потеряю, если пообещаю на будущее? Потом начну затягивать, откладывать на все более поздние сроки. А пока он будет ждать, я откроюсь властям. Все равно ведь этим кончится. Вот и вся хитрость”, – подумал я, оправдывая таким образом собственное малодушие.

Хорошо, я подумаю, как это сделать, – пообещал я, уверенный, что на этом сегодняшний разговор закончится.

Но священник встал и, положив на плечо мне руку, сказал:

А зачем ждать? Давайте прямо сейчас это сделаем.

– К такой вылазке нужно подготовиться, отец Кирилл. Соответственно одеться, обуться, морально настроиться и тому подобное.

У нас с матушкой в машине есть все: и штормовые костюмы, и шляпы, и противосолнечные очки, и емкости для воды, и даже запас продовольствия дня на три, не меньше. А что до настроения, то аппетит приходит во время еды. Так что давайте, Артем Тимофеич. Вперед и с песней!

Меня ошеломил такой натиск отца Кирилла. Я ошалело смотрел на него снизу вверх, будучи не в состоянии как-либо возразить.

В гостиную вошли Мария с Аллой Ивановной и замерли у стола как статуи, ожидая моего ответа. Будучи в кухне, они, видимо внимательно слушали весь наш разговор. Как видно, вся эта троица заранее продумала план психологической атаки и теперь они все вместе слаженно действовали в соответствии с ним. На меня накатила волна гнева, и я едва сдержался, чтобы не вспылить.

Не могу! Я должен привыкнуть к этой мысли! Дайте мне покой хотя бы на неделю! – выкрикнул я в волнении, вскочив с кресла.

Вмешалась Мария:

Артем, успокойся, прошу тебя. Пойдем, пройдемся все вместе до лагеря и тут же вернемся. Привыкнуть можно по ходу дела.

Не давите на меня все скопом! Мне тяжело психологически! Все! Закончим на этом!

Артем Тимофеич, миленький, – вмешалась Алла Ивановна, – ну, смотрите, вас так просят. И кто? Священник и две женщины. “Если женщина про-о-осит”… – пропела она на удивление красивым и мелодичным голосом.

Кирилл, Мария и Алла Ивановна засмеялись. Я тоже невольно улыбнулся и почувствовал, что начинаю сдаваться, размягчившись, как воск на солнце. Действительно, почему бы мне не уступить? Пусть разочек посмотрят, что там и как, а потом я никого больше туда не пущу. В конце-то концов, без меня все равно никто в шлюз не проникнет. Да и ученых пригласить рано или поздно придется. Ладно, пусть потешатся, Бог с ними.

Ей-Богу, не ко времени этот выход. Но устоять против женщин, к сожалению, не могу. Ладно, будь по-вашему. Готовьтесь, пойдем.

Вот и отлично. Давно бы так! – воскликнула Алла Ивановна. Широко улыбаясь, она подбежала ко мне, привлекла к себе и трижды поцеловала. – Во имя отца… и сына… и святого духа… – сказала она, как выпалила.

Солнце висело у самого зенита и немилосердно жгло.

Священник вышел из шлюза последним. Сойдя со стремянки, он опустился на колени и, раздвинув траву, поцеловал землю. Воздев руки к небу, он надрывно произнес:

Великий Боже, благодарим тебя за щедрые дары твои! Благослови эту гостеприимную землю и все, что есть на ней, а также всех нас, многогрешных рабов твоих: Артема, Кирилла, Марию и Аллу во имя отца и сына, и святого духа. Аминь.

Матушка прижала к груди ладони, посмотрела на небо и отвесила поясной поклон. Мария сделала то же самое. Дождавшись окончания ритуала, я скомандовал:

Грузите вещи на коляску! Поедем в лагерь. Ждать некогда – сейчас вас так припечет солнышко, что мало не покажется.

Ничего, мы с матушкой в Афгане к жаре привыкли. А вы с Марией успели освоиться здесь, так что как-нибудь не пропадем. Дайте-ка мне тележку, Артем Тимофеич, я сам ее повезу. Мне будет сподручнее, если вы впереди пойдете – будете нам путь указывать.

Тут и указывать не нужно – дорога провешена. Видите эти флажки? Они и приведут нас прямехонько к лагерю.

Опираясь на копье, я молча шагал к лагерю, проклиная себя за мягкотелость, и думал, как бы поделикатнее да поскорее избавиться от навязчивого общества Кирилла и его блаженной Аллы Ивановны. Никаких плодотворных идей на этот счет у меня не было, желания говорить – тоже. Меня не покидало возмущение тем, что Мария, никак меня не уведомив, посвятила эту “божественную” парочку во все тайны шлюза и всего, что с ним связано, предав меня таким образом. Да, я был настолько ею очарован, что повел себя как мальчишка и абсолютно во всем раскрылся перед нею, начисто забыв аксиому о том, что нельзя доверяться малознакомому человеку, каким бы хорошим он ни казался. А ведь я ее практически совсем не знал. Как теперь быть? Как строить с нею дальнейшие отношения?

Сразу за мной шли Мария с матушкой. Отмахиваясь от надоедливых насекомых и изнемогая от экваториальной жары, они иногда тихо обменивались короткими фразами и снова замолкали. Кирилл замыкал шествие, катя впереди себя мою коляску и время от времени утирая с лица обильный пот заранее приготовленным большим белым лоскутом. Коляска с нашими вещами казалась в его руках легкой игрушкой, хотя я знал, что это далеко не так. Энергия этого человека невольно возбуждала во мне чувство зависти, хоть я и понимал, что он моложе меня на целых пятнадцать лет и прошел жесткую закалку в Афганистане.

Первыми на террасу спускались женщины. За ними тащились мы с Кириллом. Помогая ему удерживать коляску, я оценил физическую силу и нечеловеческую выносливость этого человека.

Перепрыгивая с камня на камень, Мария подвела нас к черной пасти пещеры, источавшей желанную прохладу и терпкий запах сырости.

Вот и наш лагерь, – торжественно сказала она. – Входите, чувствуйте себя как дома.

Изнемогавшая от адского зноя Алла Ивановна в нерешительности остановилась у входа. По ее раскрасневшемуся лицу струями сбегал пот. Робко заглянув в темноту, она спросила:

А там никто не живет?

Кроме нас с Артемом – никто, уверяю вас.

А вдруг за то время, пока вы были дома, кто-нибудь туда забрался и, как только мы войдем, нападет на нас из темноты?

Нас защитят наши мужчины, – отшутилась Мария и, взяв из телеги свой рюкзак, решительно шагнула в пещерную темень.

Алла Ивановна двинулась было вслед за нею, но у самого входа остановилась.

Там же темно, – сказала она, испуганно посмотрев на нас с Кириллом.

Да у меня фонарь есть, – отозвалась из темноты Мария. – Идите смелее, не бойтесь!

Пещера встретила нас желанной прохладой, озерной ледяной водой и мириадами растущих на стенах и уступах кристаллов, сверкающих в свете наших фонарей причудливыми переливами всевозможных цветов. Пораженный красотой пещеры, Кирилл стоял, жадно вдыхая холодный воздух, и озирался по сторонам, не скрывая удивления. Он не решался оторвать взгляда от волшебного блеска камней, словно эта чарующая картина могла в любое мгновение таинственным образом исчезнуть.

Матушка, ты посмотри, красотища какая! Ни дать ни взять пещера Алла-ад-дина!

Переведя дух, он обратился ко мне:

Это что, горный хрусталь? Или может алмазы?

Скорее всего, хрусталь. Или гипс. Но никак не алмазы, – ответил я, направляясь в грот, который мы с Марией успели к тому времени сяк-так оборудовать.

Гипс? – удивился Кирилл. – Он, насколько я знаю, совсем не такой.

Бывает и такой. Гипс – это не только строительный материал или то, что накладывают при переломах конечностей. В горах и пещерах он встречается в виде бесцветных или белых кристаллов, иногда окрашенных захваченными ими при росте включениями и примесями в бурые, голубые, жёлтые или красные тона.

Впервые слышу. Вы в этом уверены, Артем Тимофеич?

Геологи утверждают, что это именно так. Кстати, существует две разновидности гипса – волокнистая, именуемая селенитом, и зернистая, называемая алебастром.

А почем вы знаете, что это не алмазы? – не успокаивался Кирилл.

Кристаллы алмаза имеют совсем другую форму. А это либо горный хрусталь, либо гипс, либо какая-нибудь соль.

Но я все же грешным делом отколю парочку – специалистам показать.

Подняв с пола небольшой округлый камень, он подошел к увенчанному сверкающей друзой уступу и легким ударом отколол несколько кристаллов. Потом проделал то же самое в другом месте. Мне почему-то стало жаль этой первозданной красоты.

Зачем же так варварски обходиться с тем, что создано природой за миллионы лет? Следующий, кто зайдет сюда после нас, уже не увидит прекрасных друз, которые вы только что бесцеремонно разрушили, – сказал я с возмущением.

Все, что создано Господом, создано для людей, то есть для нас с вами. Большого урона красоте этого зала я не нанес, а вот если растущие здесь кристаллы окажутся драгоценными, они сослужат нам важную службу.

Тем временем Алла Ивановна подошла к пещерному озерцу, окунула в него руки и омыла лицо.

Как приятно ощутить ледяную прохладу после такой кошмарной жары, – сказала она. – Артем Тимофеич, а пить эту воду можно?

Можно, – опередила меня Мария. – Мы с Артемом давно ее пьем и с нами, как видите, ничего пока не случилось.

Матушка зачерпнула пригоршней воду и с шумом жадно втянула в себя. Потом еще, еще… Мария освещала перед ней фонариком небольшой участок зеркальной глади воды и устланного галькой берега. Капли, стекавшие с рук Аллы Ивановны, мягко падали в озеро, и его поверхность на какое-то время морщилась в этом месте, но потом снова становилась идеально гладкой.

Когда мы вошли в грот, где располагался наш лагерь, Кирилл положил на пол рюкзак и, сделав несколько разминочных упражнений, пробасил:

Да здесь обжитое жилье, надежное и уютное! Весь век можно провековать, укрываясь в нем от солнца и всяких невзгод. И печка тут у вас, и спальные места. Можно и еще добавить. Ну и ну, друзья мои! Не знаю кому как, а мне тут положительно нравится.

Кирилл опустился на колени, отвесил земной поклон и, воздев руки горе, произнес:

Господи Боже наш, благослови кров сей и ниспошли благодать твою небесную всем живущим и укрывающимся под ним. Аминь.

Как всегда при его молитвах, женщины стояли молча, сложив перед собой руки ладонь к ладони и обратив очи к воображаемым небесам. Мне стало не по себе от этого примитивного спектакля, и по окончании его я предложил пойти искупаться в море. Меня поддержала Мария, и блаженное семейство тут же с нами согласилось.

Мы с Кириллом вышли из грота, давая женщинам переодеться по-пляжному.

Хочу вас предупредить, – сказал я достаточно тихо, чтобы не слышали женщины. – Здесь отплывать далеко от берега довольно рискованно. Можно достаться на обед акуле или иному морскому хищнику. Я без охотничьего ножа и подводного ружья не плаваю – как-никак защита, хоть и не очень надежная.

Спасибо, что предупредили. У меня есть десантный нож – мой старый боевой друг. Он не раз меня выручал в трудную минуту.

Мария и Алла Ивановна долго переодевались, и Кирилл уже начал нервничать в ожидании. Наконец они вышли с включенными фонариками.

Теперь вы переодевайтесь, – сказала Мария, – а мы подождем вас у входа.

Море было на удивление спокойным. Как всегда, по раскаленному песку важно расхаживали птицы, шныряли вездесущие крабы, ящерицы и грызуны. Матушка сначала шарахалась от них, но потом, удостоверившись, что до нас им нет никакого дела, привыкла и перестала обращать на них внимание. Птицы самых разных мастей с криком носились над волнами, высматривая рыб, оказавшихся недалеко от поверхности. Пернатые причудливых форм и расцветок рылись в прибрежной тине, выискивая пропитание, другие хватали с берега крабов, рептилий и моллюсков, взмывали ввысь и улетали прочь к своим гнездам. Остро пахло гниющими водорослями, остатками панцирей ракообразных и прочих даров первозданного моря, выброшенных на песок прибоем и высушенных свирепым солнцем. Экваториальная жара обжигала дыхание.

В тени раскидистого дерева мы разостлали подстилки и, придавив их камнями, кинулись к дышащему прохладой морю. Не умеющая плавать Алла Ивановна, хохоча, барахталась у самого берега, и Кирилл заботливо ее опекал. Затем его сменила Мария и попыталась научить матушку хоть как-то держаться на воде.

Когда женщины, вдоволь наплескавшись, вышли на берег и убежали от беспощадного солнца в спасительную тень, мы с Кириллом совершили небольшой заплыв. Он оказался отличным пловцом. Плывя рядом с ним, я чувствовал себя в большей безопасности, чем когда-либо ранее, ибо мы всегда могли прийти друг другу на помощь, что было значительно надежнее одиночной самообороны.

Кирилл плыл спортивным кролем, и я заметно отставал от него. Он явно превосходил меня как в технике плавания, так и в общефизической подготовке. Разница в возрасте также была не в мою пользу. Каждый раз, оторвавшись от меня метров на десять-пятнадцать, он останавливался и снисходительно ждал, пока я его догоню.

Плывя за ним, я про себя отметил, как хорошо он подготовился к этой вылазке, спланировав заранее все до мелочей. Даже модерновую маску с трубкой и дорогими ластами прихватил. Я не сомневался, что Мария принимала в этом самое непосредственное участие.

Меня вновь охватило щемящее чувство, похожее на ревность, и как я ни старался его игнорировать, оно не угасало, а наоборот, все больнее жгло сердце, повергая меня в глубокое душевное одиночество. Ведь с первого дня нашего знакомства я видел в Марии воплощение давней мечты и надежды, считал ее последним светлым лучиком в сумерках остатка жизни. И вдруг такое крушение… До чего же я был наивен, приняв наши отношения за наступление так называемой второй молодости! Увы, второй молодости не существует. Есть только иллюзии в виде последних оттепелей пожилого возраста. Все теперь виделось в совершенно ином ракурсе.

Неожиданно в трех метрах под собой я увидел крупную рыбу. Беззвучно глотая воду, она медленно скользила впереди меня, окруженная стайкой мелких рыбешек. У меня застучало в висках, и внезапно вспыхнувший охотничий азарт напрочь заглушил все мрачные мысли. Сделав глубокий вдох, я ринулся вниз, держа наготове пружинное ружье. Рыба медленно отплыла в сторону и, повернувшись ко мне боком, замерла на расстоянии выстрела. Осторожно, чтобы не вспугнуть ее, я поднял ружье и выстрелил, почти не целясь. Гарпун угодил ей в загривок, и вокруг него тут же возникло быстро расползающееся облако кровавой мути. Пытаясь освободиться от гарпуна, рыба рванулась, что было сил, увлекая меня в глубину. С трудом преодолев ее отчаянное сопротивление, я вынырнул на поверхность, жадно хватая воздух.

Наблюдавший эту сцену Кирилл немедленно пришел мне на помощь. Вдвоем было значительно легче удерживать на лине рыбу, яростно боровшуюся за жизнь. Не сговариваясь, мы поплыли к берегу, с трудом преодолевая сопротивление нашей жертвы и отливное течение. Когда мои ноги коснулись песчаного дна, рыба уже обессилела, и ее можно было вытаскивать на берег.

Что, что там у вас?! – кричала из-за полосы прибоя Алла Ивановна, у которой все здесь происходящее вызывало эйфорию.

Рыба, – ответил Кирилл, отплевываясь от воды, натекавшей на лицо с редеющей шевелюры. – Артем подстрелил рыбу! Здо-о-оровенная!

Вытащенная на песок рыба неистово билась, подскакивала не ниже чем на полметра, стремясь добраться до воды. Я наваливался на нее всем телом, но она, измазывая меня слизью, всякий раз выскальзывала и продолжала прыгать. Кирилл схватил округлый камень и, улучив удобный момент, ударил ее по темени. Рыба рванулась еще раз, потом другой и наконец, затихла.

Вот это рыбка! – восторгалась Алла Ивановна. – Так швыряла бедного Артема Тимофеича! А как мы унесем ее домой?

Послушаем, что Артем Тимофеич посоветует. Они с Марией уже все здесь знают. Верно?

Не совсем. Таких монстров мы с ним еще не ловили.

Пока они дискутировали, я смыл с себя белесую слизь и, орудуя ножом, извлек из рыбьей плоти гарпун. Наш трофей тут же облепили неизвестно откуда взявшиеся многочисленные мухи. Непрерывно отгоняя нахальных насекомых, матушка, с трудом перекатывая рыбью тушу, завернула ее в пляжную подстилку.

Тем временем отлив обнажил прибрежные камни и на мокром песке оставил рыхлые горки буро-коричневых водорослей, распространяющих резкий запах йода. В них копошились небольшие рыбешки, ракообразные и еще Бог весть какие мелкие твари, отчего водоросли непрерывно шевелились.

Дорогие мои, тут вам не Крым и не черноморское побережье Кавказа. Здесь солнце злое, горячее. Наденьте срочно куртки, иначе обгорите так, что придется потом лежать в ожоговом отделении, – сказал я, помогая Кириллу оттащить рыбу в тень.

Кирилл тут же внял моему совету и накинул штормовку. Женщины также не заставили себя упрашивать.

Интересно, который сейчас час? – неожиданно спохватилась Алла Ивановна.

Священник достал из кармана командирские часы и, взглянув на циферблат, присвистнул от удивления.

Ничего себе! Четверть десятого вечера! А солнце еще так высоко.

Здесь сутки на двенадцать часов длиннее земных… – начал было я пояснять, но Кирилл остановил меня.

Да знаю, знаю, но все равно… непривычно как-то.

А я-то думаю, отчего мне так есть захотелось? – сказала матушка, погладив себя по плоскому животу с глубоко втянутым пупком, и я невольно про себя отметил, что брюшной пресс у нее, как у молоденькой девушки. Как видно, в юности она серьезно занималась спортом.

Мария предложила собираться домой, и я одобрил ее инициативу.

А не поужинать ли сначала? – предложила Алла Ивановна.

Вот вернемся в Елизарово – там и поужинаем, – сказал отец Кирилл тоном, не терпящим возражений.

Рыбу, завернутую в подстилку, мы полили водой из пещерного озера и положили на дно коляски, предварительно устланное мокрой травой. Сверху также прикрыли слоем травы и отправились в обратный путь. К тому времени зной существенно ослаб. Повеял вечерний бриз. Идти было много легче, чем в полдень, но все устали и шли в основном молча.

На середине пути среди яркой зелени высокой травы паслось небольшое стадо коз.

Эх, досада какая! Карабина не взял! – сказал я с сожалением.

Не стоит сокрушаться, Артем Тимофеич. Успеете еще вдоволь наохотиться. В мясе у нас нужды сейчас нет, да и, насколько я понял, у вас с Марией тоже. А просто так стрелять дичь совершенно ни к чему, – успокоил меня Кирилл.

Устыдившись своих слов, я замолчал. Ведь этот поп был абсолютно прав – нельзя без необходимости варварски расходовать какие бы то ни было ресурсы.

Местные сумерки застали нас у самого шлюза. Оглянувшись назад, я увидел две полные луны, висящие на востоке над пильчатым краем леса. Небо было уже сплошь усеяно мириадами звезд, ярких и крупных, как серебряные монеты.

До чего удивительно – две луны сразу. И звезд много-премного… Как будто кто бриллианты по небу рассыпал… Только теперь я, наконец, поверила, что мы не на Земле, – усталым голосом сказала Алла Ивановна. – Аж оторопь берет…

В двенадцатом часу ночи мы вышли из подвала и сбросили, наконец, одежды, насквозь просоленные потом. Казалось, мы попали в рай. Кирилла пришлось облачить в мой банный халат, а матушку – в сарафан покойной тети Серафимы. Кое-как ополоснувшись, мы наспех поужинали и тут же отправились спать. Священнической чете я постелил в зале на широком раскладном диване, а мы с Марией легли в спальне. Для нас двоих кровать была узковатой, но все равно я уснул, едва коснувшись головой подушки.

Я стою в своем подвале спиной к шкафу покойной бабушки. Напротив меня у стеллажа с инструментами, опершись на верстак, стоит Кирилл. Рядом с ним – Алла Ивановна и Мария. Обе женщины улыбаются. Улыбка Марии, как всегда, обворожительна. Вокруг ходят незнакомые люди, заглядывая во все углы, осматривают стеллажи, верстак, шарят по ящикам. Моему возмущению нет предела. Я пытаюсь спросить, как они здесь оказались и кто им позволил нышпорить в моем подвале, но слова застревают в горле, и я всего лишь с трудом бормочу что-то невнятное. Слыша мой лепет, все дружно смеются. Меня трясет от гнева, но я не в силах даже пошевельнуться.

А рыба, которую Артем подстрелил, великолепная. Верно, отец Кирилл? – спрашивает кто-то из дальнего угла.

Что верно, то верно, – отвечает он, – рыбина, что надо. Но это не его, а моя добыча. Так, Артем?

Меня захлестывает волна возмущения. Подумать только, каков нахал! Так бесстыдно и нагло лжет!

Ваша, отец Кирилл, потому что я вам любезно уступил ее.

Да-да, так оно, кажется, и было, – ничтоже сумняшеся отвечает он. – Прости, что не успел поблагодарить за оказанную любезность. Сейчас исправлю свою ошибку и воздам тебе должное.

Воистину нет предела его наглости! Да он мальчишка против меня и еще смеет так со мной разговаривать, к тому же на “ты”. Цинично улыбаясь, он подходит и единым толчком беспардонно усаживает меня на грязный колченогий стул. Я пытаюсь подхватиться, но он придерживает меня за плечи и плюет сверху на голову. Тяжелый обильный плевок шлепается мне на темя. Вязкая зловонная слюна стекает на мое лицо, затекает в глаза. Все развязно смеются, Мария тоже.

Ценой невероятных усилий мне удается встать и схватить со стеллажной полки баллончик с краской. Все присутствующие смеются громче прежнего, дуреют от смеха. Понимая, что соотношение физических сил явно не в мою пользу, я все же решаю наказать зарвавшегося негодяя и прыскаю ему в лицо из баллончика. На его губы, растянутые в наглой улыбке, нос, щеки и белоснежную сорочку ложится рваное пятно краски, черной-пречерной. Даже сажа не бывает такой чернющей. Смех мгновенно смолкает. В подвале воцаряется мертвенная тишина. Кирилл жмурится, закрывает лицо руками и, опустив голову, заходится резким и громким кашлем. Мария с Аллой Ивановной подбегают к нему и что-то кричат в ужасе. Я поднимаюсь по ступенькам лестницы, выхожу в прихожую. Видя незнакомую обстановку, в недоумении озираюсь по сторонам. Где я? Это не моя прихожая. Почему? Из подвала доносится свистящий кашель Кирилла и панические крики женщин.

Убийца! Что ты наделал? – истерически визжит Алла Ивановна.

Как ты мог?! У него же аллергия! – верещит Мария.

Ну и Бог с ним. Даже если он копыта откинет от анафилактического шока, туда ему и дорога!” – думаю я, испытывая неописуемое удовлетворение, и, захлопнув дверь, просыпаюсь.

Из кухни доносится все тот же свистящий кашель Кирилла, звуки суеты и растерянные голоса женщин.

Вот твой ингалятор! Держись, сейчас полегчает!

На кухне я увидел сидящего на стуле Кирилла. Откинув голову и судорожно вцепившись в край стола, он сотрясался от кашлевых толчков, вдыхая спрей, который матушка прыскала ему в нос.

Ну, еще! Еще разочек! Так! Так! – заботливо приговаривала она.

Через несколько минут его кашель ослабел, стал реже и, наконец, прекратился. Все напряженно молчали. От вчерашнего бравого вида священника не осталось и следа. Передо мной сидел скрюченный старик с красными слезящимися глазами и тяжко, с присвистом, дышал. Кое-как переведя дух, он сказал едва различимым шепотом:

Звони Павлу, мать… Я не в силах машину вести…

А позавтракать? – растерянно спросила Мария.

Какой там завтрак, он еле губами шевелит, – остановила ее Алла Ивановна.

Тогда собирайтесь, а мы с Артемом отнесем в вашу машину рыбину.

Артем Тимофеич, разрубите ее, как нужным сочтете, – попросила матушка, прикладывая к уху мобильник.

Да забирайте ее целиком. Нам с Марией она не в новинку.

– Ну, неудобно как-то… Это же вы… ее подстрелили, – тихо прохрипел Кирилл. – Да мы с матушкой… и не управимся с такой… громадиной… И вообще… вы же знаете – мы… противники чревоугодия.

Ничего, поделитесь с кем-нибудь из нашей паствы, – сказала Мария. – Мало ли в ней нуждающихся? Да и рыба это вкусная, таких в Елизарово днем с огнем не сыщешь.

 

X

 

С того самого дня характер наших с Марией отношений несколько изменился. Нарушилась та удивительная гармония, которой я так дорожил, ибо мне ее не хватало всю жизнь. Наши вечерние “сияния” потускнели, а потом погасли совсем. И я не мог их возродить, как ни пытался.

Видимо, осознавая неблаговидность своего поступка, Мария старалась быть со мной особенно хорошей. При каждом удобном случае она обнимала меня, целовала, одаривала ласковыми словами, готовила вычурные и вкусные блюда, предлагала пойти вместе на море. Но все получалось как-то сухо и неуклюже. Всеми силами я старался подавить в себе малейшие признаки обиды и недоверия, но память никак не позволяла это сделать.

После предательства Марии во мне словно червь завелся, который изнутри тихо подтачивал мое сознание и наши отношения. Временами он замирал, но при очередной мелочной размолвке снова начинал шевелиться, продолжая делать свое разрушительное дело. Я чувствовал, что этот червь поселился во мне на всю жизнь, до конца дней моих, и избавиться от него уже невозможно.

Я много печатал на ноутбуке, заносил в него фотографии, кое-какие видеофрагменты и многочисленные комментарии к ним. Мария предлагала свою помощь, но это меня отягощало, и я подсознательно избегал ее, как мог. Меня стало тянуть к уединению. Иногда удавалось незаметно улизнуть в свой лагерь, чтобы побыть наедине с самим собой, поваляться в одиночку на пляже, добыть морепродуктов и почти без эмоций вручить их Марии.

Как мне хотелось вернуть все к прежнему! Но над собой я оказался не властен. Упрекал себя в патологической обидчивости, мелочности и неспособности взвешенно оценивать человеческие качества. Однако воспоминания болезненно разъедали мою душу, как шашель точит дерево. Ну что, что плохого она сделала? Мне на старости лет досталась великолепная женщина, а я никак не могу снисходительно отнестись к ее чисто женской слабости. Да какая женщина сможет сдержать столь мощные эмоции? Я слишком многого от нее хочу. Хочу того, на что человек не способен в принципе, тем более женщина. Ведь по природе своей они значительно эмоциональнее нас, мужчин. Разве могла она сохранить такую экстраординарную тайну, тем более при таком давлении со стороны Кирилла на исповеди? Нет-нет, я сам во всем виноват. По крайней мере, надо было предупредить ее о том, что сам факт существования шлюза и мира за его бортом – моя сокровенная тайна.

Я заставил себя смириться с действительностью, и на этом этапе наши взаимоотношения, казалось, стабилизировались. В конце концов, пусть лучше будет так, как есть, нежели снова жить бобылем, когда не с кем и слова сказать. Я надеялся, что рано или поздно червячок в моей душе замрет, и наша семейная жизнь постепенно устаканится. В конце концов, как в сказке не проживешь. Реальность – штука сложная. Все в ней идет не по плану, каким бы совершенным он ни казался.

Так миновало лето, потом осень и холодное время года. Наступила весна, и Елизарово утонуло в цвету фруктовых деревьев, что предвещало в текущем году обильный урожай абрикосов, вишен, слив, яблок и груш. Мария постоянно уговаривала меня посетить собрание прихожан церкви отца Кирилла, но я категорически отказывался.

Мария, не насилуй меня. Прошу тебя.

Не понимаю твоего упрямства. Тебя так просят прийти и отец Кирилл, и матушка, да и я, в конце концов. Ну, что тебе стоит хоть раз уважить нашу просьбу?

Нет, нет и еще раз нет. Я крещен в православную веру в давнем младенчестве и отречься от нее не вправе. Сектантство считаю отступничеством. При этом я веротерпим и, как ты знаешь, отнюдь не отношу себя к ортодоксальным верующим.

Артем, дорогой мой, наша церковь – никакая не секта, а подлинно православная. Мы никого к ней не приобщаем против воли, в том числе и тебя, как сам понимаешь. Кстати, повторно у нас не крестят. А отец Кирилл очень тебе симпатизирует, немало хорошего рассказывал о тебе своему ближайшему окружению. Многие из нашей паствы хотят с тобой познакомиться. Не дичись, приди хоть разочек – не пожалеешь. Ну, пожалуйста.

Я сказал твердое “нет”. Отстань, прошу тебя.

Мария вышла из комнаты, обиженно надув губы, а я углубился в работу по систематизации проведенных наблюдений и планированию предстоящей экспедиции вглубь острова. Но сосредоточиться уже не смог и, выругавшись про себя, лег на кушетку и задремал.

Пронзительный сигнал мобильника вырвал меня из объятий сна. Мне не хотелось отвечать, но мобильник упорно продолжал теленькать, и я, наконец, отозвался:

– Да?

– Артем Тимофеич? – спросил твердый мужской голос.

– Он самый…

Я узнал Кирилла и хотел об этом сказать, но он перебил меня на полуслове.

– Здравствуйте. Отец Кирилл говорит. Мы с матушкой приглашаем вас с Марией отобедать нынче с нами.

– Добрый день. Спасибо, конечно, за приглашение, но у меня на сегодня другие планы, – сказал я, преодолевая зевоту. – Кроме того, мне надоели застолья. Тяжело. Возраст уже не тот. Да я, собственно, и раньше не был до них охоч.

– Понимаю. Но дело не в застолье. Хочу пообщаться с вами. Лично. В непринужденной обстановке. А без соли-хлеба, как говорится, плохая беседа.

– Да я и морально не готов к такого рода общению. Хочу поработать в одиночестве, а то вдохновение пропадет.

– Ну какие у нас, пенсионеров, могут быть неотложные дела? Мы, слава Богу, заслужили право распоряжаться собственным временем по своему усмотрению. Так что отложите пока все планы и готовьтесь – минут через сорок я за вами с Марией самолично заеду.

– Вот именно – заслужили. Кстати, и я в том числе. Скажу вам откровенно: без настроения собеседник из меня никудышный. Только день вам испорчу, отнюдь того не желая. Так что не обессудьте.

Сближаться с Кириллом никак не входило в мои намерения. Наоборот, я стремился как можно дальше дистанцироваться, отчуждаться от него. Мне всегда испытывал трудности в общении с людьми, если они были мне несимпатичны или им был несимпатичен я. Из-за этого и работа моя часто страдала. Но сейчас, будучи на пенсии, я мог позволить себе общаться только с теми, в чьем обществе не испытывал дискомфорта. А в присутствии Кирилла мне всегда было неуютно. Притом с первого дня нашего знакомства. Никак не могу понять почему. Ведь он не сделал мне ничего плохого. К тому же о нем я не имел абсолютно никакой предварительной информации, никаких предустановок. Аналогичные чувства к нему испытывает, наверное, и мариина Дамка – всегда люто рычит на него и лает до хрипоты.

Вошла Мария. Глядя на меня, она стояла, вытирая руки кухонным полотенцем.

– Отец Кирилл? – деловито спросила она.

– Да.

Мария молчала, ожидая от меня разъяснений. Услышав ее голос, Кирилл тоже умолк в ожидании дальнейшего развития нашего диалога. Через полминуты он снова заговорил:

– Там, я слышу, Мария рядом?

– Верно. Только вошла.

– Понимаю. Можно ее на минутку?

Я протянул ей мобильник.

– Здравствуйте, отче. Благословите, – как всегда ласково пропела она.

– Доброго здравия, Мария. Бог благословит. Тут мы с матушкой хотим вас от чистого сердца на обед пригласить, а вот Артем Тимофеич почему-то упорно отказывается. Я сам за вами приеду. И потом обратно отвезу, – четко донеслось из трубки.

– Спасибо, отче. Я поговорю с ним.

– А я пошел машину готовить. Так что до звонка.

– Пока, отче Кирилл.

Мария вернула мне мобильник.

– Ты что, в серьез отказываешься?

– Конечно.

– Но почему? Скоро обед, и я с удовольствием отдохну сегодня от кухни.

– Да отдыхай себе на здоровье. А я с радостью устрою разгрузочный день – попью чайку с бутербродом.

– Артем, зачем ты все переворачиваешь с ног на голову? Они ведь от души нас позвали. Нельзя обижать людей, тем более таких благочестивых, искренних и радушных.

– Я никого не обижаю. Ну нет, нет у меня настроения на застолье, ты это понимаешь? Имею я право поступать по собственному усмотрению? Хочешь с ними общаться – иди без меня. Тебя ведь отвезут и привезут, так почему бы нет?

– Твой отказ смахивает на плевок в лицо. Они не навязчивые, только первый раз нас пригласили. Брейся, пойдем.

– Не пойду. Мария, пожалуйста, оставь меня в покое.

Ее губы задрожали и глаза наполнились слезами.

– За что ты меня так унижаешь?.. Все думают, что мы – идеальная пара…

Мария села в кресло и тихо заплакала. Этого я не ожидал. Я смолоду не переносил женских слез, и мне стало ее неописуемо жалко. Невольно вспомнились наши “сияния” и больно защемило сердце. Даже показалось, что мое прежнее чувство к ней снова начало возрождаться. Я подошел к креслу и нежно обнял ее за плечи, такую теплую и нежную, как тогда – в лагере, когда мы были отрезаны от мира грозой, дождем и холодом. Она прижалась ко мне, не переставая плакать.

– Марийка… не плачь, умоляю тебя. Успокойся. Это приглашение не стоит твоих слез.

– Артем, я тебя впервые в жизни прошу – уважь меня, родной мой… Пойдем. Пожалуйста, сделай это для меня. Ну, что тебе стоит?

Она подняла голову и посмотрела на меня красными от слез глазами.

– Ладно… – сдался я. – Но помни, нельзя так. Знаешь, как я тебя люблю, и откровенно используешь мои чувства, манипулируешь мной, как хочешь.

Припав щекой к моей руке, Мария, не вытирая слез, одарила меня ласковым взглядом и сияющей улыбкой. Она снова была божественно прекрасной, и в душе у меня внезапно забил теплый, чистый родник. Возникло ощущение, будто я воскрес из мертвых.

 

XI

 

– Это что, коньяк или вино такое импортное? – спросила Мария, указав на красиво оформленную бутылку с напитком чайного цвета.

– Коньяк, конечно, – поспешила ответить Алла Ивановна, ставя на середину красиво сервированного стола двухлитровую бытыль с водой “София Киевская”. – Заграничный – то ли английский, то ли немецкий, то ли какой там еще. Это отцу Кириллу один наш сослуживец по Афгану подарил – коммерсант теперь. А был таким боевым офицером – зягляденье.

Кирилл благословил ястие-питие. Все сели, и я, вооружившись очками, взял бутылку, чтобы прочесть этикетку.

– Что там читать? Все равно не поймете. Лучше открывайте да наливайте, – пробасил Кирилл.

– Авось что-нибудь разберу. Французский коньяк “Фрапен”. Дорогой напиток по нашим временам. Очень.

– Вы, отче, Артема недооцениваете. Он знает французский, – скромно заметила Мария.

– Даже так? Ну, тогда пусть переведет, – снисходительно сказал он, едва заметно улыбнувшись.

– Попробую. Коньяк “Фрапен”. Сокровище замка “Фонпино”. Гранд Шампань.

Кирилл удивленно вздернул бровь.

– Это где же такой замок?

– – Фамильный замок “Фонпино” древней винодельческой семьи Фрапен находится на Юго-западе Франции – в регионе Гранд Шампань, – пояснил я.

– Ну, тогда открывайте – попробуем, что оно за хитрый такой коньяк.

Мария отказалась от предложенного шампанского и налила в свою рюмку компота, а матушка – воды.

Коньяк был великолепен, и я смаковал его маленькими глоточками, наслаждаясь изысканным вкусом и ароматом. Кирилл единым духом осушил бокал и принялся за закуски. Настроение у него, подогретое приличной порцией коньяка, было развеселое.

Мария расхваливала кулинарное искусство Аллы Ивановны, а я, приличия ради, вежливо ей поддакивал. Женщины болтали о ценах, о нарядах, украшениях и прочей дребедени. Сидевший напротив меня Кирилл иногда отпускал солдафонские шуточки, исподтишка наблюдая за моей реакцией. Матушка тихонько его одергивала, а я делал вид, что не понимаю их смысла.

Несмотря на коньяк, меня на разговор не тянуло. Я только слушал, притом с неохотой. Когда подали сладкое, от которого я, сославшись на диабет, отказался, Кирилл, наконец, обратился ко мне с давно томившим его вопросом:

– Артем Тимофеич, а как вы думаете, что будет с открытым вами миром после передачи его нашим властям?

– Как что? Начнут исследовать планету. Попробуют, я надеюсь, изучить и воспроизвести случайно доставшуюся нам чудо-технику, чтобы потом использовать во благо человечества.

– А вам не жаль тамошнюю первозданную природу? Я, например, после посещения того заповедного морского берега в шоке от потрясающей чистоты моря, песка, гальки, утесов, питьевой воды. Какие там крабы, водоросли, птицы, рыбы, растительность и все прочее! Красота – райская.

– Согласен. Помимо всего, там я отдыхаю душой.

– Вот именно, душой, Артем Тимофеич. Ну, а если туда придут эти… исследователи? За ними непременно последуют промышленники… И начнется – все как на нашей старенькой грешной Земле: поиск полезных ископаемых, хищнический промысел рыбы, дичи, леса и прочего, так нужного сейчас нашему ненасытному государству. Потом настроят заводов, химкомбинатов, плотин, атомных электростанций, портов, аэродромов… Мама родная! Мы же с вами знаем, к чему это приводит. Ведь так, уважаемый Артем Тимофеич?

– Трудно сказать… – пробормотал я.

У меня совсем не было желания продолжать дискуссию, захотелось поскорее покинуть этот не в меру гостеприимный дом. Деликатно отшучиваясь от вопросов назойливого священника, я напряженно выжидал удобного момента.

Кирилл, наконец, прочел благодарственную молитву, и я спросил:

– Мария, не пора ли нам и честь знать? Скажем радушным хозяевам спасибо за хлеб-соль – и домой, пока светло?

– Ну вот! – вклинилась хлопотливая матушка. – Куда вам спешить? Мы отвезем вас на машине, так что темноты бояться нечего. Вы ж с отцом Кириллом еще беседы не закончили, а он ее так долго ждал! И мы с Марией тоже не наговорились – верно, миленькая моя? Пойдем, я тебе кое-что из своих обнов покажу.

– Вы были когда-нибудь в тайге, Артем Тимофеич? – спросил Кирилл, поглубже усаживаясь в кожаное кресло. – Сядьте, пожалуйста, рядом. Вот это – мягче и удобнее.

Опустившись на предложенное мне кресло, я неожиданно утонул в нем.

– Правда, удобно? Полулежишь… Каждый мускул расслабляется и отдыхает. Я даже сплю в нем временами. Когда сердечко прижмет, и лежать становится невмоготу, – он расстегнул ворот рубахи и тяжело вздохнул, как будто ему и сейчас стало плохо с сердцем. – Так вы бывали в тайге?

– Да, один раз, в командировке под Томском. А что?

– Вы обратили внимание, что там мусор на каждом шагу: банки, склянки, железки, кирпичи и прочая гадость?

– Да, было. Но мне не приходилось углубляться в дебри – только у края бродил, грибы собирал.

– Уверяю вас, в самой глубине картина та же. Я очевидец. Частенько приходилось выезжать на ученья в края таежные. И это было довольно-таки давно. Можно представить себе, что там сейчас творится! – он сделал паузу. – А в океане вам доводилось плавать?

– Нет, не пришлось как-то. Разве что там, в зашлюзовом мире.

– Ну, речь пока что не о нем. О нашей грешной Земле-матушке. Так вот, мои знакомые моряки, которые все моря-океаны вдоль и поперек исходили, рассказывают, что и там все загажено. Повсюду, даже далеко в открытом океане, плавают полиэтиленовые пакеты, пластиковые емкости из-под напитков, бутылки, окурки, коробки, доски, куски пенопласта, туалетной бумаги и невесть что еще. А уж о реках да озерах и говорить нечего.

– Мне, разумеется, известно об этом – живем ведь не на Марсе, одно и то же телевидение смотрим.

– Вот-вот, дорогой Артем Тимофеич. Я к тому, что если в этом, как вы его назвали, зашлюзном мире появятся наши государственные люди, они и там загадят все на свете.

– Со временем, наверное, так и будет. Такова уж природа человека. Но зачем эти бессмысленные вопросы? Скажите напрямик, к чему вы клоните?

– Скажу. Мне жаль, что человечество в конечном итоге загубит еще одну планету. А вам?

– Мне тоже. Но какое можно предложить иное решение?

– Вот-вот! Мы наконец подошли к самому ответственному, самому главному вопросу. Я предлагаю заселить новый, – он поднял указательный палец, – Богом нам данный мир, не по усмотрению государства, а по божьему повелению.

В гостиную вошли Алла Ивановна и Мария.

– А наши мужчины отводят душу в вольной беседе. Быть может, вам кофейку по чашечке? – спросила матушка.

– Да, пожалуй, – согласился Кирилл.

– С коньячком? Как вам, Артем Тимофеич?

Будучи не в силах удержаться от такого соблазна, я согласно кивнул, чем вызвал добродушную улыбку Аллы Ивановны.

– Вот и хорошо. Мария, пойдем кофе готовить.

– Мне – без коньяка! – зычно рыкнул им вслед Кирилл. – Так о чем бишь я? Да, о заселении. Ваше мнение, Артем Тимофеич?

– И откуда же вам известно это самое божье повеление, отец Кирилл?

– Как откуда? Из библии, конечно, откуда же еще? Думаете, вы открыли эту технику и дорогу в новый мир просто так? Нет, дорогой Артем Тимофеич, по божьей воле. Только по божьей воле. Я давно молил Господа ниспослать нашей пастве землю обетованную, чтобы создать на ней общество, по библейским законам живущее.

– Многие страны уже не одно тысячелетие живут по библии, а результат, к сожалению, тот, который мы только что обсуждали. И никакого прогресса. Со времен Моисея люди к лучшему не изменились.

– В том-то и дело, что не по библии! Люди отошли от священных заповедей божьих и пришли к плачевному результату. А то ли еще будет? Разве вы не видите, что мир наш катится в тартарары?

Моего обоняния нежно коснулся аромат превосходного кофе. Из кухни донесся звон кофейной посуды, и в гостиную вплыла Алла Ивановна, неся перед собой на подносе две дымящиеся чашки, сахарницу и тарелочку с печеньем и двумя небольшими плитками шоколада. Кирилл поспешил придвинуть к нашим креслам журнальный столик, и матушка поставила на него поднос.

– Вот это – с коньячком. Для вас, Артем Тимофеич. Быть может, захотите добавить? Так я сейчас бутылочку принесу.

– Спасибо, Алла Ивановна. Не надо. В кофе коньяк, я считаю, должен быть только для запаха.

– Спасибо, мать. Божественный запах, – констатировал Кирилл, с шумом втянув порцию напитка из серебряной ложечки.

Я тоже отхлебнул и, откусив кусочек печенья, продолжил:

– Люди есть люди, отец Кирилл, и другими они не будут нигде и никогда. Какие законы ни устанавливай, нарушители непременно найдутся. Человеку всегда кажется, что он, втихомолку нарушив закон, получит большое преимущество перед остальными. И нарушает, хотя в конечном итоге преступление приносит вред не только другим, но и ему самому. Большинство это понимает и худо-бедно живет, не конфликтуя с законом. Но как соблазнительно получить больше за счет других! Преступное меньшинство никогда не перестанет отравлять существование всему обществу. Так что все беды человечества заложены глубоко в природе людей на генном уровне.

– Ну, это давно известно – в самих людях. А если точнее – в этом самом преступном меньшинстве, которое не в силах совладать с животным соблазном, распаляемым самим Сатаной. Но с этой частью населения нужно бороться, дорогой Артем Тимофеич, в корне лишать его возможности творить зло.

– Допустим, вам каким-то хитрым образом удастся нейтрализовать абсолютно всех нарушителей. Но возникнут новые, которые решат, что смогут учесть ошибки предшественников, и тоже соблазнятся. Да что мы пережевываем известные истины? Человечество рассмотрело этот вопрос во всех ракурсах еще в античные времена и пришло к выводу, что нужно жить и развиваться в условиях, предопределенных природой, Богом самим. И нечего строить на этот счет иллюзии да утопии – они принципиально неосуществимы. Так что давайте на этом завершим бесплодную дискуссию.

– Как же так, бесплодную? Заповеди божьи учитывают всё. Это знает весь мир. Нужно только продумать механизм контроля за их соблюдением, а также надежного препятствования нарушениям. Когда людей немного, это не очень сложно, Артем Тимофеич. Уж поверьте мне, как бывшему военному командиру. Так что есть смысл попробовать. Что тут разглагольствовать? Не получится – вернуться к прошлому никогда не поздно. Вы всегда вольны передать властям контроль над шлюзом. Так в чем, собственно, загвоздка?

– Но группа людей, которых вы первоначально внедрите на девственную планету, со временем разрастется и также станет неуправляемой.

– Если всех с самого начала приучить жить строго по заповедям, то дальше эти законы будут соблюдаться по инерции. Недавно мне пришлось посмотреть телепередачу о жителях амазонских джунглей. Показывали не знающее цивилизации племя, в котором нет ни убийств, ни воровства, ни прелюбодеяний. И все потому, что они на протяжении многих поколений свято верят, что совершивший убийство или другой непростительный проступок непременно умрет в жутких мучениях. И очень боятся этого.

– Отец Кирилл, согласно теории управления один объект может эффективно управлять не более чем семью – десятью подчиненными объектами. Возникает необходимость введения иерархии. С разрастанием системы эта иерархия усложняется, и связь между высшими и низшими объектами постепенно ослабевает или теряется вообще. Вы далеко не первый, кто думал над этим. В этой области уже не одно десятилетие трудятся специалисты, которые, в отличие от вас, исследовали эти задачи исключительно глубоко и многосторонне. Можете почитать соответствующую литературу, если не верите.

– К чему вы мне этот огород городите? Все нормы жизни – в заповедях, самим Богом сформулированных. Люди пишут тома законов, которые всего учесть никак не могут. А тут все сконцентрировано в каких-то десяти заповедях. Если уж быть точным, то всего в одной: не делай другому того, чего не желаешь себе. Все остальные – разъяснения. Согласитесь, человеку не под силу свести к десяти базовым положениям основную суть благого существования сложнейшей в мире системы – человеческого общества.

– Интересно, как вы себе представляете процесс этого самого заселения? Человек – существо общественное. Чтобы жить и выжить, человеческая популяция должна быть численностью не меньше чем в двести особей. Где они будут жить, как пищу добывать, орудия труда производить, детей обучать? И это в совершенно необжитом мире, в никому не известных условиях, где ничего не построено и может случиться что угодно. Вы представляете, за что беретесь?

– Артем Тимофеич, неужели вы думаете, что я этого не продумал?

– Интересно, и когда же вы успели это сделать? Такое не под силу одиночке, даже самому гениальному.

– Человечество когда-то уже прошло эту стадию и накопило громадный опыт, который записан в наследственной памяти. Оказавшись один на один с природой, люди сами по себе вспомнят его, воспользуются им и разовьют. Они что, не сумеют построить хижины? Или дома из камней, которых там невесть сколько? В моей пастве есть специалисты по этой части. А поначалу поживут немного в вашей пещере. Сохранность всего вашего имущества гарантирую. Наши люди честны и богобоязненны – ничего не украдут, ничего не испортят. Жить будут в труде, молитве, любви и уважении к ближнему. Вы, надеюсь, позволите, а?

– Понятно. Вы намерены создать там монастырь?

– Ни в коем разе. Мы не признаем никаких монастырей – о них ничего не сказано в Писании. Это выдумка не в меру ретивых служителей церкви. Так сказать, “католиков больше папы римского”. Господь создал человека для жизни в браке, велел плодиться и размножаться. И плоть дал не для истязания. Вредны излишества, жадность и чрезмерная скупость. По всевышнему повелению каждый должен служить Господу и обществу, в котором живет. И никакого насилия над ближним! Ну так что, попробуем?

Молча допив остывший кофе, я поставил чашку на поднос, дожевывая последний осколок шоколадной плитки.

– Еще кофейку, Артем свет Тимофеич? – словно спохватился Кирилл. – Матушка приготовит. Горяченького.

Я посмотрел на Кирилла, не зная, что ответить, но он уже кликнул Аллу Ивановну:

– Мать! Еще кофе не мешало бы. И коньячка к нему – отдельно, в бутылочке.

– Сейчас-сейчас, – отозвалась она из кухни, и тут же послышались позвякивание чашек и хлопотливые голоса женщин.

Священник откинул голову на спинку кресла и в ожидании замер с полузакрытыми глазами, прикрыв ладонью щеку с обезображивающим шрамом. Он деликатно молчал, как видно, давая мне время подумать над ответом на поставленный ребром вопрос. Не желая что-либо отвечать, я принялся рассматривать интерьер гостиной.

Только сейчас я заметил, что обстановка здесь далека от аскетичной. Пол был покрыт дорогим ковролином, подобранным под добротную импортную мебель. За стеклом серванта выблескивали бокалы, стопки, рюмки, вазы, конфетницы, чашки и прочие изделия из хрусталя, фарфора и тяжелого цветного стекла, некоторые из которых были ажурно отделаны серебром. На верхней стеклянной полке, играя в лучах закатного солнца, красовались бутылки с коллекционными винами, коньяками и вычурной водкой. Кресла и тахта, обшитые тонкой кожей, подчеркивали роскошь обстановки. В углу наискосок от тахты висела плазменная панель. Массивный дубовый стол, за которым мы недавно трапезничали, был покрыт толстой скатертью с китайским орнаментом, удачно гармонирующим с ковролином. На стенах висели два аккуратных эстампа, также в китайском стиле, портрет Кирилла – молодого широкоплечего военного с погонами капитана – и большая фотография счастливо улыбающейся Аллы Ивановны в обнимку с мужественным супругом. На серванте мягко тикали большие механические часы, как видно, с боем. По обе стороны от них стояли две мохнатые когтистые лапы – то ли орлиные, то ли совьи. Все это никак не соответствовало древнедельфийскому девизу “ничего лишнего”.

Вошла матушка и поставила на журнальный столик поднос с фаянсовым кофейником, источавшим дразнящий обоняние аромат дорогого кофе, двумя полупрозрачными фарфоровыми чашками на блюдечках, серебряной сахарницей, тарелочкой с печеньем и шоколадками.

– Коньяк сейчас принесу – боялась, не устоит на подносе, – проворковала Алла Ивановна.

Она выбежала на несколько секунд и тут же вернулась со знакомой бутылкой “Фрапена”.

Наполнив чашки горячим напитком, она поспешила вернуться в кухню.

Кофе мне показался еще лучше, чем ранее. Я плеснул в него коньяка и размешал маленькой серебряной ложечкой.

– Вам подлить коньячка, отец Кирилл?

– Нет. Не люблю. Получается так – ни коньяк, ни кофе. Предпочитаю черный – без ничего. Слышал, так немцы пьют, а уж они в кофе толк знают.

Мы не спеша смаковали кофе, и я старался не смотреть на Кирилла, чтобы не провоцировать продолжения прерванной беседы. Тем не менее он прервал нашу кофейную паузу:

– Ну так что, Артем Тимофеич, попробуем?

Я не намеревался передавать ему хотя бы частично контроль над шлюзом и зашлюзовым миром, но в то же время мне не хотелось накалять и без того напряженную обстановку. Тем более что мой категоричный отказ непременно вызвал бы нежелательные трения в отношениях с Марией. В этот момент мне казалось, что соломоновым решением будет “тянуть резину” – отложить решение “на потом”, а тем временем, в тайне от Марии, сообщить о своем открытии властям.

– Сейчас я не готов принять какое-либо решение, уважаемый отец Кирилл.

– А когда вы сможете быть готовым?

– Посмотрим. Я должен все тщательно обдумать.

– Что ж, думайте. Хотя, честно сказать, тут думать нечего. Вам нужно только пересилить свое упрямство, смирить гордыню.

– Расценивайте как угодно. Сейчас я ничего другого ответить не могу.

 

XII

 

Дверь в приемную мэра была приоткрыта. Постучав для приличия по мягкой обивке и не получив ответа, я вошел и поздоровался. Сидевшая за ноутбуком супермодная секретарша подняла голову и, видимо, вспомнив меня по предварительной записи, изобразила дежурную улыбку.

– Присядьте, пожалуйста. Николай Фомич у себя. Зайдёте после этого мужчины, – кивнула она в сторону ожидавшего приглашения поджарого человека с седыми висками, который безразлично посмотрел на меня и снова вперил взгляд в пол.

– Спасибо, – ответил я, не в силах подавить волнения. Как-никак, мне предстояло сделать очень ответственный шаг. Да и говорить со столь высоким представителем руководства приходилось не часто.

Девушка бойко застучала по клавиатуре, сосредоточенно глядя на монитор. Солнце по-весеннему ярко светило в открытое окно, и секретарша деловито задернула штору.

– В этом году такое раннее лето, – сказала она, мельком взглянув на меня, и ее изящные пальчики вновь виртуозно забегали по клавишам.

Из кабинета мэра вышла дородная женщина и, встретившись взглядом с секретаршей, расплылась в благодарной улыбке. Улыбнувшись в ответ, та взяла лежавшую на столе бумажку и, бегло взглянув на нее, пригласила посетителя:

– Дмитрий Кузьмич, входите, пожалуйста.

Мужчина с седыми висками встал и поспешно вошел в кабинет, плотно затворив за собой дверь. Так. Следующим иду я. Мое волнение усилилось. Я не представлял, с чего начну разговор, и стал обдумывать первую фразу. Но ничего путного на ум не приходило. Что ж, пусть все идет экспромтом – так у меня лучше получается. Что я, в конце-то концов, от этого разговора теряю?

Через несколько минут мое волнение улеглось, и я, чтобы убить время, начал осматривать приемную. Подоконник, до которого с секретарского рабочего места можно было свободно дотянуться рукой, был уставлен заботливо ухоженными цветочниками в красивых кашпо, и в них цвели розовые орхидеи. Как видно, секретарша любила цветы и пестовала их, словно маленьких детей.

Рабочий стол украшал букет чайных роз в изящном хрустальном вазоне, и их нежный аромат, распространяющийся по помещению, создавал в нем атмосферу уюта и особой приподнятости. Рядом лежал модный смартфон, а чуть поодаль теснились переговорное устройство, факс и несколько телефонных аппаратов. У окна на специальном столике располагалась великолепная комнатная роза, а стена, против которой сидела секретарша и стояли кресла для посетителей, была увита ярко-зеленой традесканцией и со вкусом украшена государственной символикой. Внизу стоял аппарат для ксерокопирования. В импортном шкафчике за стеклянной дверцей – чайники, чашки и сахарница, расписанные голубой эмалью, а ниже – стакан с ложечками, чеканный поднос и все остальное, что требуется для приготовления и подачи кофе и чая. В углу у окна красовался высокий холодильник, и его дверцы были сплошь увешаны модными картинками с магнитиками. Между секретарским рабочим столом и креслами для посетителей располагалась огромная дверь с художественной обивкой под натуральную кожу, увенчанная бронзовой табличкой с надписью “Елизаровский городской голова Николай Фомич Супрунов”.

– Регина, там много еще людей? – неожиданно прозвучал из переговорного устройства надменный мужской голос.

– Всего один, Николай Фомич.

– А по записи?

– Тоже он один – по личному вопросу.

– Больше никого?

– Никого.

– Спасибо, Регина. Меня нет. Даже для самого президента страны.

– Ясно, Николай Фомич.

Динамик замолчал, и мои нервы снова напряглись как струны. Чтобы успокоиться, я раскрыл папку с фотографиями и начал перебирать их, якобы готовясь к предстоящей беседе. Вот шлюз крупным планом, а это – я около шлюза, потом – Мария. И пейзажи: гора со снежной вершиной, бурная река, несущаяся в лагуну по узкому каньону, буйные пальмы, море, скалы, утесы, шхеры. А на этих снимках – исполинские крабы, диковинные бабочки, птицы, ящерицы, горные козы, невиданные цветы, лианы и я в штормовом костюме и с мачете в руке, прорубающий дорогу среди лиан. Вот вход в нашу пещеру и около него – я, а здесь – Мария. Очень хорошо получились оранжевые плоды дерева неподалеку от пещеры и клюющие их птицы.

Мои любования фотографиями прервал звук резко распахнувшейся двери кабинета, откуда пулей вылетел человек с седыми висками.

– Ничего! И на вас управа найдется! Бюрократ! – крикнул он, покидая приемную.

Собрав впопыхах фотоснимки в папку, я подхватился.

– Минуточку, – сказала Регина и, войдя в кабинет, закрыла за собой дверь.

Опять ожидание, но продолжалось оно не более двух минут.

– Входите, Артем Тимофеич. Только побыстрее, пожалуйста. Николай Фомич устал. И расстроился. Я успокоила его, насколько это возможно, но все равно – постарайтесь недолго.

Войдя в кабинет, я робко поздоровался и остановился у края длинного стола, в конце которого величественно восседал моложавый, но уже начавший лысеть, человек лет сорока пяти, черноглазый, с красивым овалом лица. Женщины обычно млеют в присутствии таких красавчиков. Его поза, взгляд и каждое движение были преисполнены высокомерия, чувства собственного превосходства и презрения ко всему окружающему. Напыщенность сквозила в обстановке кабинета, в его позе и манере держаться. Меня всегда раздражали напыщенность, самоуверенность и высокомерие. Я по возможности избегал общения с подобными людьми, но Рубикон был перейден, пути назад не было.

– Добрый день, Николай Фомич, – тихо пролепетал я.

– Здравствуйте. Проходите, садитесь, пожалуйста, поближе, – что я и сделал. – Вот так. Что там у вас, – он посмотрел на лежащий перед ним листок, – уважаемый Артем Тимофеич?

У него дурно пахло изо рта, и я рефлекторно отпрянул. Стараясь держаться от него на расстоянии, я попытался изложить цель своего визита:

– Понимаете, Николай Фомич, у меня дело не совсем обычное. Вернее, совсем необычное…

– Короче пожалуйста! В двух словах изложите суть! – бесцеремонно оборвал он мою преамбулу.

– Тогда скажу сразу все как есть. Только не сочтите меня сумасшедшим и не падайте в обморок…

– Я же сказал – короче! По сути! – выпалил мэр, с трудом сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик.

– Да я по сути. Видите ли, я обнаружил портал… точнее, шлюз с выходом… на другую планету…

Ошарашенный мэр презрительно посмотрел на меня и с нескрываемым сарказмом спросил:

– Да-а-а? И где же он находится?

От этих слов я угодил в глубокий ступор. Несомненно, он счел меня умалишенным. Какой ужас! Но отступать было некуда, и я пролепетал, как оправдывающийся школьник, которого уличили в подделке оценки в дневнике:

– В подвале моего дома… У меня дом… Собственный… По наследству достался. Вот фотографии – посмотрите. А лучше, если вы самолично ко мне приедете. Там я все покажу, и вы воочию убедитесь, что это чистая правда, хоть и звучит, конечно, весьма и весьма фантастично. Сами посмотрите… вот…

Я протянул мэру пачку фотографий. Он взял их с таким видом, словно сделал мне величайшее одолжение, и небрежно перебрал несколько штук, поверхностно скользнув по ним равнодушным взглядом.

– И этим вы хотите меня удивить? – спросил он, отодвинув в мою сторону фотографии.

Нервно перебирая снимки, я наконец нашел тот, на котором во всем величии был запечатлен шлюз и я, стоящий у выходного проема, держащийся за стремянку.

– Вот, Николай Фомич, взгляните, пожалуйста.

Мэр нехотя взял фотографию, лениво повертел в руках, несколько раз посмотрел на меня, сверяя мое лицо с заснятым, криво усмехнулся и тут же вернул.

– Кажется, это вы. Ну и что?

– А то, что я стою у выхода из шлюза, причем на поверхности другой планеты! У нее два спутника и сутки – тридцать шесть часов. Это место, – я постучал пальцем по фотоснимку, – вблизи экватора, на большом острове. Он покрыт непроходимым лесом, где изобилие дичи, растут плодовые деревья, текут горные реки с чистейшей водой, которую можно пить, не опасаясь никакой заразы. В океане полно изумительной рыбы, моллюсков с жемчугом редчайшей красоты, креветок. На берег выходят крабы, некоторые из которых размером с большущий тазик, и бегают по девственным песчаным пляжам.

– Все, достаточно. Убедили. Посидите, пожалуйста, пару минут в приемной. Я поговорю кое с кем, и мы, думаю, решим ваш вопрос.

Преисполненный оптимизма, я встал и направился было к двери, но мэр остановил меня повелительным окриком:

– Минуточку! Вернитесь! Фотокарточки заберите – пусть будут у вас.

Солнце спряталось за облако. В приемной стало прохладно. К тому же окно было распахнуто во всю ширь, и легкий весенний ветерок чуть заметно колебал шторы и беззвучно гулял по помещению. Регинин ноутбук был уже выключен, и она в ожидании разрешения откланяться ловко подпиливала себе ногти.

– Все? – спросила она, откладывая пилочку.

– По-моему нет. Мне велено подождать несколько минут здесь, пока Николай Фомич как-то там подготовит решение моего вопроса.

В это время громко зазвучали аккорды сороковой симфонии Моцарта, и Регина поспешно вынула из косметички смартфон.

– Да? Сейчас заканчиваю. Я тогда позвоню. Что-что? Понимаешь, я не одна здесь. Минутку. Сейчас выйду.

Она вышла в коридор, и порыв сквозняка приоткрыл дверь кабинета Супрунова. Как видно, мэр этого не заметил, и я невольно подслушал его телефонную беседу.

– …да у меня лично все путем. Тут небольшая помощь требуется. Нет, именно по твоей части.

Последовала пауза. Как видно, говорили на противоположном конце линии, не давая нашему мэру слова вставить. Наконец он снова заговорил:

– Тут у меня посетитель сидит, с которым явно что-то не так. То ли какой ненормальный, то ли кем-то подослан с неизвестной целью. Скорее всего – очередной шизофреник. Помнишь того, что с пирамидами голову мне морочил? Оказался на учете в психушке. А этот очень похож на него. Нет, поведением. Говорит, у себя в подвале нашел выход на другую планету! Представляешь?

Николай Фомич противно захихикал, потом продолжил:

– Ты по своим каналам можешь по нему скоренько данные пробить? Готов? Слободянюк Артем Тимофеевич. Номер паспорта? Сейчас скажу. Где ж он у меня? Моя секретарь – девушка пунктуальная, все по форме регистрирует. Ага, вот! Набирай. Серия по буквам: Михаил – Роман. Номер: пять – два – шесть – восемь – четыре – восемь. Повтори. Все верно. Давай, я жду. Остаюсь на связи.

Так вон оно что! Он действительно счел мое сообщение бредом тихо помешанного и теперь еще, чего доброго, в психушку упечет. А туда только попади – до конца жизни потом не отмоешься. Надо сматываться отсюда подобру-поздорову, пока не увели под белы рученьки. Я подхватился и опрометью бросился к выходу.

На улице похолодало. Небо заволокло тучами и казалось, вот-вот хлынет дождь. Ветер усилился, но дул мне, слава Богу, в спину. Я медленно брел по елизаровским улицам и переулкам, осмысливая сложившуюся ситуацию.

Услышав откуда-то звонок, я поднял голову и только теперь заметил, что подошел к железнодорожному переезду. Поперек дороги опустился шлагбаум, и со стороны вокзала послышались прерывистые гудки тепловоза. К переезду шел товарный поезд, звякая буферами и громыхая пустыми вагонами. Черт! И здесь препятствие! Куда ни кинь – всюду клин. Все у меня идет шкеребертом, не по задуманному. Этот мэр в силу своей чванливости и скудоумия счел меня сумасшедшим. Скотина! А чего, собственно, можно было ожидать от подобного типа? Кто стремится к власти? Это в большинстве своем недоумки, не видящие дальше своего носа. И чем выше должность, тем более напористые, корыстолюбивые и алчные люди к ней прорываются. Такие ни перед чем не остановятся во имя достижения своей меркантильной цели. Стыд, честь и совесть для них только помехи. Так на что я, собственно, надеялся? Разве может такой человек поверить во что-то экстраординарное? Он, небось, за всю свою удачливую жизнь, преисполненную только карьеристских устремлений, ни одной художественной книги не прочитал, ни разу не был в опере, на балете или на концерте классической музыки.

А будь этот Супрунов хоть чуточку умнее и развитее, то мог бы поехать ко мне домой хотя бы из чистого любопытства. И уж тогда его болезненное честолюбие было бы удовлетворено сполна. Знал бы он, какую славу и богатство бестолково выронил из рук! Интересно, почему люди в большинстве своем скорее поверят какому-нибудь уголовному преступнику, нежели порядочному человеку? Что ж, не судьба, видать. Думаю, что Кирилл, который мне тоже никак не симпатичен, распорядится зашлюзовым миром намного разумнее, притом исключительно в интересах своей паствы. Хрен с ним, пусть съест волк, а не собака. Решено. Приду домой, сразу ему позвоню. Да почему, собственно, домой? Зачем откладывать? Вот пройдет товарняк – тут же позвоню по мобилке.

 

XIII

 

Кирилл готовился более полугода. Я было уже решил, что он передумал или что-то у него не состоялось, а гордость не позволяет открыто признаться. Но я ошибся. Все, что требовалось сделать для организации переселения своей паствы, он продумал до мелочей.

Первые поселенцы прибыли ночью в автобусе, зафрахтованном Кириллом в маленьком городке неподалеку от Елизарова. Их было не больше десятка – мужчин и женщин. Кирилл заранее попросил меня быть готовым пропустить новоприбывших через шлюз, и я, как мне кажется, четко выполнил эту просьбу.

Кирилл бойко отдавал команды при выгрузке вещей, умело подбадривал уставших людей. Только к пяти утра новоприбывшие смогли перенести в шлюз привезенные мешки, огромные сумки, чемоданы, ящики и коробки, после чего он отпустил водителя со щедрым вознаграждением.

По отправлении автобуса священник пригласил всех в шлюз, в том числе нас с Марией, и попросил меня открыть выход в зашлюзовое пространство. Он первый вышел на поляну и, пересчитав прибывших, обратился к ним с краткой речью.

– Дорогие братья и сестры! Во имя отца и сына, и святого духа поздравляю вас с прибытием на благословенную землю. Нам с вами выпала великая честь первыми войти в мир, который всемилостивейший Господь даровал нашей пастве для создания в нем общества, неукоснительно соблюдающего его мудрые заповеди. Нам, как и всем первопроходцам, будет нелегко – придется привыкнуть пользоваться подручным материалом в качестве бытовых инструментов. Мы научимся использовать раковины и горные породы вместо ножей и пил, изготавливать луки и стрелы для охоты, плести веревки и сети из волокон, добываемых из местных растений. Всеми местными ресурсами будем пользоваться так, чтобы не нарушать гармонии природы, такой прекрасной и щедрой. Мы должны органически в нее вписаться, беречь и охранять, стать ее неотъемлемой частью. Здесь океан несказанно богат рыбой, крабами, моллюсками и прочими дарами, в лесу полно дичи, на скалах гнездядтся птицы, яйца которых пригодны в пищу и обладают великолепным вкусом. Вода в реке чиста и прозрачна, ее можно пить, не опасаясь за свое здоровье. Этот остров – не единственная суша на дарованной нам Богом планете. Там, за горизонтом, есть континенты, которые предстоит освоить, но уже не нам, а нашим потомкам. При этом никто из нас ни на минуту не должен забывать о том, к чему приводит нарушение божьих заповедей. И оставленный нами греховный мир – тому наглядное подтверждение. Всеобщая и безоговорочная вера в божьи истины должна доминировать надо всем в нашем новом братском обществе. Аминь.

Дневная жара уже спала, подул вечерний бриз, принесший ласковую прохладу и благоухание цветов. Волнуя высокую шелковистую траву, он веял в сторону океана и шевелил за спиной Кирилла свободно свисавшие концы банданы. Священник был явно в ударе. Взяв меня за руку, он продолжил:

– Перед вами супруг нашей благочестивой прихожанки Марии – уважаемый Артем Тимофеич. Волею всемилостивейшего Господа он привел нас в этот благодатный и щедрый мир. Прошу любить и благодарить его за этот подвиг.

Кивком головы я приветствовал новоприбывших, и они ответили мне почтительным поклоном со словами “во имя отца и сына, и святого духа”.

– Все мы очень устали, проделав нелегкий путь на истинно святую землю, – сказал священник, когда все умолкли. – Однако сегодня нам все же придется еще немного потрудиться – у самого шлюза раскинуть палатки и подготовить места для временного ночлега. Ночи и дни здесь долгие – в полтора раза продолжительнее привычных нам земных. В Елизарово сейчас начнется новый день, а здесь солнышко клонится к закату. За долгую местную ночь мы успеем как следует выспаться и восстановить силы, так нужные для осуществления предстоящей миссии. Встать нам доведется на рассвете, чтобы до наступления изнурительной жары перенести вещи во временный лагерь, с любовью построенный Артемом Тимофеичем. Я буду молиться, чтобы Господь послал нам благоприятную погоду для скорейшего обустройства и начала работ по строительству нашей будущей деревни. Сейчас Мария покормит нас чем Бог послал в тени вон того раскидистого куста. Так что берем свои подстилки, у кого какая есть, и располагаемся. Мария, все новоприбывшие в полном твоем распоряжении. Помогут, где скажешь. Действуй.

Месяц спустя автобус доставил еще десятка три поселенцев, имевших при себе только рюкзаки да еще кое-какие вещи первой необходимости. Но через несколько дней начали прибывать фуры с оборудованием, необходимым на первых порах для обустройства на новом месте. Новоприбывшие в ускоренном порядке освобождали их и постепенно перетаскивали весь груз в лагерь.

Следующие партии колонистов прибывали в автобусах по сорок-пятьдесят человек – с детьми и вещами, кое-кто с собаками и кошками. Кирилл с моей помощью проводил их через шлюз, строил в шеренгу и, стоя со списком в руках, зычным командирским голосом делал переклички. Экипирован он был как заправский горный проводник – в альпинистской обуви, с банданой на голове и в штормовом костюме камуфляжной расцветки. Из-за его широкой спины торчал ствол многозарядного охотничьего карабина. Вместо посоха он опирался на длинное копье с острым наконечником из высоколегированной стали.

После переклички члены секты Кирилла грузили наиболее тяжелые вещи на коляску тети Серафимы, а остальные несли сами. Почти у каждого за плечами был туристский рюкзак. Как видно, они были закуплены оптом из расчета на весь контингент. По провешенной мною дороге шумная многоголосая толпа двигалась к лагерю, иногда останавливаясь на короткие привалы.

Во время поселения новоприбывших я от шлюза не отходил, если не считать коротких визитов после утомительного дня к морю под обрывом и к тому месту, где птицы бросали на камни раковины с жемчугом. Пока кириллова орда не назнала это место, я старался собрать побольше перлов, которые планировал в будущем использовать как личный капитал.

Автобусы заезжали во двор, выпускали пассажиров, и Кирилл спускался с ними в подвал через дворовой вход. Он предусмотрительно назначал такое время прибытия, когда за бортом шлюза едва начинало светать, чтобы люди не шли по экваториальной жаре.

По прибытии последнего автобуса в забортном мире разразилась мощная гроза, и на ее пережидание ушло более суток. Прибывшие ютились в моем дворе, в сарае, в подвале и в самом шлюзе. Наконец гроза кончилась, и Кирилл повел людей, не дожидаясь, когда просохнут трава и почва. В лагере их встречала Мария, успевшая обзавестись несколькими помощниками. Судя по всему, они были назначены Кириллом задолго до начала процедуры переселения.

Прибыло еще несколько тяжелых фур, и Кирилл, как и раньше, организовывал их разгрузку в темное время суток, не желая привлекать ненужного внимания соседей. При разгрузке последней он тщательно следил, чтобы поселенцы обращались с грузом с особой осторожностью и вплоть до доставки в лагерь лично контролировал весь этот процесс.

– Что там за груз, отец Кирилл, что вы о нем так печетесь? – поинтересовался я.

– Тротиловые шашки. Знаете, что это такое?

– Конечно. Взрывчатка. Но зачем она колонистам? Что вы собираетесь взрывать?

– Ну, мало ли какие работы придется выполнять при освоении территории? Например, разровнять площадку для строительства храма в условиях скалистой местности, расчистить вход в бухту, построить туннель в скале, произвести взрывные работы по добыче строительного камня. Тут без тротила трудновато будет. Мы ведь сюда не на экскурсию – на постоянное проживание прибыли.

– Вы ведь изначально обещали не вредить первозданной природе, а гармонично вписаться в нее со всей своей паствой.

– Какой же тут вред? Мы только немного улучшим, что Бог дал. Так, чтоб экологию не нарушить. Портить не будем ничего – я сам категорически против этого.

Неделю спустя прибыли скотовозы – привезли несколько телят, поросят, коз, овец, гусей, уток, кур и еще кое-какой живности. Как у Ноя в ковчеге. На грузовике привезли несколько мешков пшеницы, ржи, ячменя, кукурузы, риса и еще какого-то зерна. Семенной фонд, как сказал Кирилл. А ведь уговаривая меня, он утверждал, что скотоводство и земледелие здесь ни к чему, собирался обеспечить проживание местного общества исключительно за счет охоты и собирательства.

– Кажется, для начала все, – сказал Кирилл, приняв партию скота, семян и саженцев фруктовых деревьев. – Теперь в ускоренном порядке обследуем местность, закончим строительство деревни и храма. Обживемся, а дальше увидим, чего еще недостает.

– Вижу, вы все до мелочей продумали. Чувствуется военный опыт.

– Здесь, Артем Тимофеич, продумывай – не продумывай, а всего не учтешь. По-моему, организовывать нашу колонию – это как приключенческий роман писать. Если веришь в то, что пишешь, корректируешь по ходу дела, то со временем он станет совершенством, классикой.

Глядя как Кирилл и его люди хозяйничают на зашлюзовой территории, я испытывал щемящее чувство хозяина, лишенного собственности, которой посторонние распоряжаются по своему усмотрению, игнорируя сам факт его существования. Но с другой стороны, зачем это мне одному? Владеть в одиночку целой планетой, притом без населения – полная бессмыслица. Нет, делиться с ближним – святая обязанность каждого. В этом вся философия существования человеческого общества. Не зря говорят арабы, что скупой богач беднее нищего.

Кирилл мастерски командовал и приемом грузов, и расселением. Его паства четко и гармонично двигалась к намеченной цели, а действия всех поселенцев с каждым днем становились все более слаженными и уверенными. Но делать Кирилла капитаном всея планеты в мои намерения не входило. “Еще никто не управлял планетой…” Это Есенин о Земле писал. А чем эта планета хуже?

Какой-то академик, не помню, какой именно, однажды сказал по телевидению, что космос непостижимо велик, и мы не знаем и тысячной доли его возможностей. А они невообразимы, ведь он содержит всю – абсолютно всю информацию. Его нужно уважать и ни в коем случае не соваться в него с какими-либо алчными намерениями или со своими земными проблемами – ему это может не понравиться, и он сурово накажет.

Моей тайной целью было все же найти способ убедить представителей органов власти прийти ко мне домой и лично убедиться в существовании и функционировании шлюза. Я поздно понял свою ошибку. Нужно было начинать не сверху, а снизу – под каким-нибудь предлогом вызвать к себе милицию и показать рядовым служителям правопорядка шлюз и вывести их к морю. И пусть уж они потом сами убеждают свое высокопоставленное начальство и городские власти. А я буду ходить себе руки-в-брюки. Именно так я и планировал поступить в ближайшее время.

Но этот шаг я откладывал на крайний случай – если я расценю действия Кирилла как злоупотребление своей абсолютной властью. Как мне представлялось, рано или поздно это непременно случится. И я сознательно не раскрывал перед Кириллом и его братией секрета управления шлюзом. Он неоднократно намекал, что было бы намного удобнее, если бы и он, и его доверенные люди умели без моей помощи переходить из моего подвала в зашлюзовый мир и обратно. Однако я делал вид, что не понимаю его намеков и лишь безоговорочно переправлял людей через шлюз, когда он об этом просил. Но Кирилл умел выжидать удобного случая и незамедлительно его использовать, как только он предоставлялся. С ним следовало постоянно быть начеку и не выдавать каких-либо векселей, по которым потом волей-неволей придется платить. Мы с Кириллом встречались у шлюза в заранее определенное время, когда он возвращался в Елизарово в силу какой-либо необходимости. А перед выходом в зашлюзовый мир из Елизарова он звонил мне по телефону, чтобы я встретил его и пропустил через свои “звездные врата”.

Я опасался, что Мария знает секрет обращения со шлюзом и со временем выдаст его Кириллу. И, несомненно, выдала бы. Но, как выяснилось позже, она отлично понимала, что шлюз воспринимает мысленные команды, но тот факт, что они передаются при непосредственном прикосновении к столешнице пульта, от ее внимания в свое время ускользнул. Я тщательно маскировал его, чтобы чувствовать себя хозяином положения.

Мария добросовестно помогала Кириллу в расселении колонистов, готовила для них еду, знакомила с местностью. В отличие от меня, дома ночевала редко, только когда Кирилл отпускал ее на сутки-другие, видя, что она утомлена и нуждается в отдыхе.

 

XIV

 

Мы шли к лагерю по провешенной мной дороге.

– Как быстро обживается территория. Теперь здесь вместо едва заметной тропинки настоящая грунтовая дорога.

– Да, действительно. Наши люди успели хорошенько протоптать ее, – сказала Мария, поправляя на спине рюкзак. – Однако она раскисает во время дождя. Отец Кирилл, хочет вымостить ее камнями, но не хватает рабочих рук. Люди заняты сейчас более срочными делами.

Она с сожалением вздохнула.

– Первым долгом нужно построить для всех жилье, медпункт, школу и, конечно же, храм, – добавила она.

Солнце на востоке уже поднялось над синей кромкой леса и начало припекать грудь, темя и плечи. Было тягостно видеть, как незнакомые мне люди вторгаются в первозданную природу, словно нож в живую плоть. Не знаю, зачем было соглашаться идти с Марией в лагерь, но решение принято – возвращаться как-то неудобно.

Легкий ветерок, поднимая облачка пыли, шелестел в высокой траве, которая совсем недавно была зеленой, шелковистой и сочной, а теперь совершенно высохла и пожелтела под горячим экваториальным солнцем. Дождя не было около месяца. Стоило лишь чиркнуть спичкой, и она вспыхнула бы, как порох. Ночной бриз уже стих, дневной не успел подуть, и ветер налетал едва заметными порывами, постоянно меняя направление, покачивая над пересохшей травой пушистые головки, колючие шишки и большие ветвистые колосья, подхватывая и разнося разномастные семена – в виде белых парашютиков, рыжеватых бабочек и светло-коричневых зернышек с белесыми распушенными хвостиками. Местами из желтой травы вызирали редкие лиловые и ярко-желтые цветы, такие же сухие и колючие, как наши бессмертники. Докучали всевозможные насекомые, налетая то спереди, то сзади, иногда зависая перед самым лицом.

Мария остановилась и ласково посмотрела мне в глаза.

– Дай воды глоток, а то в горле першит от жары и пыли.

Я повернулся к ней спиной.

– Вынь из рюкзака баклажку. Увидела?

– Да. Вот она.

Мария попыталась отвинтить крышку, но потные пальцы беспомощно скользили по ее поверхности. Наконец она поддалась, и полиэтиленовая бутыль чмыхнула выпущенным газом. Сделав несколько жадных глотков, Мария, со смаком ухнув, протянула ее мне. Утолив жажду, я вернул ей оставшуюся воду.

– На, сунь на место.

В траве что-то зашелестело, и на дорогу выскользнула полутораметровая змея. Мария в ужасе кинулась ко мне и тесно прижалась к груди, но рептилия не обратила на нас никакого внимания и, блеснув серебристо-серой чешуей, со скоростью молнии пересекла дорогу и скрылась в траве на противоположной стороне.

– Ужас! Такая длиннющая. У меня сердце в пятки ушло, и мурашки по коже поползли. Клянусь, чуть не уписялась со страху.

– Конечно, страшно. Но лучше в таких случаях не шарахаться. Кто знает, как она расценит твое шараханье. Может подумать, что ты ей угрожаешь, и напасть.

– Все здесь хорошо, но всякие змеи, пауки, скорпионы… Как подумаю, так и млею от страха.

До спуска в лагерь шли молча. В ломкой траве стрекотали, щелкали и скрежетали насекомые, щебетали и насвистывали птицы, шелестели рептилии и грызуны. Мария время от времени оглядывалась и озаряла меня свей нежной улыбкой.

Вскоре мы подошли к спуску, ведущему в лагерь, откуда были слышны человеческие голоса, столь непривычные для меня в этой необжитой местности, а также звуки молотков, топоров и пил. Где-то внизу работали люди.

– Интересно, что они там рубят и пилят?

– Артем, дорогой, ты так давно сюда не приходил… Никак не мог смириться с тем, что уступил нашей пастве монополию на этот мир. И напрасно. Тут все преобразилось до неузнаваемости – увидишь.

В правдивости этих слов я убедился, как только мы спустились на террасу у лагеря и оставили в тени рюкзаки. Немного ниже, в роще, где я когда-то впервые раскинул палатку, стояло несколько мазанок с каменными дымоходами, крытых пальмовыми листьями. Четверо мужчин трудились над сооружением еще одной, тщательно укладывая саман, а немного ближе ко мне женщина ногами месила для самана глину, время от времени добавляя в нее пальмовых листьев и навозной жижи. Другая в это время лопатой загружала готовую смесь в деревянные формы, немного утрамбовывала и ставила на солнце для просушки.

Увидев нас, все на минуту приостановили работу и с поклоном поздоровались:

– Здравствуйте! Добро пожаловать!

– Здравствуйте! Бог на помощь! – ответил я, а Мария молча помахала им рукой. – Откуда вы тут среди камней глину берете?

– Там, наверху есть озеро с глинистыми берегами, – ответила женщина, которая заполняла формы. – А рядом на лугу козьего навоза полно. Добавляем в глину для крепости.

– Но лучше – птичий помет, – дополнила месильщица глины. – С ним лампач как бетон затвердевает. У моря на скалах его залежи. Только отковыривать трудно, да потом еще размачивать.

– Лампач? А что это?

– Да вот эти глиноблоки, Артем Тимофеич. Саманом их еще называют.

Между мазанками сновало несколько детей. Стесняясь меня, они спрятались в кустах и с любопытством из-за них выглядывали. Как жаль, что я не догадался прихватить для них хотя бы по конфетке!

Кивком головы Мария пригласила меня пройти вниз, к реке. Пройдя сквозь заросли, я увидел перекинутый на другой берег деревянный мостик. По сути это была кладка из бревен, устланная поперечными досками, по обе стороны которой возвышались бамбуковые перила. И перила, и настил еще не успевшие обветриться, белели на фоне серых береговых скал и шумящей синевы воды.

– Даже мостик соорудили! – удивился я. – И такой прочный. Ну, молодцы.

– На прошлой неделе закончили. Теперь можно спокойно ходить на тот берег. Наши женщины оттуда птичий помет на тачках возят. Для стройки. А мужчины в свободное от работы время рыбку ловят. Одного улова обычно на всю деревню хватает.

– Интересно, Кирилл привез сюда сотни три народу, а я сейчас видел не больше десятка. Где же остальные?

Мария махнула рукой вглубь леса.

– В основном, на той стороне острова. Там и пещера есть, еще более удобная, чем здесь, и огороды, и приличную деревню строят. Скоро храм возведут, потом школу и медпункт. Так что жизнь нашей паствы здесь, как видишь, вовсю кипит.

– Пойдем на ту сторону реки, – предложил я. – Хочу ваш мост обновить.

– Иди, наверное, один, а я схожу в лагерь. Там наши женщины еду готовят – помогу, если надо. Долго не загуливайся. Часа через два обедать будем.

– Вольному воля. В лагерь, так в лагерь. А я немного поброжу среди скал.

– В лес, смотри, не углубляйся – опасно в одиночку. Говорят, на том берегу опасные звери есть.

– Это ты-то меня предостерегаешь? – я засмеялся. – Да при мне всегда мои верные друзья – боевой нож и топорик.

– Все равно опасно одному там ходить. Тут уже бывали неприятности. Слава Богу, особо никто не пострадал.

– Не переживай. Со мной ничего не случится.

Мария повернула обратно, а я пошел по мосту на противоположный берег речки. Кладка была сделана профессионально. Со стороны правого берега бревна лежали на широкой площадке и были прочно закреплены в скальном грунте кольями. На левом берегу естественной площадки не было, и люди Кирилла то ли кирками ее выдолбили, то ли взрывами. Во всяком случае, там тоже все было сделано прочно и надежно. До воды было метров пять-семь, и река даже при самой полной воде вряд ли его снесет. Как бы там ни было, а кладку, несомненно, сооружали профессионалы.

Идя вдоль берега реки, я вышел к морю и двинулся дальше к востоку. Скалистый берег круто обрывался, и вода внизу была спокойна, поскольку океанские волны в полусотне метров от берега, обрушиваясь на широкую гряду черных шхер и разбиваясь в брызги и пыль, оставлли на них лишь хлопья белой пены.

Уровень воды в океане был максимально высоким. Вообще, было время самых высоких приливов, так как обе луны и солнце выстроились тогда в одну линию. За ближайшим отрогом скалы, свесив над водой ноги, в плотной тени раскидистого куста сидел блондинистый парень лет тридцати с удочкой в руках. Под кустом стояли добротные кроссовки, а справа от него – жестяная банка, в которой шевелились белые жирные черви. Насадив на крючок наживку, он оценивающе посмотрел на воду, раздумывая, куда бы ее закинуть.

– Привет, рыбак. Ну как, клюет?

Парень от неожиданности чуть не выронил удочку. Увидев меня, он заулыбался, и его чистые серые глаза засияли искренней добротой. Отложив удочку, он проворно вскочил на ноги, едва не опрокинув банку с червями. Несколько секунд он неподвижно стоял передо мной босиком, в коротких шортах, продолжая улыбаться. Наконец, переведя дыхание, ответил на мое приветствие:

– Здравствуйте, Артем Тимофеич. Вы все же пришли к нам в деревню?..

– Пришел, как видишь. Откуда ты меня знаешь?

– Как откуда? Вас же вся наша паства знает. Владыка Кирилл много рассказывает о вас, ваши фотки показывает. Говорит, что вы – богоизбранный человек. Что это вас, услышав его молитвы, исподобил Бог открыть ворота в этот обетованный мир.

– Да никакой я не избранный. Просто случайно в подвале своего дома обнаружил шлюз для перехода сюда из Елизарова. Кстати, задолго до знакомства с отцом Кириллом. Так что его молитвы вряд ли имеют к этому какое-то отношение.

– Ну, не скажите. Владыка говорит, что ничего просто так не происходит, все по воле божьей.

– Не знаю. Может быть. Кстати, тебя как зовут?

– Леонид. Простите… просто Леня.

– Ну и как здесь, “просто Леня”, рыба ловится?

– Не успел еще ничего вытащить. Только-только пришел. Личинок вот набрал в трухлявой колоде. Говорят, они потом в жуков превращаются, крупных таких. А так – неплохо. Эти личинки здешняя рыба очень любит.

Немного подумав, он добавил:

– Да уж получше, чем на нашей елизаровской “переплюнихе”.

– У тебя что, отгул или тарифный отпуск? Все, я смотрю, работают на заре, пока жара не припекла, а ты сидишь тут с удочкой, забавляешься.

Леня явно смутился.

– Да нет… Понимаете, как раз в самую жару, когда все будут в тени отсиживаться, мне предстоит владыку и его людей во вторую деревню везти на катере – на ту сторону острова. Я механик, ну… и катера вожу при любых условиях. А до отъезда он меня отдыхать милостиво отпустил.

– Понял. Извини. А отец Кирилл, он что, здесь сейчас?

– Да, здесь. Инструменты какие-то забрать приехал с мастером нашим – Олегом. Он знает, где я, и пришлет за мной, когда понадоблюсь.

Леня снова опустился на скалу и, свесив над водой ноги с крутого склона, принялся насаживать на крючок крупную личинку.

– Тогда не стану мешать. Крупного тебе улова, Леня. Будь здоров.

– Спасибо, Артем Тимофеич. Вам также удачи и божьего благословения.

Я пошел обратной дорогой, оставив Леню рыбачить в одиночестве. Свирепое солнце поднималось все выше, опаляя листву кустов и деревьев, беспощадно иссушая траву и раскаляя скалы, покрытые белесыми корками птичьего помета. Казалось, что волны, лижущие их подножья, вот-вот зашипят. Над океаном ярко синело утреннее небо, и океан был того же цвета. Могучие валы с ревом обрушивались на шхеры, вздымая ввысь белые как снег пенные горы, принимающие эфемерные очертания и грациозно оседающие на камнях и заплывая в лазурную рябь лагуны. Воздух, обильно населенный всевозможными птицами и причудливыми насекомыми, был наполнен какофонией криков, щебета, свиста, визга, скрипа, скрежета, щелкания и стрекота. Над океаном и его берегами мощно пульсировала жизнь.

Внезапно эту какофонию прорезал душераздирающий человеческий вопль, прервав мои любования красотами природы. То был крик, преисполненный животного ужаса смерти. На несколько секунд установилась относительная тишина, и я было решил, что это мне послышалось, но крик повторился снова:

– Помоги-и-и-те-э-э-э! Помоги-и-и-и-те-э-э-э-э!

Кричал, несомненно, Леня. Больше некому. Я развернулся, едва не сорвавшись в воду, и, выхватив из-за пояса топорик, что было духу помчался к тому месту, где несколько минут назад оставил парня.

Держась за ветку куста, Леня висел над уступом, который несколько минут назад служил ему сиденьем. Ветка гнулась и раскачивалась, а ленина голень, опутанная серо-зелеными змееподобными петлями, была прижата к крутому склону скалы и дергалась по направлению к воде.

– Арте-о-о-м Тимофеи-и-ч! Помогите! Сделайте же что-нибу-у-у-дь! – в испуге кричал парень. – У меня силы кончаются-а-а-а!

– Ленечка, держись! Держись, дорогой! Я сейчас! Сейчас помогу!

Подскочив к краю уступа, я схватил Леню за бедро и ощутил мощный рывок вниз, к воде. Занеся топор, я целился в напряженное щупальце скрытой под водой неведомой твари, не решаясь нанести удар.

– Скорее, Артем Тимофеич… Скорее… пожалуйста, – еле шевеля побелевшими губами умолял Леня и скрипел зубами так, что мне казалось, он перетрет их в муку.

Только бы не промахнуться… Только б не промазать…” – звучало в голове в такт бешеному пульсу. Наконец я решился. Лезвие топора со звоном ухнуло по конвульсивно подергивающемуся щупальцу, высекая из камня фонтан желтых искр, отчетливо различимых даже при ярком солнце. Серо-зеленый обрубок, брызнув синеватой слизью, мгновенно скрылся в пучине.

Ощутив свободу, Леня бросил ветку и бессильно опустился на камень. Он несколько раз тряхнул ногой, стараясь освободиться от остатка щупальца, упорно не желавшего отпускать его голень.

– Спокойно. Спокойно, Леня. Самое страшное уже позади. Подними ногу, чтобы я помог тебе освободиться.

Подцепив ножом край пульсирующей плоти, я не без усилий размотал уродливые кольца и освободил ленину голень, липкую от синеватой слизи, перемешанной с кровью жертвы. Серо-зеленый обрубок, брошенный на уступ, продолжал извиваться и выворачиваться, то сокращаясь, то выпрямляясь, то свиваясь в замысловатые узлы и петли.

– Подвигай, Леня, ногой, помассируй ее. А я сейчас…

Преодолевая омерзение, я взял в руки обильно ослизненный обрубок, чтобы рассмотреть при ярком солнечном свете. Его наружная поверхность, бугристая и клейкая, была облеплена пылью и мелкими камешками, а вдоль бахромчатых краев внутренней шли два ряда присосков светло-серого цвета, похожих на шляпки грибов-поганок. По мере приближения к концу щупальца присоски становились все меньше. Каждый из них был окружен кольцом тонких роговых отростков, похожих на мелкие коготки.

Бросив конвульсивно подергивающееся щупальце, я осмотрел ленину голень. Присоски оставили на ней два ряда багровых кружков. Некоторые из них были с язвами в центре, а вокруг краснели мелкие следы от коготков.

– Ты как, идти сможешь?

– Думаю, да… Хоть и ноги почти не чувствую. Замлела…

– Это от сдавливания. Она же как в тисках побывала. Вставай, походи немного, кровь разгони.

Леня встал и, подойдя к обрубку, ногой спихнул его в воду. Банка с наживкой валялась на уступе, и личинки расползались в разные стороны.

– Хорошая удочка – надо бы достать как-то, – сказал я, глядя как она спокойно покачивается на волнах.

– Да Бог с ней, Артем Тимофеич, пусть океану достанется.

– Как нога? Болит?

– Немного. Замлелая еще. Вот только раны саднят.

– Сейчас спустимся к реке, промоем твои раны. Потом я тебя в елизаровскую больницу отведу – в травматологию. Пусть обработают как следует.

– Нет, Артем Тимофеич. Промою – и все. Мне еще владыку в деревню везти.

– Ах ты, Боже мой! Он поймет, человек ведь.

– Артем Тимофеич, я вообще не хотел бы, чтобы он узнал о случившемся. От него чего угодно ожидать можно…

Леня осекся на полуслове, и я не стал у него ничего выспрашивать. Как-нибудь потом по охотке расскажет.

Перейдя кладку, мы спустились к реке. Леня промыл раны, и мы пошли по тропинке вверх, к лагерю.

– Как хорошо после промывки. Просто чувствую, как заживает, – сказал Леня и посмотрел на меня с благодарностью. Спасибо вам, Артем Тимофеич. Если бы не вы…

– Ладно, ладно. Хватит. Ты бы поступил точно так же на моем месте.

– Артем Тимофеич, вы все-таки божий человек. Не зря ведь оказались рядом, когда я в такую беду попал. Это Господь прислал вас ко мне в час испытания смертным страхом. Я должник ваш…

– Хватит, я сказал! Не хочу больше слушать!

Леня послушно замолчал. А когда мы подошли к ближайшей мазанке, сказал:

– Еще раз вам спасибо великое. До встречи. Пока вокруг людей нет, я джинсы надену. Чтобы мне ненужных вопросов не задавали, о ранах не спрашивали.

Леня ушел переодеваться, а я поднялся ко входу в пещеру. Не успел я к ней приблизиться, как мне навстречу вышел Кирилл в сопровождении Марии.

– Артем Тимофеич, наконец-то! Искренне рад Вас видеть у порога построенного вами лагеря. Дай вам Бог за это здоровьица и удачи.

– Ты как, проголодался? – поинтересовалась Мария.

– Нет пока. Я, наверное, пойду. Дойду до дома, к тому времени и проголодаюсь. Так что не беспокойся, ты же знаешь, там есть что покушать.

В наш диалог вмешался Кирилл:

– Вы что, серьезно домой? В Елизарово? Вот те на! А я собираюсь повезти вас в нашу вторую деревню. Там строительство полным ходом идет – увидите. В кои-то веки вы к нам выбрались, и сразу домой! Нет уж, поедемте с нами. Думаю, там все обрадуются.

– Ну, тут у людей работа кипит, а я без дела слоняюсь. Неудобно как-то время у вас отнимать.

– Еще чего! Вы для нашей паствы свою работу давно уже сделали. Да какую работу! Благодаря вам мы живем в этом щедром краю и Господа славим. Пойдемте-пойдемте, домой успеете.

– Поедем, Артем. Катер уже готов к отплытию. Вот найду сейчас нашего механика, и сразу отчаливаем, – вмешалась Мария. – Кстати, ты не видел тут его – высокий блондин сероглазый, лет тридцати на вид?

– По-моему, видел. Вон к той мазанке только что прошел такой парень.

 

XV

 

Как всегда в это время суток, стояла палящая жара. Но на катере, лихо несущемся по волнам, она не ощущалась, и только когда по какой-либо причине Леня сбавлял скорость, солнце тут же начинало жечь, как в аду.

Я сразу узнал свой катер, едва увидев его издали. Но он уже не блистал новизной, как раньше. Баллоны сверху посветлели от солнца, краска на моторе потрескалась и кое-где облупилась, обнажив блестящий металл. Ветровое стекло было во многих местах поцарапано, а сиденья – не так давно заново выкрашены свежей краской. Но мотор работал безукоризненно – чувствовалось, что за его состоянием следит опытный профессионал.

Начался отлив, и Лене приходилось все время брать поправку на течение. Хочу честно сказать: он мастерски справлялся со своими обязанностями. Не то, что когда-то я.

Рядом с Леней сидел Олег – коренастый брюнет среднего роста с пышной шевелюрой. Как видно, он очень рано сегодня встал, потому что все время дремал и в разговорах почти не участвовал. На второй скамье сидели мы с Марией и, перекрикивая рев мотора, комментировали все, что видели: проносящиеся слева громады скал, ярко-желтые пляжи, пальмы, кусты, деревья, каменистые утесы, лежащих на них ластоногих и тучи разноголосых птиц. Вспоминали нашу разведывательную экспедицию. Как и в прошлый раз, к нам пристроились дельфины и весело играли у самого борта.

Через пару часов после отплытия Кирилл, пошатываясь на затекших ногах, встал и, хватаясь за спинки сидений, добрался до водителя. Тот, сбавив обороты мотора, чтобы священнику не пришлось надрывать голос, вопросительно посмотрел на него.

– Теперь не худо бы перекусить и заодно кости замлевшие размять, – сказал Кирилл. – Да и по естественным надобностям, думаю, всем нужно.

Идя на малой скорости, Леня повернул к берегу. Это было то самое место, где, возможно, произошла предполагаемая катастрофа, погубившая когда-то весь экипаж неведомой нам экспедиции. Чтобы укрыть катер от океанских волн, Леня вошел в небольшой залив и пришвартовал его к массивному камню на крутом утесе.

– Не понял, – сказал Кирилл. – Здесь трудно по уступам карабкаться. Давай к пляжу – вон за тем островком.

– Нет, отче, там нельзя.

– Это еще почему?

– Сейчас в самом разгаре отлив – можем надолго на песок сесть. А катер груженый, тяжелый – впятером не спихнуть. Уж лучше на утес взобраться. Он и судно от волн прикроет, пока мы обедать будем, и на плаву оно все время останется.

– Верно, – поддержал я. – Когда-то мы с Марией чуть не застряли по этой причине. Леня, я вижу, моряк опытный, знает, что к чему.

– Да, да, – подтвердила Мария. – Был такой случай. Лучше по камню взлезть, чем потом сутки тут кукарекать. Следующий прилив только к вечеру начнется, а ночью плыть небезопасно.

Выйдя на берег, мы размяли суставы и собрались в тени дерева с большими глянцевыми листьями и колючими бордовыми плодами величиной с грецкий орех. Олег принес с катера рюкзак с продуктами, и мы сели на подстилку, чтобы поесть.

Мария разложила еду. Я потянулся было за своей порцией, но она деликатно удержала мою руку. Кирилл благословил ястие-питие, и все принялись жевать.

– Изумительный хлеб, – сказал я, с удовольствием откусывая кусок ароматной лепешки.

– Это наши женщины испекли. На дровах из розового дерева, как мы его назвать успели. В тандыре. Его недавно печники паствы построили, – пояснила Мария. – Пахнет?

– Великолепно пахнет. Думаю, мне вредно такие есть – объесться можно.

– А ты следи за собой, не ешь досыта. Минут через десять-пятнадцать голод пройдет.

– Я знаю, Марийка. Лучше скажи, что это за мясо, такое нежное и сочное?

– Местная козлятина, – вмешался Кирилл. – Экологически чистая. Безукоризненно.

По окончании пиршества Мария занялась уборкой. Олег ей помогал, а мне Кирилл предложил сходить за свежей водой, так как Мария успела ему сказать, что здесь неподалеку протекает небольшая речушка. Леня пожелал составить нам компанию, и мы охотно согласились.

Он принес с катера две полиэтиленовые канистры и собрался было вылить из них воду, но Кирилл остановил его.

– Не понимаю, зачем тащить воду к воде? Чтобы набрать свежей, все равно придется освободить емкости.

– Нет, Леня. Всяко может быть. Не забывай, что мы находимся в незнакомом и диком месте. А если там вода окажется грязной или, скажем, соленой? Непригодной для питья, одним словом? Что тогда? До самой деревни от жажды мучиться? А жара – сам видишь какая. Никогда нельзя выбрасывать старое, пока не обретешь нового. Это армейское у меня.

Но вода в реке оказалась, как и в прошлый раз, чистой и удивительно холодной. Мы поднялись немного вдоль берега вверх от устья. Кирилл снял бандану и, прополоснув в воде, сложил ее в виде кулька. Зачерпнув им порцию воды, сделал несколько глотков.

– Отличная вода. Лучше, чем на любом земном курорте. Освобождай, Леня, канистры – наберем здесь.

Кирилл и Леня взяли по запотевшей канистре, и мы пошли обратно вдоль пляжа. Солнце пекло нам спины, плечи и головы, пот насквозь пропитал одежду и выцветшие банданы.

– Давайте нести по очереди, что ли, – предложил я. – Мне неудобно идти с пустыми руками, когда у вас по десять килограмм воды. Я подменять вас буду, когда устанете.

– Нет, Артем Тимофеич. Вы значительно старше меня. А Леня – совсем молодой. По законам нашей паствы к старшим нужно относиться с почтением, с уважением. Да и нести тут, собственно, всего ничего.

Пройдя полдороги, мы остановились передохнуть в тени одинокой пальмы. С моря дул дневной бриз. Леня сбросил штормовку, подставляя потное тело легкому прохладному ветру.

– Окунемся, что ли? – предложил Кирилл, раздеваясь.

Я согласился и тоже разделся. А Леня плюхнулся в океан прямо в джинсах, проплыл немного и, выйдя на песок, сунул мокрые ноги в кроссовки и побежал в тень. Мы с Кириллом отплыли от берега на несколько метров и начали барахтаться, наслаждаясь прохладой.

– Что-то Леня сегодня не в духе, – сказал Кирилл, отфыркиваясь. – И джинсы почему-то не снял.

– Думаю, чтоб жара не так досаждала. В мокром оно прохладнее.

Но я-то знал – он не хочет, чтобы Кирилл заметил следы нападения спрута, и прячет их под брюками. Воспоминание об этом инциденте заставило меня содрогнуться. Ведь подобная тварь может напасть на нас прямо сейчас, в воде, а здесь от нее защиты практически никакой.

Выйдя из океана, мы поспешили в тень и, не обсохнув начали одеваться. Наклонившись, чтобы зашнуровать кроссовки, я увидел в песке батавскую слезку, потом другую, за ней еще и еще.

– Что вы там собираете, Артем Тимофеич, – поинтересовался Кирилл.

– Батавские слезки. Помните, я вам показывал?

– Помню. Дойдем до катера – молодежи покажите и расскажите о них, что знаете. Для общего развития.

Готовый к отплытию катер спокойно покачивался на воде, а Олег и Мария, сидя в тени, о чем-то беседовали.

– Наконец-то, – сказала Мария. – Мы с Олегом уже волноваться начали. Думали, с вами случилось что.

– Типун тебе на язык, – сказал я. – Пусть Леня с Олегом погрузят канистры, а потом я кое-что покажу.

– Сначала водички дайте, – попросил Олег.

Леня молча протянул ему канистру.

– На, пей.

Мария взяла из рук Кирилла вторую и, отвинтив крышку, начала жадно хлебать большими глотками.

– Вода – что надо, – сказал Олег, вытирая губы тыльной стороной ладони.

– Теперь покажите, Артем Тимофеич, молодежи ваш опыт с этими – батавскими слезками, – попросил Кирилл.

Оба молодых человека с удивлением наблюдали, как сверхтвердые “слезки”, выдерживающие тяжелые удары камня, с легкостью рассыпались в пыль при обламывании тонкого как волосинка хвостика, и сами проделывали этот опыт, пока не закончился запас набранных мной “слезок”. Мария с удовольствием разъяснила им физические основы этого явления и высказала возможное происхождение “слезок” на этом пляже.

 

XVI

 

Мы вошли в узкий пролив и, обойдя открывшуюся перед нами скалу, неожиданно оказались в тихой просторной гавани, отгороженной от океана густо оплетенными плющом высокими утесами с пальмами на вершинах. Вдоль правого берега впадающей в гавань небольшой речки стояли крытые пальмовыми листьями новенькие мазанки, к которым примыкали аккуратные огородные участки. Оттуда, со стороны деревни, ветер доносил запахи человеческого жилья: дыма, свежеиспеченного хлеба, вареного мяса, жареной рыбы и домашнего скота. Изредка слышались отдаленное мычание коров, блеяние овец и лай собак.

Двое молодых парней спустились к месту, где мы причалили, в сопровождении большого короткошерстого пса и помогли Лене закрепить швартовочный канат. С трудом разминая закостеневшие суставы, мы с Марией оставили катер. Увидев меня, пес незлобно залаял. Олег раздраженно цыкнул на него, и он, виновато опустив голову, улегся в тени большого камня, откуда, положив голову на лапы, стал пристально наблюдать за мной.

Мария повела меня на широкую террасу в тень могучих деревьев, где было сооружено несколько беседок для отдыха и работы в условиях экваториального зноя. Кирилл остался с мужчинами, отдавая какие-то распоряжения.

– Пойдем, я заодно покажу тебе здешний туалет, – сказала она.

Туалет представлял собой дощатое сооружение, разделенное на две половины – женскую и мужскую. От текущего неподалеку ручья по канавке в туалет поступала вода, непрерывно смывающая нечистоты и уносящая их вниз, в естественный колодец, промытый водой за многие годы. Над канавкой было сооружено несколько чисто вымытых деревянных сидений, а под потолком – подвешены снопы ароматных трав, так что никаких неприятных запахов в туалете не было. Для мытья рук в углу на полке стоял бочонок с водой, в который был вмонтирован бамбуковый краник с деревянной пробкой. Использованная вода отводилась от рукомойника по канавке в общий колодец.

Вымыв руки и освежив лицо, я вышел наружу к ожидавшей меня Марии.

– Скажи, Марийка, а на кой черт Кириллу понадобилось везти меня в эту деревню?

– Артем, я тебя уже много раз просила – не поминай нечистого. Это грех. Ведь этим ты всякий раз призываешь его! – перебила меня Мария. Последовала короткая пауза. – А в этой деревне владыка хочет показать тебе плоды благих дел, на которые исподобил нас Господь.

– Я и возле первого лагеря увидел, как организованно идет строительство, какие чудесные домики из местных материалов соорудили ваши люди и по достоинству оценил их мастерство и трудолюбие. А здесь еще и огороды, и скотные помещения, и где-то, наверное, выпас есть. И сети для рыбной ловли, я успел заметить, у берега разостланы. Об этом можно было и просто рассказать – я бы и на слово поверил.

– Пойми, владыка хочет самолично показать тебе здешние преобразования. Он очень гордится плодами труда нашей паствы. Скажу по секрету – дальше, за тем вон отрогом, мы строим храм. Каменный. Он будет непосредственно к скале примыкать. Там уже владыка служит службы божьи – сегодня как раз богослужебный день у нас. В хоре поют талантливые вокалисты – сам посмотришь и послушаешь. А вот и владыка.

Мария встала и слегка поклонилась, и я рефлекторно сделал то же самое. Кирилл ответил таким же поклоном и жестом предложил нам сесть.

– Ну, как вам, Артем Тммофеич, наша новая деревня? Успели окинуть взглядом?

– Восхищен вашими успехами и надеюсь, что и дальше все будет не хуже, – ответил я.

– Вот и отлично. Сейчас пообедаем, потом отдохнем с дороги, и, если захотите, я покажу вам недавно заложенный храм Христа Спасителя – первый храм в этом мире обетованном. Я уверен, для наших потомков он будет самым святым и почитаемым местом.

– Что ж, дай-то Бог, – равнодушно сказал я, срывая из любопытства с дерева коричневый стручок длиной сантиметров семьдесят.

– Тогда прохладитесь в душе, а потом немедленно к столу, дорогие мои! С Богом! Кстати, плод, который вы сейчас сорвали – великолепная пряность. Ей на Земле цены бы не сложили. Здесь вообще природа щедрая.

Мы с Марией пошли в душевую, устроенную в тени по дачному принципу. Освежающе прохладная вода самотеком по бамбуковому желобу подавалась в резервуар непосредственно из ручья, стекающего со скалы.

Мое тело еще хранило прохладу душа, когда мы вошли в трапезную, устроенную в просторной и светлой мазанке, где был накрыт стол на четверых. Около него хлопотали Алла Ивановна и какая-то женщина лет под тридцать. На столе красовалась бутылка дорогого коньяка, а рядом с нею стояло блюдо с вареной картошкой и тушеным мясом, миска с салатом из огурцов с помидорами и большая тарелка жареной рыбы.

– Здравствуйте, дорогие мои! Наконец-то, Артем Тимофеич, вы осчастливили нас своим посещением! Благослови вас, Господи! – прощебетала матушка и принялась наливать ароматную уху в бамбуковые посудины.

Ее помощница принесла на тарелочке мелко насеченную зелень и положила в уху каждому по пряно пахнущей щепоти. Мария распечатала коньяк и разлила по новеньким бамбуковым стопкам.

– Садитесь, где кому нравится, – пригласила Алла Ивановна. – Еда у нас простая, крестьянская, но приготовлена с молитвой и любовью. Владыка придет с минуты на минуту, как только отдаст распоряжения на завтра.

После обеда Кирилл, как обещал, повел меня к строящемуся храму, показал прочно сложенный фундамент и обещал ознакомить с рабочим проектом. С особой гордостью показал он также тщательно ухоженные огороды, в которых росли и зрели земные овощи. Потом мы осмотрели медпункт, детский сад, мастерскую и, как он назвал его, помещение для гостей. Я не мог не восхититься организационной работой этого незаурядного человека.

– Вы талантливый организатор, отец Кирилл. Такую работу за короткий срок проделали!

– Все в руках Господа, дорогой Артем Тимофеич. И все, что сделано для паствы – подвиг его и только его. Пожалуйста, не нужно его заслуги приписывать ни мне, ни кому-либо другому. За все мы должны благодарить нашего Господа, и об этом никогда нельзя забывать.

Он посмотрел на меня и скромно улыбнулся.

– Тем не менее, спасибо за поддержку, Артем Тимофеич, – он сделал небольшую паузу. – Нам еще школу предстоит оборудовать и клуб. В срочном порядке. Школу, конечно же, в первую очередь. Край нужны также больница и роддом. Молодые люди жениться будут, потом рожать, учить и воспитывать детей. И в жилье острую потребность испытываем. Все нужно ускоренными темпами создавать, все процессы созидания форсировать. А они самые трудные, особенно вначале. Поэтому на первых порах без связи с Землей никак не обойтись, – пояснял Кирилл, когда мы с ним возвращались к месту ночлега, подготовленному для нас с Марией матушкой и все той же помощницей.

– Отец Кирилл, вы же когда-то говорили, что собираетесь перейти на полную самостоятельность и отрешиться от земного общества. Жить планировали охотой и собирательством. А теперь говорите совсем иное, – съязвил я. – И если вы и дальше будете внедрять сюда плоды земной цивилизации и поддерживать тенденцию ее развития, то рано или поздно получите здесь такую же экологическую обстановку и такие же моральные проблемы, как сейчас на Земле.

– Условия диктует нам Господь, и мы будем им подчиняться, как бы трудно нам ни было, особенно на первых порах. Чтобы поскорее решить вопрос полной автономизации паствы, нам сейчас нужны инструменты, металл, стройматериалы, оружие, взрывчатка, электроэнергия и кое-какие машины и устройства. Наши энергетики предложили установить на реках гирляндные гидроэлектростанции, и мы уже заказали несколько промышленных образцов мощностью по двадцать киловатт. А для разведки окрестностей приютившего нас острова мои специалисты сооружают два дельтаплана. Думаю, через месяц они смогут поднять их в воздух и посмотреть, есть ли тут поблизости еще острова и континенты. Потом мы постепенно научимся сами производить все необходимое для автономного существования.

Солнце приблизилось к горизонту, и мы с облегчением ощутили первое дыхание долгожданной прохлады. Скалы, песок и почва быстро остывали. Ласково повеял вечерний бриз. Кирилл замолчал, и я радовался этому молчанию. Мне было гораздо приятнее слушать крики лесных и береговых птиц, скрип и стрекот насекомых, чем разглагольствования Кирилла. Но через несколько минут он продолжил:

– Я это, Артем Тимофеич, вот к чему, – он сделал многозначительную паузу. – Для того чтобы наша паства поскорее пустила здесь крепкие корни, мы остро нуждаемся в существенном увеличении поставок товаров с Земли, и нам очень неудобно загружать вас, образованного человека, работой, по сути дела, привратника. Вам будет трудно открывать и закрывать шлюз так часто, как это нужно, чтобы пропускать туда-сюда наших людей и грузы. Вам когда-то и отдых необходим. А прерывать поток поставок никак нельзя. Понимаете, да?

– Ничего, меня это не отягощает, и я постараюсь справиться.

Я не понимал, к чему этот хитрец клонит. Словно прочтя мои мысли, он решил тут же расставить все точки над “i”.

– Видите ли, дорогой Артем Тимофеич, я хочу, чтобы вы сообщили мне код. Понятно?

– Какой код? – удивленно спросил я, совершенно сбитый с толку.

– Да не делайте только вид, будто не понимаете, о чем речь. Мне нужен код доступа к шлюзу, чтобы вы могли спокойно вести свою привычную жизнь, в то время как миссию пропуска поселенцев и грузов возьмут на себя наши люди. Надеюсь, теперь все ясно?

Так вот оно что! Вот зачем ему понадобилась эта дипломатическая тягомотина и доставка меня в деревню, откуда до дома просто так не доберешься. Ему нужен полный контроль надо всем, что связано с этим злополучным шлюзом, и он решил использовать все средства давления на меня. Как хорошо, что ни он и никто другой не знает, что никакого кода не существует. Достаточно отдать мысленную команду, касаясь столешницы пульта или стенки шлюза. Ну, нет! Только не это, голубь ты мой сизокрылый. Что ж, придется всячески поддерживать версию существования этого “кода”. Интересно, откуда он ее взял? Не иначе как Мария придумала. Ну, спасибо ей за это, не то все могло бы быть намного хуже.

– До сих пор нынешнее положение устраивало всех, а теперь вы зачем-то торопите события, – сказал я, стараясь казаться абсолютно спокойным. – Куда нам спешить? Для чего? Поспешишь – людей насмешишь.

Внезапно налетевший порыв ветра чуть не сорвал с Кирилла широкополую соломенную шляпу. Прижав ее рукой, он повернулся спиной к ветру и, оказавшись со мной лицом к лицу, преградил мне дорогу. Я видел, как он побагровел. Его щека со шрамом внезапно задергалась, и он рефлекторно прикрыл ее ладонью.

– А сейчас это нас не устраивает! Поясняю почему. Почти половина паствы еще не имеет собственного жилья, и люди нуждаются не только в нем, но еще и в элементарном комфорте, квалифицированной медпомощи и сносном досуге. Нужен круглосуточный режим работы шлюза, но обеспечить его вы не сможете при всем желании. Нам же, как я объяснил, никак без него не обойтись. Так что сделайте, пожалуйста, богоугодное дело – сообщите код, и всем будет хорошо – и нам, и вам.

В голосе священника прозвучали нотки раздражения. Но я сделал вид, будто не замечаю этого. Наши взгляды встретились, и его глаза сверкнули сатанинским блеском, от которого у меня по спине пробежала волна холода, несмотря на теплый и душный вечер. Захотелось съежиться и забиться в какую-нибудь щелку, глубокую и тесную.

До места, отведенного мне под ночлег, мы шли молча и думали каждый о своем.

У порога нас встретили Алла Ивановна, ее помощница и Мария. Оживленно беседуя, женщины весело хохотали. Как школьницы. Увидев мрачное лицо Кирилла, они посерьезнели и замолчали. Я почувствовал, что они ожидают нового поворота событий.

– Где Олег и Леонид? – сурово спросил Кирилл.

– На берегу. Вместе с Алексеем мотор перебирают, – поспешно ответила матушка.

– Приведите-ка их сюда. Обоих. Пусть Алексей пока один поработает.

Посреди комнаты стоял видавший виды стол, покрытый полотняной скатертью, и четыре грубо сработанных табуретки, а у стены – широкая двуспальная кровать, сплетенная из лозы. Низкий потолок подпирали две железные трубы. На окнах с полотняными занавесками висели толстые шторы, расшитые народным орнаментом. В углу стояла жесткая ширма, изготовленная из бамбука по китайской или японской технологии.

Кирилл сел за стол и кивком головы пригласил меня. Я тоже сел. Кирилл уставился на меня сверлящим взглядом и, барабаня по столу пальцами, продолжил прерванный было разговор:

– Мне нужен код, Артем Тимофеич. Я долго ждал, что вы сообщите мне его по собственной инициативе, но вы почему-то этого не сделали. А пастве он, как я вам только что разъяснил, крайне необходим.

Что же делать? Преимущество сейчас на его стороне, я полностью в его руках. И деваться мне некуда. Он непременно этим воспользуется. Надо как-то, любой ценой, вернуться в Елизарово и попросить защиты у властей.

– Хорошо, я подумаю.

Кирилл аж подскочил на табуретке.

– Что за чушь! Было время, думали. Хватит водить меня за нос. Выкладывайте код.

– Я не могу так сразу. Морально не готов. Дайте время.

– Времени нет. Вы и так слишком много его у меня отняли, бессовестно злоупотребляя моим терпением. Мне нужно сейчас. Итак – код!

– Позже. Утро вечера мудренее.

– Хватит морочить мне голову! Мое терпение не беспредельно!

– Больше ждали, меньше осталось. Подождете еще сутки-другие.

У Кирилла снова задергалась раненая щека. Прикрыв ее пальцами, он смотрел на меня глазами палача, убийцы.

– Сколько можно надо мной издеваться?! Ты скажешь мне код! Скажешь сегодня! Прекрати препираться! Ты – агнец по сравнению с теми волками, которым я развязывал языки! Я не остановлюсь ни перед чем! Понял?

Меня охватила дрожь. Я понимал, что он способен прибегнуть к физическому насилию и пыткам, а их я опасался больше всего. Мобилизовав остатки мужества, я, стараясь казаться спокойным, воззвал к его преданности Христу, которую он постоянно подчеркивал:

– Отец Кирилл, вы же служитель и последователь человеколюбца Христа, а угрожаете мне расправой. Как же так?

– Не трогай светлого имени Спасителя! Я все делаю во имя его. И если за него должна пролиться кровь, то пусть она прольется! Код!!! – взревел он, как медведь.

Он вскочил с места и, схватив меня за грудки, встряхнул так, что у меня потемнело в глазах, и, швырнув обратно на табуретку, заорал не своим голосом:

– Либо ты скажешь мне код, либо я пришибу тебя, как паршивого котенка!

– Убьешь – так и останешься здесь навечно. Будешь огонь трением добывать, каменными топорами деревья рубить…

Во рту у меня пересохло. Я с трудом ворочал языком. Разумеется, меня он не убьет, потому что я ему нужен, но избить до полусмерти может вполне. Главное – выиграть время, чтобы попытаться что-то придумать, найти какое-то соломоново решение.

– Не стращай, это не тот случай, друг любезный! – выпалил он.

В дверь тихонько постучали.

– Да! – крикнул Кирилл, утирая носовым платком пот со лба.

Вошли Леня с Олегом и скромно остановились у двери.

– Звали, владыко? – робко спросил Леня.

– Звал, – ответил Кирилл блаженным голосом. – Беда у нас, дети мои. Сатана завладел разумом Артема.

– Что?! – вскричал я, вскакивая с табуретки.

– Взять его! Обезоружить!

Парни ловко заломили мне руки. Как видно, им уже приходилось исполнять аналогичные приказы этого солдафона, ибо действовали они не сговариваясь и слаженно. Из-под куртки Кирилл выхватил пару наручников и протянул Олегу.

– Снять с него штормовку! Пристегнуть к трубе!

В мгновение ока моя видавшая виды штормовка оказалась на полу, один “браслет” охватил мою левую руку, а другой – одну из труб, подпирающих потолок.

Тщательно, со знанием дела, Олег обшарил мои карманы и выложил на стол их скудное содержимое: носовой платок, зажигалку, перочинный нож, небольшой блокнот и авторучку. Леонид поднял с пола отнятые у меня нож и топорик и положил рядом. Олег бесцеремонно снял с меня часы и бросил на стол.

– Что вы себе позволяете! – хрипло крикнул я, беспомощно дергая прикованной рукой.

От унижения хотелось бесноваться, сквернословить и выть. Но я нашел в себе силы сдержаться и беспомощно опустился на дощатый пол. Кирилл, воздев руки к небу, патетически изрек:

– Да свершится воля божья!

Он потрепал по плечу Леню, затем Олега.

– Спасибо, дети мои, за помощь заблудшей душе. Теперь придвиньте это ложе к трубе и ведерко для нужд принесите. Пусть несчастный раб божий Артем, когда вселившийся в него бес угомонится, полежит по-человечески в молитве об изгнании из сердца Сатаны нечестивого. А мы пойдем ко храму молить всемогущего Господа нашего о помощи несчастному. Олег, иди вперед, звони к молитве.

Парни придвинули к трубе кровать и вышли. Теперь я имел возможность хотя бы сесть по-человечески или лечь. Через пять минут вернулся Леня с деревянным ведром, накрытым крышкой, и поставил около меня.

– Спасибо, Леонид. Иди, сын мой, на молитву господню, а я сейчас.

Когда за Леней закрылась дверь, лицо Кирилла снова исказила гримаса злобы, и он впился в меня черными как угли глазами. Наклонившись надо мной, словно кобра над жертвой, прошипел:

– Полежи-ка здесь до утра да поразмысли над собственной судьбой. Она вся в твоих руках. Ты меня понял?

Кирилл прожигал меня насквозь раскаленным взглядом, и его глаза сверкали безумным блеском.

Он вышел, и еще некоторое время был слышен звук его удаляющихся чеканных шагов, а я лежал и ломал голову над тем, как вырваться из лап этого негодяя и вернуться в далекое Елизарово, которое казалось теперь таким родным и дорогим моему сердцу. Однако ничего реального придумать не мог. Говорят, в подобных случаях решение со временем является само. Но сидеть у моря и ждать погоды было глупо. Эмоции требовали неотложный действий.

Издалека донесся дребезжащий звон металла. Били железом по железу. Баммм! Баммм! Баммм! Это мне напомнило студенческую юность, третий курс. В колхозе на сельхозработах рядом с импровизированной кухней на дереве висел кусок старого рельса, и когда был готов обед, кухарка колотила по нему молотком, приглашая шумное студенческое племя к столу. Очевидно, Кирилл вместо колокола использовал кусок привезенного сюда рельса.

Полчаса спустя послышалось далекое хоровое пение. Пели красиво, голоса были подобраны со знанием дела. Надо всеми доминировало колоратурное сопрано – женщина вкладывала в молитву открытую душу и эмоции высшей чистоты и благородства. Слушая ее, я все больше проникался к Кириллу неприязнью, даже отвращением. Подумать только – сознательно обманывать такую возвышенную душу. Ведь они, судя по его намерению, молились за то, чтобы меня покинуло сатанинское наваждение!

Потом пение стихло. Слышались оживленные голоса людей, расходящихся по домам. Минут через двадцать за дверью моей спальни или скорее тюрьмы послышался легкий шорох шагов. Я узнал походку Марии. Бесшумно открыв дверь, она вошла в комнату и тихо села ко мне на кровать. Взяв меня за руку, озабоченно спросила:

– Артемушка, что случилось? Владыка очень расстроен.

Ее голос проникал глубоко в мою травмированную душу, в мое раненое сердце. Хотелось ее обнять, припасть к ее груди и поделиться выпавшими на мою долю испытаниями и горестями. Тем не менее, я решительно высвободил руку.

– Твой владыка – лицемер и негодяй. Обнаглел до такой степени, что хочет вообще схватить меня за глотку. Но я сыт по горло его лицемерием и уступать не намерен, о чем сказал ему открыто, в глазки.

– Свят! Свят! Свят! Вот чем ты расстроил его! Бойся Бога, милый. Откажись от этих хулительных слов – владыка ведь святой. Не то тебя Бог накажет. А этого не хочет ни он, ни я, ни ты сам. И, поверь мне, пастырь наш плохого не желает никому, тем более тебе. Ты в его глазах – образец, пример для подражания. Ведь это тебе, а не кому-то другому Господь, вняв многократным молитвам владыки, ниспослал этот шлюз. Но не для личных твоих устремлений, а для всей нашей паствы ради спасения рода человеческого от греха и мерзости, в которых погрязло земное общество. Доверься владыке. Он очень добр и человеколюбив, уж поверь мне, дорогой.

– Добрый, говоришь? Смотря с кем сравнивать. Если с разъяренным волком, то пожалуй да.

За дверью послышался шорох и постучали.

– Да! Войдите, – крикнул я и не узнал своего голоса. Как видно, из-за перенесенного стресса он стал необычно сухим и сиплым.

Вошел Леня с ведром воды и стаканом из бамбука.

– Я – водички для Артема Тимофеича. Владыка велел.

Он поставил ведро у кровати, стакан – на стол и направился к выходу. У самой двери оглянулся и, видя, что Мария обращена к нему затылком, сцепил руки ладонь к ладони и потряс ими перед собой в знак поддержки. Это вызвало во мне бурю гнева – ведь я недавно вырвал его из объятий верной смерти, и теперь все забыто – сначала он вместе с Олегом пристегнул меня наручниками к трубе, а теперь призывает крепиться и покориться судьбе! Какой цинизм! Присутствие Марии не позволило мне обрушить на него клокочущий у меня внутри поток самых грязных ругательств.

– Артем, милый… – начала было Мария, но я оборвал ее.

– Не называй меня милым! Это с твоей стороны надругательство над самым сокровенным, самым нежным моим чувством!

– Ну почему ты такой вспыльчивый? Давай спокойно поговорим, как раньше. Ведь мы с тобой находили общий язык. Всегда. Найдем и сейчас.

– Мария, прекрати, прошу тебя! Не оскверняй хотя бы наше прошлое. Оно было святым. У нас так хорошо, так удачно складывались отношения, пока ты не предала меня. Ты все делала так, как мне нравилось: и улыбалась, и целовала, и даже руку клала на плечо. Все между нами было слаженно, вдвоем мы составляли нечто единое, нечто гармоничное. Мы без слов обменивались эмоциями и даже мыслями, сияли, как я называл это состояние близости. И вдруг ты предала меня…

Я опустил голову на грудь и замолчал. Меня душили слезы, и я не хотел показать свою слабость – разрыдаться перед нею.

– Я? Тебя предала? Артемушка, мне обидно. Ведь я всю себя подчинила тебе, жила это время исключительно для тебя, а ты…

– Ты за моей спиной посвятила в нашу тайну этого жестокого человека! Он теперь жаждет абсолютной власти и надо мной, и над тобой, и надо всем этим щедрым, гостеприимным миром. Думает, что уже сорвал самый крупный куш в истории. Ему теперь мало здесь жить со своей сектой, как он говорит, по заповедям, так он и связь с Землей хочет под контроль заполучить! Нет уж! Если я выберусь отсюда живым, здесь будут править бал ученые и наши власти.

– Артем, успокойся, прошу тебя. Пойми, владыка заботится не о себе, а о всей пастве. О детях и стариках. Хочет, чтобы здесь как можно скорее заработали школа, больница и все остальное. Ты не сможешь обеспечить пропуск нужного количества людей и грузов. Скажи уж ему код, и он оставит тебя в покое – ведь ты у него самый почитаемый человек.

– Нет, не оставит. Как только он получит контроль над шлюзом, он тут же убьет меня.

На ее лице отобразился явный испуг, и она отпрянула.

– Господи милосердный! Что ты такое говоришь, Артем?! Страшись Господа. Это владыка-то тебя убьет? Подумай, зачем ему это?

– А чтобы я не привел сюда представителей властей и ученых, чтобы остаться монополистом на шлюз и все, что с ним связано! Теперь до тебя дошло, наконец?

– Никогда! Слышишь, никогда владыка не сделает ничего подобного! Он святой человек и живет по заповедям. А там сказано “не убий”.

– Для такой личности это не аргумент. Он найдет оправдание любому преступлению. За время войны в Афганистане его психика была многократно травмирована и претерпела необратимые изменения. Ему нельзя доверять.

Мария кинулась ко мне на шею, и ее тело затряслось от рыданий. Я млел от близости ее тела и нежно гладил ее роскошные волосы. Ощутив под рукой металлическую шпильку, я вдруг онемел от неожиданно вспыхнувшей в моем мозгу идеи. Меня словно электрическим током ударило. Ага! Да этой шпилькой можно попытаться открыть замок наручников! Я читал об этом в книгах, видел такое в фильмах, но сам не пробовал. Да я и наручников-то вблизи не видел, только в кино. Смогу ли, нет ли, но попробовать нужно. Надо использовать все шансы. Тихо, чтобы Мария ничего не почувствовала, я вытащил длинную шпильку и зажал в кулак.

– Марийка, помоги мне сбежать отсюда… Пожалуйста, моя родная.

Мария отстранилась.

– Артемушка, милый… – она было осеклась, но видя, что я не обратил на это слово внимания, продолжила. – Я не смогу тебе помочь в этом при всем желании. Утром придет владыка, и я, будучи между вами посредницей, постараюсь найти какой-то компромисс. Обещаю.

Она встала и пошла к выходу. У двери ее прическа распалась, и темные тяжелые волосы беззвучно упали ей на плечи. Она остановилась, посмотрела на меня, и на ее лице полыхнула нежная, такая женственная прощальная улыбка. Казалось, от нее даже в комнате посветлело. Постояв несколько секунд, Мария вышла, и мне было неописуемо приятно слышать мягкий звук ее удаляющихся шагов.

Вошел Олег и, внимательно осмотрев мою спальню, уменьшил огонь керосиновой лампы до минимума. Щупая в кармане мариину шпильку, я со страхом думал: “Только бы этот тип не вздумал меня обыскивать! Поскорее бы ушел!” Окинув меня напоследок волчьим взглядом, он наконец удалился.

За дверью послышались приглушенные голоса. Говорили Олег и Леонид, но о чем, разобрать было невозможно. Потом все стихло. Слышны были только редкие крики ночных птиц да забористые трели еще не уснувших насекомых.

 

XVII

 

Чтобы внезапно вошедший в комнату не мог видеть, чем я занимаюсь, я уселся на кровать спиной ко входу и, достав шпильку, попытался открыть замок наручника. Но тщетно. Кончик беспомощно царапал по твердому металлу. Только один раз мне удалось задеть какой-то механизм, что также не дало желаемого результата. Я чувствовал, что устал и не способен довести дело до конца. Нужно хоть немного поспать, а потом продолжить попытки освободиться от проклятого браслета. Повалившись на кровать, я тут же уснул, несмотря на тревожное состояние.

Проснулся я оттого, что кто-то мне зажал рот. Открыв глаза, я увидел перед собой в полумраке лицо Леонида. Зажимая мне рот, он одновременно приставил к губам указательный палец.

– Артем Тимофеич… тихо… Тихо, пожалуйста. Я пришел помочь вам, – произнес он еле слышным шепотом.

Он убрал руку с моего рта, чтобы я мог говорить.

– Чем? Чем ты можешь мне помочь? – спросил я, не веря в собственную удачу.

– Тихо, пожалуйста. Шепотком говорите. Я помогу вам уйти отсюда.

– Каким образом? Куда? – спросил я, безнадежно махнув рукой.

– Минутку. Сейчас я попытаюсь расстегнуть ваш браслет.

Он достал из кармана женскую приколку для волос, сунул ее кончик в отверстие для ключа, сделал несколько движений и надавил на что-то внутри. Неожиданно приколка, треснув, разломилась надвое.

– Твою мать! – выругался он, ища в постели обломки. – Но ничего, этим обломком тоже можно попытаться открыть.

Однако обломок был слишком короток, и у Лени ничего не получалось. Он с остервенением ковырял в замке, но безуспешно.

– Нет, зараза, короткий. Что бы такое придумать? – нервно сказал он, отчаянно пытаясь найти выход из создавшегося положения. – Посмотрим на столе, быть может, там ненароком что-нибудь такое завалялось.

– Леня, а вот это не подойдет?..

Я протянул ему мариину шпильку. Он тут же схватил ее и, рассмотрев в тусклом свете керосиновой лампы, прошептал:

– Артем Тимофеич, да это же то, что доктор прописал!

– Я уже пробовал ею открыть – ничего не получилось.

– А у меня сейчас получится. Я же механик и знаю, как этот замок устроен. Вот, смотрите.

Леонид сдавил кончик шпильки зубами и чуточку изогнул, потом еще немного.

– Пожалуй, годится.

Сунув импровизированный крючок в отверстие, он ковырнул им раз, другой, потом еще и еще. Я уж было подумал, что у него, как недавно у меня, тоже ничего не получится, но в это время замок щелкнул, и дужка наручника мягко отошла. Освободив затекшую руку, я покрутил кистью, чтобы немного размять.

– Так. Полдела сделано, – удовлетворенно сказал Леонид. – Пускай эта шпилька валяется здесь, чтобы владыка подумал, будто вы самостоятельно освободились. Правда, он дотошный, настойчивый и беспощадный. Страшный человек.

Я кивнул в знак согласия и уже раскрыл рот, чтобы спросить, почему он служит такому негодяю. Но Леня перебил меня.

– Артем Тимофеич, у нас очень мало времени. Пожалуйста, возьмите свои вещи со стола. И шляпу мою широкополую – думаю, она вам лишней не будет. Теперь выслушайте меня, не перебивая. Дальше будете действовать самостоятельно.

– Я готов, Ленечка, – сказал я, пристегнув к поясу топорик и нож.

– Часы и зажигалку не забудьте. Возьмите и мою в придачу – огонь всегда может понадобиться. Теперь слушайте мое напутствие.

Сосредоточенно глядя ему в глаза, я старался быть предельно внимательным, чтобы не упустить ни единого слова.

– Так вот, помните тропинку, по которой вы с Марией поднялись сюда, когда сошли с катера по прибытии?

– Помню, что вела она прямо к порогу…

– Вот-вот, – скороговоркой затараторил Леня. – Сойдете по ней к воде. Справа в зарослях привязана небольшая лодчонка. Надувная. С мотором. Правда, в баке маловато горючего. Я незаметно пронес, сколько смог. В пивной баклаге. В носовой части найдете немного еды и бутыль с пресной водой. Если все пойдет по плану, вам этого хватит, чтобы добраться до шлюза. Швартовочный линь просто дернете за конец, и узел развяжется. Как можно тише, на веслах, выйдете в открытый океан и возьмете курс направо – на восток. Мотор запустите, когда пройдете второй отрог. Оттуда его в деревне не услышат. Океан не очень спокоен – дует северный ветер, будет гнать вас к берегу. Держитесь от него на расстоянии метров сто или двести. Рифов и шхер на этом участке нет. Горючего вам до шлюза не хватит, но постарайтесь дотянуть до восточной оконечности острова. Дальше, когда повернете к западу, океанское течение бесплатно донесет вас до подъема к шлюзу. Берег вы в том месте знаете.

– А если погоня?

– До утра вряд ли обнаружат ваше исчезновение, а лодки хватятся еще позже. За это время вы должны успеть добраться до шлюза. А погоню могут выслать только по морю – вам вслед. Через остров не пройдут. Прислушивайтесь – услышите за кормой мотор, постарайтесь где-нибудь укрыться в скалах или зарослях. Таких мест на южном берегу предостаточно. Вы все поняли? Вопросы имеются?

– Конечно. Почему ты не уйдешь со мной? Вдвоем это легче. Зачем тебе этот мерзавец Кирилл?

– А жена? А дочь? Он же тогда угробит их!

Снаружи донесся собачий лай.

– Тсс… – Леонид приложил палец к губам. – Я выйду – посмотрю, что там побеспокоило пса. Если что, притворитесь, будто вы спите. Только бы не Олег вернулся…

Он вышел, а я улегся на кровать, прикрылся курткой и, прищурив глаза, напряженно наблюдал за дверью. Обойдя ближайшие окрестности, Леонид вскоре вернулся.

– Там все спокойно. Очевидно, пес услышал какого-то зверя в кустах. Поднимайтесь, пойдем тихонько.

Леонид говорил спокойно, но в его голосе и в каждом жесте чувствовалось огромное напряжение. Мое сердце колотилось так, словно готово было выпрыгнуть наружу. Мы вышли из помещения, и я в нерешительности остановился.

– А собака эта не нападет?

– Нет. Успокойтесь. Она надежно привязана.

Я не мог удержаться, чтобы не спросить:

– Почему ты так Олега испугался?

– Потому что он тоже страшный человек. У владыки от закона скрывается, тяжкое преступление совершил.

– А ты как в их компании оказался?

– На бизнесе прогорел, без жилья остался. Владыка приютил меня с семьей, работу и хату дал. Этим и купил.

– А как с ним Мария связалась? – полюбопытствовал я напоследок.

– Вы что, сами не знаете? Она в депрессию впала – муж оставил. Стала брошенкой, отчаялась. Владыка помог ей почувствовать себя кому-то нужной, работу дал, – он замолчал и вернулся к делу первостепенной важности. – Все, Артем Тимофеич. Времени больше нет. Идите осторожно, ступайте как можно тише. С Богом!

– Ну, спасибо, Ленечка. Удачи тебе и благополучия.

– Вы вернетесь, Артем Тимофеич? – спросил он дрожащим голосом.

– Непременно. С представителями властей, учеными и милицией. Пока, дорогой мой спаситель. До встречи!

Леонид удержал меня за плечо.

– Погодите минутку. Пожалуйста, огрейте меня на прощанье вот этой дубинкой по голове, да посильнее, не бойтесь.

– Зачем? – искренне удивился я.

– Чтоб отвести от меня подозрение.

Он сунул мне в руки увесистую палку и повернулся затылком.

– Ну, смелее! Да со всей силы!

– Убью ведь…

– Нет, я выдержу. Давайте, на счет три. Раз! Два! Три!

Я ударил его дубинкой наотмашь, и Леня со стоном повалился на землю. На лице я ощутил капли какой-то жидкости и, вытерев их рукой, при свете звезд увидел, что это лёнина кровь.

– Отлично… – прошептал он, зажимая рану пальцами. – Теперь идите… прошу вас… скорее…

Спускаясь по тропинке, я слышал позади себя лай собаки, но когда я оказался у берега, он стих. Как и говорил Леня, справа росло кудрявое дерево, наклонившееся к самой воде. Среди опущенных в нее ветвей к стволу была привязана одноместная надувная лодочка с довольно-таки мощным мотором на корме. Усевшись на банку, я дернул за конец швартова и, подобрав его, оттолкнулся веслом от берега.

В гавани царила полная тишина. Слышался только ласковый плеск волн да шум ночного бриза в листве прибрежной растительности. Казалось, стук моего сердца слышен не только на берегу, но и наверху, в деревне. Был отлив, и течение само выносило меня в океан. Я только иногда работал веслами, чтобы не наскочить на прибрежные камни.

Из-за утеса донесся мерный шум прибоя, и я понял, что доплыл до океана. Пройдя мимо черного утеса, оказался в открытом океане. Ночь была безлунной, но небо было сплошь усеяно звездами, яркими и крупными, словно кто-то щедрой рукой разбросал по нему тлеющие угли и серебряные монеты. При свете звезд я отчетливо видел очертания берега и торчащие из воды одинокие громады скал. Днем все это выглядело совершенно иначе.

Я налег на весла, чтобы поскорее уйти от деревни и запустить мотор. Дул свежий ветер, прижимавший меня к берегу, и я все время вынужден был ему противодействовать, загребая правым веслом. Вокруг беспорядочно ходили гривастые волны, швыряя мое суденышко, как игрушку. Несколько раз мне казалось, что лодка опрокинется, но она упрямо держалась на плаву.

Казалось, что прошло не меньше часа, как я вышел в океан. Но двигался я очень медленно – только-только миновал первый отрог. До второго еще грести да грести, а я уже изнемогал от усталости. Как видно, сказывался возраст. Подмывало запустить мотор, чтобы отдохнуть, наконец. Но страх быть обнаруженным переборол усталость, и я с удвоенной силой налег на весла.

Казалось, мне никогда не дойти до второго отрога. Я греб и греб, а он словно удалялся, испытывая мою выносливость. Наконец он оказался у меня на траверзе. Пройдя для верности еще метров пятьдесят, я оставил весла и дернул ручку стартера. Мотор завелся с полуоборота, и я, возблагодарив про себя Бога и Леонида, смог, наконец, расслабиться. Все было бы отлично, если бы не волны и не встречное течение. Интересно, как далеко еще до восточной оконечности острова? Далековато. Но я был преисполнен оптимизма и верил в собственную удачу. Я оглянулся назад. На берегу не было никаких признаков беспокойства, а значит, погони тоже.

Держась в сотне метров от берега, я уверенно шел курсом на восток. Только бы добраться до шлюза раньше, чем вышлют за мной преследователей! Казалось, спасение совсем близко, и преследователи никогда не появятся за моей спиной. Только бы горючего хватило до выхода на попутное течение. Но до восточного мыса, насколько я помнил из опыта нашей с Марией экспедиции, было еще далеко.

Воображая себя уже рядом со шлюзом, я представлял, как будет неистовствовать Кирилл, узнав о моем возвращении в Елизарово. Думал о том, как наши власти положат конец его царствованию на острове, и ученые активно займутся изучением зашлюзового мира и самого шлюза. Внезапно, в самый разгар моих фантастических размышлений, мой мотор чихнул раз, другой, потом еще, еще и окончательно заглох. Я постучал по баку для горючего, и он отозвался пустым коробочным звуком. Все! Конец моим планам и надеждам. Теперь я могу перемещаться только на веслах.

Мои силы были на исходе, и двигаться к спасительному шлюзу я мог только черепашьими темпами. Меня непременно вскоре настигнут, нужно подумать об убежище хотя бы на светлое время суток. Пройдя на веслах не больше часа, до меня, наконец, дошло, что нужно срочно избавиться от мотора. Зачем же надрываться, тянуть бесполезные теперь килограммы металла?

Подойдя ближе к берегу, где встречное течение было послабее, я принялся отвинчивать мотор. Мешало волнение, но мне все же кое-как удалось ослабить крепление и сбросить мотор с транца. Да, жаль было собственными руками топить такой чудесный мотор, притом полностью исправный и отлаженный, как часики. Но сейчас на первом плане было спасение собственной жизни.

Грести стало легче, однако суденышко мое стало менее устойчивым на волнах и в любую минуту грозило перевернуться. Я греб, напрягая последние силы, но их оставалось так мало, что движение вперед было едва заметным. Однако другого выхода не было.

Окончательно обессилев, я решил немного отдохнуть. Чтобы лодку не относило течением назад, подошел вплотную к берегу и стал искать в темноте место для причаливания. Взошли луны, ярко осветив океанский простор и берег, что существенно облегчило поиски.

Обойдя покрытую лесом скалу, я увидел за нею зеркальную гладь залива, блестящую в лунном свете, и без колебаний вошел в него. Волнения здесь не было, и можно было спокойно подыскать место для причаливания. Но причалить не удалось – все подходы к берегу были густо заросшими высокой водяной травой и манграми, населенными миллиардами насекомых. Потревоженные моим вторжением, они сплошь облепили меня, стали лезть под одежду, в глаза, нос и уши. Пришлось отойти на середину залива и завязать рот и нос просоленной потом рубахой. Только глаза оставались незащищенными, но все равно дышать и передвигаться стало легче.

Я вспомнил этот залив. Мы с Марией во время нашей экспедиции вокруг острова приняли было его за устье впадающей в океан реки, но потом решили, что это всего лишь укромная бухта.

Остатки сил покидали меня. Нужно было срочно отдохнуть – вздремнуть хоть на часок. Выйти для этого на сушу было нереально, тем более в темноте – луны еще поднялись недостаточно высоко над горизонтом. Можно было бы прилечь на дно лодки, но у меня не было якоря, чтобы воспрепятствовать течению, которое могло вынести меня в океан. Впрочем, течение здесь не ощущалось, и можно было спать без опасения проснуться в открытом океане. Я решил поглубже войти в залив и рискнуть прилечь, ибо глаза мои слипались, и я готов был уснуть где угодно, хоть в самой воде.

Пройдя по излучинам до тупика, я, наконец, лег на дно лодки, остававшейся в свободном дрейфе. Простирающийся надо мной звездный купол завораживал мой взгляд, и мерное покачивание лодки убаюкало меня так быстро, что я уснул, даже не заметив как.

Проснулся с рассветом – солнце едва взошло, но светило ослепительно ярко. Над водой стелился белесый утренний туман. Он быстро оседал на берег в виде росы, и висящая в воздухе дымка таяла на глазах, становясь все более прозрачной и постепенно растворяясь в прохладном воздухе. Я продрог от ночного холода и сидя принялся разминать мышцы рук и шеи.

Заметив, что за остаток ночи мою лодку отнесло до самого выхода в открытый океан, я сделал вывод, что несмотря на кажущееся спокойствие, здесь все же существует некоторое течение. Это еще не было гарантией того, что где-то в залив впадает река. Вполне возможно, меня снесло начинающимся отливом.

Требовалось продумать план действий в сложившейся ситуации. Однако мешало остро нарастающее чувство голода и внезапно пробудившаяся жажда. Леонид на прощанье сказал, что в носовой части лодки оставил для меня немного еды и пресной воды. Действительно, там лежали двухлитровая пластиковая бутыль с водой и завернутые в камуфляжную бандану лепешка, несколько вареных яиц, помидор и два крупных огурца.

Позавтракав парой яиц, куском лепешки и огурцом, я завернул остатки продовольствия в ту же бандану и положил на прежнее место. С наслаждением выпил почти половину содержимого бутыли. Хотелось пить еще, но пресную воду следовало экономить. Кто знает, когда я смогу пополнить ее запас?

Утолив голод и жажду, я стал осматривать ближайшие окрестности. Водоплавающие птицы с аппетитом поедали выброшенную мной яичную скорлупу и, гогоча, плавали вокруг лодки в ожидании дополнительной порции. К сожалению, предложить им было больше нечего.

Сориентировав лодку кормой к океану, я, сидя на кормовой банке, с любопытством озирался по сторонам. Слева громоздились покрытые лесом горы, справа возвышались небольшие сопки с пологими склонами, тоже сплошь покрытые густой растительностью. Впереди по левую сторону виднелся высокий пик со снежной вершиной. Его правый склон постепенно переходил в седловину и затем – в более низкий пик. По седловине вниз стекал огромный водопад, и его нижняя часть тонула в яркой зелени леса. Однако присмотревшись к тому, что я принял было за водопад, стало понятно, что это стекающий в долину молочный утренний туман.

Я четко помнил, что шлюз находится на южном берегу острова. По всей вероятности, это где-то за седловиной. Но как выбраться на берег и перевалить через эту самую седловину? Если на нее взобраться, то оттуда должен быть виден и сам шлюз. Однако повсюду зеленел лес, буйный экваториальный лес, а пройти через него – задача почти безнадежная. Но с юности я усвоил аксиому: “безнадежных ситуаций не бывает”, и такая позиция не раз выручала меня. Следует использовать каждый шанс, даже самый малый, а шанс есть всегда.

Поскольку берег залива не имел открытого места для высадки, нужно было как-то продраться сквозь заросли и любой ценой выбраться на сушу. Только бы найти место, где они наиболее редки. Взявшись за весла, я двинулся вдоль мангров. Идя все дальше по излучине, пытался высмотреть хоть какой-то просвет. Так я доплыл до места, где берега настолько сближались, что моя лодка едва протискивалась между ними.

Я уже хотел было повернуть обратно, когда вдруг обнаружил, что впереди в воде нет ни кустарника, ни деревьев. Только густой и высокий тростник преграждал мне путь. В этом месте вода была особенно прозрачной, и было видно каменистое дно, над которым сновали мелкие рыбешки. Оставив весла, я наклонился к воде, зачерпнул ее пригоршней и осторожно попробовал. К моему удивлению она оказалась пресной, холодной и приятной на вкус. Это вселило в меня надежду, поскольку означало, что здесь в залив впадает какая-то речка или ручей.

Я решительно двинулся напролом через тростник. При погружении примерно на метр весла доставали дна, и я все больше углублялся в тростниковые дебри, отталкиваясь от него. Из тростника поднялись тучи насекомых и яростно набросились на меня, мешая нормально смотреть и дышать. Отплевываясь и отмахиваясь от этих докучливых обитателей тростниковых джунглей, я упрямо продвигался вперед.

В конце концов тростник существенно поредел, и сквозь него стали просматриваться очертания покрытых зеленью скал и равнины, устланной крупной галькой. После нескольких энергичных толчков я, наконец, выбрался на открытое место, и моя лодчонка мягко села на галечную мель. Это было устье мелкой речки. Вода в ней редко где покрывала округлые камни размером с футбольный мяч, хотя имелись углубления, в которые можно было даже окунуться.

Галечное русло речки простиралось вдоль долины по дну ущелья, склоны которого покрывала пышная лесная растительность. Видимо, во время дождей уровень воды в реке повышался на два-три метра, о чем свидетельствовали горизонтальные полосы ила, отложенного на прибрежных утесах и скалах. Несмотря на небольшую глубину, в реке там и сям плескались рыбки величиной с ладонь. Порой они перемещались почти по суху, и я удивлялся, как ловко они ползали по журчащим протокам, где уровень воды не превышал нескольких сантиметров.

Вдали ущелье постепенно поворачивало вправо, а впереди возвышалась почти отвесная стена. Если бы я имел возможность по ней вскарабкаться, то оказался бы на самой седловине. Но это было исключено. Оставался единственный путь – добираться до нее по левому склону ущелья, что я и вознамерился сделать.

Вытащив лодчонку на сушу, я выгрузил из нее свои скудные пожитки. Жаль было просто так бросать суденышко, сослужившее мне столь неоценимую службу, и я решил спрятать его в ближайших зарослях. Кто знает, быть может, я не смогу продраться отсюда сквозь лес до седловины. Придется тогда вновь прибегнуть к его услугам – добираться до шлюза по морю. Затащив лодку в густой тростник, я надежно привязал ее к стволу ближайшего деревца. Воздух из баллонов выпускать не стал, решив, что так будет надежнее.

Простившись с лодкой, я вылил остатки пресной воды, чтобы освободить емкость для свежей. На всякий случай опустил между камнями бандану и набрал в баклажку отфильтрованной через нее воды. Между прочим, вода в речке и так была прозрачна, как слеза.

Завинчивая крышку, краем глаза я заметил, что в воде между камнями ярко блеснул какой-то металлический предмет. Не раздумывая, сунул в воду руку и достал кусок светло-желтого металла величиной с небольшую сливу, ярко сверкающий на солнце. “Золото! – с волнением подумал я. – Но кто знает, быть может, это халькопирит, так называемая золотая обманка, или еще что-нибудь?” Попробовал на зуб – металл довольно мягкий. Тяжелый. Очень похоже на золотой самородок. Но я не геолог и не ювелир, а гадать не хотелось. Решил положить в карман – если вернусь в Елизарово, покажу специалистам. Перевернув лежащий в воде ближайший обломок кварца, увидел под ним еще два самородка размером с вишню каждый. Вот это да! Прихватил и их. Поискал еще и снова нашел. Одни самородки по форме напоминали миниатюрные виноградные грозди, другие – капли, третьи – древовидные сращения, четвертые – неправильные многогранники. Меня разбирал азарт золотодобытчика, но я решил на этом остановиться. Если смогу вернуться домой, то позже приду сюда за золотом при полном снаряжении. А если нет, то зачем мне это золото вообще?

Тем временем солнце успело подняться настолько, что осветило долину и стало припекать голову. Пришлось повязать бандану и поверх нее напялить ленину шляпу. Потом я направился в тень растущих у берега деревьев, чтобы защититься от разгорающегося светила.

Напившись всласть свежей холодной воды, я снова ощутил голод. Съев остатки продовольствия, вспомнил о том, что теперь мне придется самому добывать себе пищу. Хорошо, если дойду до седловины за день, тогда можно и потерпеть. А если нет? Придется охотиться, пробовать незнакомые плоды и коренья. Я плохо себе представлял, как буду это делать, но придумать иного выхода не мог. Я поднялся и, прихватив свои немногочисленные вещи, двинулся вдоль речки по направлению к седловине.

Идя по каменистому берегу реки, я тщетно пытался найти соева среди зарослей звериный спуск к водопою. Ощутив неописуемую усталость, сделал привал. Выпив солидную порцию воды, подумал о еде, но тут же прогнал эту мысль, хотя понимал, что она будет вновь и вновь возвращаться и каждый раз допекать все сильнее и сильнее. И как ни крути, как ни верти, но эту проблему так или иначе придется решать в ближайшие часы, чтобы не умереть голодной смертью в этом неведомом краю в одиночку, как животное.

Впереди, в паре сотен метров от места моего привала, возвышалась отвесная гранитная стена, с самого верха которой срывалось несколько водопадов, узких и пенных. Но ее основания достигал только один. Остальные распылялись в воздухе на высоте нескольких десятков метров.

Захотелось спать, причем настолько, что я прилег на траву и уснул как убитый под пологом леса, щедро давшего мне тень и прохладу.

Разбудили меня докучливые мухи. Они носились вокруг с отвратительным жужжанием и, садясь на лицо, шею и руки, больно кусали, оставляя на месте укусов горящие огнем и нестерпимо зудящие волдыри. Солнце стояло в зените и раскаляло камни, иссушало и без того пересохшую траву, а в лужах и маленьких заводях нагревало воду чуть не до кипения. Дьявольски хотелось пить и есть. Но если вода у меня была в избытке, то еды не было никакой.

Плодовых деревьев я поблизости не нашел. Можно было только попытаться подбить какую-нибудь из птиц, хлюпоставшихся в воде в поисках пищи, или поймать несколько рыбешек. Рыбалка представлялась мне наиболее перспективным делом, и я направился к реке, текущей в виде множества говорливых протоков, прячущихся среди округлых камней и крупной гальки. По ним, трепеща, по-прежнему шныряли рыбки, которые представлялись легкой добычей. Взяв обточенный водой камень величиной с апельсин, я высматривал рыбешку покрупнее. Облюбовав одну из таковых, метнул в нее камень, но рыба оказалась настолько проворной, что без труда отскочила в сторону и скрылась среди камней. То же вышло и с другой, потом с третьей. Я понял, что добыть одну из них будет непросто. В конце концов мне удалось пришибить наименее проворную, и я, сунув ее в карман штормовки, с азартом продолжил охоту. Но тщетно. Эти рыбешки оказались не только ловчее, чем я думал, но и разумнее. Сразу после начала охоты они почти все попрятались и стали появляться на поверхности на таком расстоянии, на которое я не мог прицельно метнуть камень.

К тому времени я проголодался настолько, что добытой рыбешки мне на обед было явно недостаточно. Казалось более рациональным переключиться на птиц. Вырезав длинную палку, я заострил ее конец и с этим импровизированным копьем стал подкрадываться к птицам. Но те не хотели подпускать меня на расстояние прицельного броска, так что волей-неволей пришлось идти на хитрость.

Делая копье, я заметил, что вырезанная ветка имеет прочную волокнистую кору. Надрав с таких же веток длинных ленточек коры, я наделал из них петель и, привязав к старой коряге, бросил в траву около маленькой заводи, в которой только что плескались водоплавающие птицы величиной с гуся. Однако птицы тут же перешли в другое место и никак не хотели возвращаться на прежнее. Решив прибегнуть к хитрости, я принялся чистить и потрошить недавно добытую рыбу. Выпотрошив скудный охотничий трофей, демонстративно швырнул внутренности, хвост и голову в траву, где были разложены петли. Привлеченные запахом рыбьих внутренностей, птицы слетелись на угощение как по команде и, подбирая приманку, устроили шумную драку. Некоторые подцепляли лапками петли, но тут же их успешно стряхивали. Вскоре приманка была съедена, а я по-прежнему оставался без добычи. Пришлось отрезать от несчастной рыбки еще кусок и, разделив его на несколько частей, снова разбросать среди многочисленных петель. Картина повторилась. Нужно было жертвовать остальной частью добычи. Я понимал, что рискую остаться и без рыбы, и без птицы и лечь спать на голодный желудок. Секунду-другую поразмыслив, я все же решил, что риск – благородное дело. С болью в сердце мелко посек ножом все, что оставалось от рыбы, и бросил в то же место. Птицы моментально слетелись на очередную трапезу и принялись хватать из травы мой последний запас продовольствия.

Вдруг одна из них затрепыхалась и, отчаянно взмахнув крыльями, с тревожным гоготанием упала набок и начала биться о камни. Остальные, отскочив в сторону, продолжали доедать лакомство.

– Есть! Попалась птичка! – выкрикнул я и, сдернув с себя штормовку, накрыл ею бедную птицу.

Она оказалась очень сильной и ожесточенно боролась за жизнь, отбиваясь лапами и мощным клювом. Нащупав под штормовкой и прижав к земле птичью голову, я сунул под нее руку и крепко схватил птицу за шею. Откинув штормовку, выхватил нож и отсек птице голову. Когда она перестала биться, я перерезал петли, опутавшие ее лапы, и, не веря в такую удачу, отнес в тень, чтобы поскорее разделать и приготовить.

Вырыв топориком достаточно глубокую ямку, я уложил в нее хворост и поджег. Какое счастье, что со мной была зажигалка, даже две, включая лёнину! В любую минуту можно было развести огонь, чтобы согреться и приготовить пищу. Но сначала требовалось осмалить добытую птицу.

Я без сожаления отрезал ей крылья, красные перепончатые лапы и вместе с уже отсеченной головой отнес к воде.

– Прости, приятель, я не хотел тебя убивать, но мне надо выжить и спасти других. А когда встает вопрос о выживании, тут уж не до гуманности…

Нанизав тушку на палку, я попытался осмалить ее на весу, но это было тяжело. Пришлось в качестве опор вырезать ветки с развилками и, воткнув их в землю по обе стороны костра, положить на них палку с тушкой. Получилось нечто вроде вертела. Перья вспыхнули, словно порох, и вскоре тушка стала совершенно голой и приятно пахла смалетиной. Выпотрошив ее, я бросил внутренности в воду, потом разрубил вдоль на две части и одну из них оставил на завтра. Все равно ведь я не мог съесть за один раз столько мяса.

Чтобы мясо как следует пропеклось, его следовало закопать в тлеющие угли, предварительно завернув в какие-нибудь листья. Я много раз видел по телевидению, как представители племен Африки и Полинезии используют для этого банановые листья. Но бананов здесь не было, пришлось искать им замену. Наконец я обратил внимание на пальму, листья которой были не перистыми, а сплошными, при этом гладкими и жесткими. Нарезав этих листьев, я ополоснул их водой, обернул ими половинку тушки и для прочности обвязал сверху лентами коры, которые недавно использовал как силок. Вторую часть упаковал точно так же и завернул в лёнину бандану, предварительно намочив ее в речке.

Когда дрова в костре прогорели, я разгреб палкой угли и зарыл в них мясо. Ждать пришлось не меньше двух часов, пока оно не пропечется. Наконец, изнемогая от голода, я выкатил из горки дотлевавших углей долгожданное мясо и, дав ему немного остыть, положил на ствол упавшего дерева и, развернув обгорелые листья, попробовал. Мясо показалось нежным, сочным и вкусным. Лучше, чем в любом ресторане. Правда, заметно отдавало рыбой, как от земной водоплавающей птицы, добытой на охоте. Не хватало соли. Но имей я ее при себе, мне было бы слишком хорошо, а слишком хорошо – это, как показывает опыт, тоже плохо.

Утолив голод и выпив не меньше литра воды, я почувствовал себя на седьмом небе. Только теперь до меня дошло, что даже в этом щедром мире еда просто так не раздается. Здесь ее тоже нужно заработать, причем нелегким трудом. Охваченный порывом благодушия, я даже забыл о том, что совсем рядом мне грозит смертельная опасность. Так можно было бы жить до конца дней своих, но моей целью было добраться до шлюза. За мной наверняка давно уже выслали погоню, и приспешники Кирилла рыщут по всему берегу острова. Впрочем, зачем по всему берегу? Кирилл, как человек военный, прекрасно понимает, что если я выживу, то непременно приду к шлюзу. Там он наверняка уже выставил караул, который только и ждет моего появления. Именно его мне, по идее, предстоит как-то обхитрить. Но как? Ситуация для меня была явно невыигрышной. Как бы там ни было, нужно сначала добраться до шлюза, а уж потом думать, как обойти предполагаемый караул.

Солнце клонилось к горизонту, и я, спохватившись, подумал, наконец, о ночлеге и срочно начал сооружать шалаш. Забив в землю несколько кольев, я вокруг них соорудил каркас, связывая элементы конструкции как бечевкой из коры, так и тонкими лианами. Когда каркас был готов, принялся укрывать его снопами пальмовых листьев, прочно привязывая их к каркасу. Вскоре мое укрытие было готово, и я сам удивился, насколько аккуратно оно выглядело.

Спать на земле было опасно, ибо в темноте в шалаш могла заползти змея, какая-нибудь многоножка или паук. Нужно было соорудить что-то вроде кровати. Вырезав несколько рогачиков, я надежно вбил их в землю и тонкими лианами примотал к ним продольные жерди, поперек которых крепко привязал короткие перекладины из бамбука. Получился довольно прочный топчан. Так, я читал, делают жители лесных регионов южного Китая, и это оправдало себя на протяжении веков. Поверхность топчана я устлал пальмовыми листьями, а вместо одеяла использовал целый ворох высокой шелковистой травы, которая в изобилии росла на опушке леса.

На всякий случай я обложил мое временное жилье кольцом костров. Хворост собирал уже в сумерках, но все же набрал его достаточное количество, чтобы защитный огонь можно было поддерживать до утра. Когда костры разгорелись, положил в них толстые сучья, и они тлели всю ночь вплоть до восхода солнца. Ночи на острове холодные, но я не замерз: грели жаркие костры, и травяная постель отлично сохраняла тепло моего тела.

 

XVIII

 

Ночь я не проспал, а промучился. Несмотря на кольцо костров вокруг укрытия, я все время прислушивался к ночным крикам и шорохам, постоянно доносившимся извне. Многократно вставал, выглядывал наружу, проверял костры, подбрасывал в них сучья, когда представлялось, что огонь слишком слаб. Несколько раз поднимался ветер, шевелил хлипкие стены моего обиталища, а я, принимая их за попытки проникновения ко мне кого-то живого, всякий раз хватался за топор. В те короткие промежутки времени, когда удавалось задремать, меня мучили кошмары. То снилось, что сам Кирилл обнаружил мое убежище и пытается меня схватить, то будто кто-то гонится за мной на моторной лодке, а я никак не могу уйти от преследования, то вроде бы меня окружили люди Кирилла и выкрикивают в мой адрес непристойные оскорбления. При этом каждый раз я подхватывался и, судорожно схватив топор, в испуге озирался по сторонам.

Наконец начало светать, джунгли затихли, и я ненадолго забылся тяжелым сном. С восходом солнца встал, умылся в ручье и позавтракал остатками вчерашнего пиршества. Наполнив пластиковую емкость свежей водой, стал собираться в путь. Очень было жаль сниматься с насиженного места. Хотелось как следует выспаться, потом поохотиться и всласть поесть. Но разум мой говорил, что сидеть на месте, даже на таком уютном как этот временный лагерь, означало только одно – дожидаться смерти. А это в мои планы никак не входило.

Положив в лёнину бандану бутыль с водой и вторую половину птичьей тушки, я связал ее в узел, надел на конец палки и с этим грузом на плече двинулся по направлению к седловине, постепенно поднимаясь вверх по склону. С первых же шагов пришлось продираться сквозь молодой подлесок и вездесущие лианы, опутавшие все: деревья, кусты, валуны и бурелом. Тогда-то я и оценил по достоинству свой туристский топорик, без которого не продрался бы сквозь девственные заросли ни на шаг.

Продвигался я чрезвычайно медленно, ветки царапали открытые части тела, в мое тело впивались длинные колючки, причиняя нестерпимую боль. Но я, собрав в кулак остаток воли, упрямо шел вперед. Будь моя одежда из менее прочной ткани, она через час-другой превратилась бы в лохмотья. Делая короткие привалы, я мечтал набрести на какую-нибудь звериную тропу. Такие тропы непременно здесь существовали – ведь лесные звери должны были как-то спускаться к речке на водопой.

Моя бутыль быстро опустошалась, и спустя час-другой я выпил последний запас воды. А жара стояла такая, что лес, казалось, вот-вот воспламенится, и мне всерьез грозили скорое обезвоживание и перегрев. Набрести бы на родничок, хотя бы самый маленький. Но поблизости не было ничего похожего. Конечно, в крайнем случае можно было спуститься к речке, но тогда пришлось бы начинать подъем сначала. На листьях некоторых растений кое-где еще оставались капли утренней росы. Я слизывал их, как мог, но питьем это можно было назвать чисто символически.

Держаться нужного направления было относительно несложно. Поскольку шлюз находился к югу от меня, следовало идти так, чтобы до полудня солнце светило слева, а после – справа. Кроны деревьев, смыкаясь, скрывали от меня солнце, но кое-где все же встречались просветы, и тогда я корректировал свой путь.

После полудня, изнемогая от жажды и голода, еле волоча ноги от усталости, я вышел на широкую террасу и сделал привал. Лес никогда еще не казался мне таким враждебным и диким. Ноги, руки и спина гудели, во рту было сухо, как в пустыне, а желудок то и дело сводили болезненные голодные спазмы. Нужно было срочно поесть и попить. Но если какой-то запас еды у меня был, то воды не было ни капли. Да, такие походы мне уже не по возрасту. Но что поделаешь, нужно напрячь все силы для последнего – другого выхода нет.

Облюбовав удобное место для костра, я развел огонь, чтобы приготовить остатки птичьего мяса. При столь сильной жаре оно уже начало портиться и издавало специфический “запашок”. Но я на это не обращал внимания. Ведь если мясо хорошенько пропечь, живущая на нем микрофлора неизбежно погибнет, и его можно будет спокойно есть.

От костра я старался держаться подальше, так как жара стояла адская. Ожидая, когда сучья прогорят и превратятся в угли, я присел недалеко от травянистого растения, возвышавшегося над землей метра на два с половиной, по форме напоминающего кукурузу. Стебель его был толщиной сантиметров пятнадцать, не меньше. Верхушку венчал крупный колос – тоже вроде кукурузной “метелки”, но початков не было. Глянцевитые сидячие листья с параллельным жилкованием были широкими и плотными.

Неожиданно на край листа кукурузоподобного растения села небольшая птичка и, задрав узкий длинный хвостик, опустила головку в листовую пазуху. Через полминуты она тряхнула перьями, и от нее во все стороны полетели мелкие брызги. “Вода! Я спасен!” – чуть не крикнул я во весь голос и подбежал к растению. Птичка тут же вспорхнула и скрылась в кустах, а я увидел воду, скопившуюся в пазухах листьев – граммов по пятьдесят в каждой. Как видно, это были остатки обильной устроенней росы, не успевшие испариться, несмотря на изнуряющую жару.

Пить непосредственно из пазух было чрезвычайно неудобно. Хорошо было бы иметь трубочку для коктейля. Дрожа от жажды и волнения, я принялся искать какое-нибудь растение с трубчатым стеблем. И нашел! Это был какой-то злак, высохший на солнце. Вырезав тростинку длиной с ладонь, я припал к стеблю и начал жадно сосать воду.

Наконец-то мне удалось напиться. Нужно было во что бы то ни стало набрать воды в пересохшую посудину, но это мне никак не удавалось. Что делать? Ведь я, судя по всему, не прошел еще и половины пути до седловины.

Пока я решал проблему утоления жажды, сучья в костре прогорели, и на их месте громоздилась горка тлеющих углей. Пора было зарывать в них мясо, что я тут же и сделал. Оставалось только ждать, когда оно дойдет до кондиции.

Чтобы как-то убить время ожидания, я отправился осматривать террасу и ближайшие участки окружавшего ее леса, где обнаружил еще несколько “кукурузин” с запасенной водой. “Если таковые будут встречаться и дальше по дороге до седловины, то и бутыль наполнять не нужно, – с надеждой подумал я. – Кроме того, как это ни мучительно, до седловины можно кое-как дотянуть вообще без воды, а там обстановка сама подскажет какой-нибудь выход из положения”.

Наконец из-под углей стал доноситься аппетитный аромат тушеного мяса. Я аккуратно разгреб их и извлек сверток из пальмовых листьев. Было слышно, как внутри его, кипя, клокочет ароматный сок. Двумя палочками положил мясо на ствол упавшего дерева и дал ему немного остыть. Развернув листья, с жадностью набросился на птичье мясо “с душком”. До чего вкусным оно мне показалось! Честное слово, лучше, чем свежее. Не зря, наверное, забайкальцы обожают омуль именно с таким вот “душком”!

Плотно пообедав и запив “кукурузной” водой, я посмотрел на солнце. Давно пройдя верхнюю кульминацию, оно клонилось к западу. Это означало, что сегодня дальше идти нет смысла. Пора готовить укрытие и постель, в чем я уже успел приобрести какой-никакой опыт.

Проснувшись с рассветом и, подгоняемый желанием поскорее двинуться к седловине, я подхватился и сделал несколько физических упражнений. Ужасно болели мышцы ног, спины и шеи. Как видно, после непривычного хождения по горной местности. Наскоро разогрев последний запас мяса, доел его с волчьим аппетитом. В пазухах “кукурузных” листьев плескалась через край холодная вода, и я с жадностью выпил несколько порций.

Забросав землей остатки ночных охранных костров, собрал свое скудное имущество и со свежими силами вознамерился продолжить путь. Пить я намеревался из пазух листьев, а на обед – добыть что-нибудь, охотясь на повсеместно встречающихся в изобилии небольших птиц, грызунов, змей, сухопутных крабов, улиток или, в крайнем случае, личинок крупных насекомых. Воду тоже можно было достать относительно просто, но кто знает, растет ли местная “кукуруза” дальше по пути предстоящего следования. А вода, как известно, важнее пищи. Все же нужно было найти способ наполнить пластиковую емкость. Проще всего это можно было сделать, засасывая в рот воду из пазух через тростинку, а потом выливать в сосуд. Но я тогда не томился жаждой, и такой способ представлялся мне негигиеничным. Хотелось найти какой-нибудь другой.

В результате настойчивых поисков мне все же удалось найти растение с листьями на длинных трубчатых черешках. Сорвав такой лист и срезав с черешка листовую пластину, я получил гибкую трубочку. Сливая через нее воду из листовых пазух “кукурузин” подобно тому, как шоферы сливают из бака бензин, быстро наполнил пластиковый резервуар.

Теперь можно было отправляться в поход. Но меня плотно обступали деревья, и я не мог определить точного направления на седловину. Влезть бы на какое-нибудь дерево и осмотреться, но мне это было не по силам. Можно идти, продолжая постепенно набирать высоту, а у седловины, если окажусь выше, спуститься вниз. Спускаться все же легче, чем карабкаться вверх по склону. А пока двинулся наугад.

Запасшись адским терпением, я пошел на запад, постепенно взбираясь на гору. Неожиданно вышел к каменистому обрыву, откуда моему взору открылась седловина. До нее, казалось, рукой подать – стоило лишь чуточку подняться вверх и немного пройти вперед. Но я знал, что в горах расстояния обманчивы. Дай Бог дойти до цели хотя бы до заката.

Обходя обрыв, я увидел внизу на уступе большое птичье гнездо с кладкой из четырех яиц размером с куриные. Как видно, его хозяйка отлучилась в поисках пропитания. Мне тут же захотелось их достать, чтобы как-то разнообразить обеденное меню. Цепко хватаясь за кусты, лианы, траву и надежные камни, я добрался до гнезда, рассовал яйца по карманам штормовки и, преисполненный гордости за свою охотничью смекалку, уже готов был возвращаться с богатой добычей. Подняв голову, я внезапно увидел несущуюся на меня крупную птицу и вовремя прикрылся рукавом. Она хлестнула меня по лицу могучими крыльями, больно ударила по руке когтями и с криком описала в воздухе круг, намереваясь атаковать вторично. Откуда-то появилась вторая и понеслась вслед за первой. Я выхватил нож и взмахнул им, когда птицы дружно на меня накинулись. Нож угодил во что-то мягкое, и одна из птиц громко вскрикнула. Вниз дождем полетели пух и серые перья. Раскинув широкие крылья, раненая птица, как на парашюте, беспомощно опустилась на уступ пятью метрами ниже. Другая кружила надо мной с угрожающими криками, но вторично атаковать так и не решилась. Пользуясь моментом, я быстро взобрался наверх и укрылся в кустах.

Не знаю, как мне удалось не разбить яйца. Я завернул их каждое в отдельности в мягкие лопухи и сложил в ленину бандану. Класть рядом с ними бутыль с водой не рискнул, дабы не разбить яиц. Пришлось для нее из тонких лиан сплести оправу, привязать ее к бечевке, чтобы нести, перекинув, словно ранец, через плечо.

Дальше я пошел с небольшим набором высоты. Идти было труднее, чем до сих пор, так как на этом участке на каждом шагу встречались бурелом, кочки и глубокие рытвины. Мои кроссовки были готовы вот-вот развалиться, и я, желая сохранить их хотя бы в относительной целости до конца пути, старался ступать как можно осторожнее.

На этом этапе подлесок был особенно густым, а с ветвей вековых деревьев свисали лианы, гибкие и прочные, как стальная проволока. Корни деревьев, переплетаясь, образовывали узкие щели, между которыми хлюпала темно-зеленая жижа, зловонная и вязкая, как кисель. Тридцатиметровые деревья медленно покачивались, и их корни, наползая друг на друга, зловеще скрипели. Если нога застрянет в такой щели между корнями, они в два счета превратят ее в кровавое месиво.

Выйдя на небольшую полянку, я присел отдохнуть на поваленный ствол и почувствовал жуткую усталость. Ноги болели так, словно их кто-то выкручивал во все стороны. Мышцы не просто ныли, а стонали от усталости. Пот пропитал одежду до такой степени, словно я не меньше часа брел под проливным дождем. Вокруг, мягко хлопая крылышками, вились огромные бабочки. Они садились на мои руки, лицо, шею, и длинными хоботками спивали капли пота, выступавшего на коже. Я с интересом рассматривал их перламутровые крылья с причудливыми узорами жилкования. Если когда-нибудь придется вернуться в это место, я непременно пополню ими свою и без того богатую коллекцию насекомых. Но сейчас можно было лишь немного за ними понаблюдать.

Солнце еще не миновало зенит, поэтому нужно было во что бы то ни стало продолжать движение к заветной седловине. Чудовищным усилием воли мне удалось подняться и, превозмогая нечеловеческую усталость, двинуться дальше. Я экономил воду, как мог, но баклажка уже почти опустела, а пополнить запас живительной влаги было негде. “Кукурузные” стебли больше не встречались, и даже между корнями деревьев в этой части леса было сухо, как в Сахаре.

Солнце, казалось, высосало из меня всю энергию до капли. Моя усталость достигла такой степени, что я перестал ощущать боль в ногах, спине и пояснице. Шел, механически переставляя онемевшие ноги, словно это были деревянные протезы. Пройдя еще часа два, а может три, я заметил, что окружающий меня лес преобразился. Деревья стали более приземистыми, подлесок поредел, и лианы опутывали растения не так густо. Но иногда все же приходилось пускать в ход топорик.

Вознамерившись было сделать привал, я вдруг услышал на фоне ставшей уже привычной какофонии лесных криков, треска и шума новый, до боли знакомый звук. Сначала я никак не мог припомнить, что это за звук, но когда все же понял, радости моей не было предела. Где-то журчала вода. Забыв об усталости, я побежал вперед и через несколько минут оказался на берегу ручья.

Я пил и пил ледяную воду, а жажда все не утолялась. Наконец понял, что нужно вовремя остановиться, иначе возникнут проблемы. Сбросив с себя одежду, я упал в сносившую меня вниз холодную воду и стал в ней плескаться, с трудом удерживаясь за округлые камни. Наконец я охладился до такой степени, что захотелось на солнышко, которое пекло, как в Преисподней.

Встав у берега во весь рост, я увидел, что нахожусь на самом гребне хребта седловины чуть выше перевала. Ручей стекал откуда-то сверху, с востока – как видно, из-под ледника, и его воды, пенясь, белым потоком срывались вниз с уже известной мне скалистой стены. На юге вдали за перевалом синела безбрежная гладь океана, а справа, у подножья пологого склона на пригорке красовался шлюз. Вокруг него ветер волновал пожелтевшую от зноя траву, среди которой словно языки пламени длинной цепочкой выстроились оранжевые флажки, обозначавшие путь к моему первому лагерю. Едва не закричав от счастья, я хотел было немедленно начать спуск, но то, что я неожиданно узрел, заставило меня тут же спрятаться за ближайший куст.

У шлюза бродили люди. Их было двое. Притаившись за кустом, я долго наблюдал за ними, не решаясь высунуть носа из-за зелени. Слава Богу, кажется, они меня не заметили. Я решил вернуться к своим вещам, чтобы пообедать, хорошо обдумать сложившуюся ситуацию и наметить план предстоящих действий.

 

XIX

 

Будучи голодным как волк, я некоторое время не решался разжечь костер, опасаясь, что дым могут увидеть люди Кирилла, дежурившие у шлюза. Но потом кое-как себя убедил, что дым от моего костра рассеется ниже гребня седловины, и дежурные не смогут его заметить. И все же сомнения никак не переставали меня тревожить.

Голод вынудил меня быть оптимистом, и я отправился собирать сухие сучья. Сложив хворост конусом, подсунул под него солидный кусок смолы хвойного дерева, росшего у перевала, а также несколько лежавших вокруг него сухих шишек величиной с крупный лимон. Из-под их чешуй выглядывали коричневые орешки. Вылущив один ножом, я попробовал его на вкус, и он мне понравился. Голод такими орешками, конечно, не утолишь, но я все же отложил несколько шишек на десерт.

Смола полыхнула, едва я поднес к ней зажженную зажигалку, и мой костер весело запылал под сенью леса. Вскоре от костра остались одни головешки, и я положил в них все четыре яйца, предварительно завернув их в жесткие колючие листья.

Яйца оказались свежайшими – в них еще не успели образоваться зародыши. Лишь одно из четырех испеклось, не лопнув, и я уплел его с большим аппетитом. Лопнувшие были тоже съедобны, и я выел из листьев все, что мог.

Запив трапезу ледяной водой, я прилег под кустом на кучу прелых листьев и закрыл глаза, пытаясь уснуть хоть на полчаса. Но сон не шел. Беспокоило создавшееся положение. Чтобы не терять зря времени, решил незаметно для охранников спуститься к шлюзу и понаблюдать за ними из укрытия. Склон, по которому мне предстояло спуститься, был свободен от леса. Только кудрявый кустарник да редкие деревья зеленели в высокой пересохшей траве среди мелких оврагов и небольших обветренных валунов.

Взяв свой узел, я стал спускаться вниз короткими перебежками, пригибаясь и прячась в кустах. На пути иногда попадались “кедры”, с которых обильно стекала живица. В конце концов, я спустился почти к самому пригорку, на котором лежал шлюз, и притаился под густым кустом. Сквозь его ветви можно было отчетливо рассмотреть лица двух изнывающих от безделья “мальчиков” уголовно-спортивной внешности. Одетые в камуфляжную форму, они бесцельно бродили по пересохшей траве высотой в человеческий рост и время от времени что-то в ней ковыряли длинными копьями. Когда они оказывались около шлюза, до меня долетали обрывки их речи.

– Слышь, Санёк.

– Чо те, Колян?

– А может пойдем внутрь покемарим? Встали-то сегодня чуть свет.

– А если владыка увидит или кто из прислуги его? Он за такое по головке не погладит.

– Не погладит, уж точно. Но можно ж по очереди, а?

– Да он сказал вместе эту гниду караулить. Особо предупредил насчет этого. И по такой жаре! Я вот-вот коньки отброшу от солнечного удара.

– Не стоит, Колюня. Дело-то уже к вечеру. Видишь, солнце вот-вот сядет. А владыка сказал, что как раз вечером он и может нарисоваться. Или рано по утрянке.

– Понимаешь, Санек, вряд ли он вообще появится. Он или в море утонул, или в лесу загнулся. Там ведь хрен пройдешь, ты же сам знаешь.

– Но владыка – кент настырный, заставит караулить еще с месяц, не меньше. Или до тех пор, пока ему вещдоки не дадут, что этот говнюк ожмурился. Так что подождем до вечера, а там посмотрим. Может, пойдем в тенечек похаваем малеха? Если вдруг он появится, во что я давно уже не верю, мы его в два счета перехватим.

– Да то будем дуть, как дадуть. Он хитрый, этот Артем вонючий. Леньку-то вон как отделал – чуть черепок не рсколол.

– А пусть ворон не ловит. Ладно, пойдем в тень.

Они расположились в тени куста, который рос на холме напротив входного проема шлюза – у опушки рощицы над обрывом. Звуки их речи доносились оттуда чрезвычайно слабо, так что невозможно было разобрать ни слова.

Мое сердце отчаянно стучало, а мысли, опережая одна другую, никак не могли выстроиться в логическую цепочку. В конце концов, мне все же удалось сконцентрировать волю и начать обдумывать ситуацию, которая оказалась не такой уж безнадежной. Во-первых, я видел своих противников, а они меня – нет. Я имел возможность наблюдать за ними, выжидая удобного момента, чтобы вскочить внутрь шлюза. Во-вторых, они были почти полностью уверены, что я уже погиб, что значительно увеличивало мои шансы на спасение. Им даже в голову не приходило, что я могу быть где-то поблизости. В-третьих, они были вооружены только копьями и не могли поразить меня издали.

Но эти “быки” значительно превосходили меня в физической силе и росте. Любой из них мог одним ударом перешибить мне позвоночник. Кроме того, стремянка была предусмотрительно убрана с привычного места и валялась в траве неподалеку. И чтобы поставить ее на место и воспользоваться ею, нужно было время, и им ничего не стоило перехватить меня на пути внутрь спасительного шлюза. Если бы я мог как-то заставить их отойти от входа подальше! Но как? Как это сделать? Нет, это тупиковое решение. Вот бы как-нибудь преградить им путь ко входу минимум на то время, которое потребуется, чтобы поставить стремянку, вскочить внутрь шлюза и дать команду задраить входной проем. Впрочем, это тоже тупик. Что можно придумать еще?

Необыкновенно пахла сухая трава, которая совсем недавно была зеленой и шелковистой, а в ней красовались прекрасные цветы и порхали разноцветные бабочки. Налетел порыв ветра и всколыхнул ее, обдав меня волной терпкого аромата свежего сена. Внезапно вспыхнувшая в мозгу мысль обожгла мое воображение…

А что если поджечь траву, пока эти “дуболомы” прохлаждаются в тени? Отличная мысль. Но пламя может не пойти в нужную сторону, и тогда я пропал. Снова тупик? Нет уж, хрена, брат, тупик! День кончается – скоро подует вечерний бриз, притом с суши на море – на юг, значит. А это как раз то, что мне нужно. Авантюра? Да, если честно. Но другого выхода нет. Во-первых, охранники должны в это время находиться подальше от шлюза, а во-вторых, нужно выждать, чтобы бриз набрал достаточную силу и стабилизировался.

До вечернего бриза есть, как минимум, час-полтора. Очаг пожара должен быть мощным и не единственным. Одной зажигалкой тут, пожалуй, не обойтись. Нужно, как минимум, три факела. А это задача решаемая, если, конечно, все обстоятельства будут мне благоприятствовать.

Отчаянно волнуясь, я отполз назад – вверх по склону. Вырезав три надежных кийка, я примотал к ним по доброму жмуту сухой травы и закрепил бечевкой из коры. Испытав будущие факелы на прочность, ползком добрался до росшего неподалеку “кедра” и обильно пропитал их живицей. Наконец факелы были готовы. Оставалось подобраться поближе к шлюзу и, попросив на то у Бога благословения, дождаться вечернего бриза, чтобы начать действовать.

Затаившись в кустах, я напряженно ждал. Солнце коснулось горизонта, но сумерки еще не настали. Все окружающие предметы – камни, почва, растения начали остывать. Постепенно набирая силу, повеял легкий бриз. Один из охранников все так же беззаботно сидел под кустом напротив входного проема, уставившись на дорогу к лагерю, а другой неподвижно лежал в траве – как видно, спал. Пора было приступать к самой ответственной части плана.

Подхватив заготовки факелов, я тихо подобрался к самому шлюзу и спрятался за куст. Положив на камень факелы, чиркнул зажигалкой, исторгнувшей струю светло-желтых искр, потом еще раз, еще. Но пламени не было. Взглянув на зажигалку, увидел, что газ в ней кончился. Где-то во внутреннем кармане штормовки лежала вторая – ленина. Отчаянно волнуясь, я лихорадочно ощупывал карман, но она долго не попадалась под руку. Я уж было отчаялся, но все же ее нащупал. Газ в ней был, и поджечь факелы было делом нескольких секунд. Живица вспыхнула, как в Аду. Поднявшись во весь рост, я изо всей силы швырнул один факел к самому входу, другой, насколько мог, бросил влево, а третий – вправо.

Трава полыхнула, словно порох. Возвышающиеся над нею пушистые колосья вспыхивали, будто фейерверки, рассыпаясь мириадами быстро гаснущих искр. Высокое пламя загудело и, подхваченное бризом, полукруглым фронтом понеслось в южном направлении, где прохлаждались охранники. Сначала они не поняли, как и откуда загорелась трава, и тупо смотрели на гудящее пламя. Но когда я кинулся к стремянке и, обжигая руки, приставил ее к проему, один из них истерически закричал:

– Гляди, Кол! Вон, вон он, волчара поганый! Куда, с-с-сука?! А ну, стоя-а-ать! Стоять, я сказал, падла!

Второй подпрыгнул, как ужаленный и, ни слова не говоря, побежал, намереваясь обойти фронт пламени с запада. У него был реальный шанс успеть до закрытия проема.

– Стой, паскудина! Стой, говорю, пррропадлина!

С проворством кошки я взбежал по стремянке и, вскочив в помещение, оттолкнул ее ногой, что было сил. Подбежав к пульту, скомандовал: “Задраить проем!” Тем временем охранник подбежал к проему и, сбивая на ходу огонь с одежды, кинулся к стремянке. Обжегшись, он бросил ее, но потом все же схватил и, грязно ругаясь, попытался поставить не место. Я снова оттолкнул ее ногой. Подонок упал, разразившись новым потоком тюремного сквернословия. В это время проем уже затягивался прозрачной пленкой. Быстро затвердев, она слилась со стенкой, обеспечив мне надежное убежище.

Я видел через иллюминатор, как за бортом в дикой злобе бессильно бесновались охранники. Понаблюдав за ними минут пять или десять, я дал команду на открытие выхода в мой подвал и, шатаясь от усталости, вернулся в родной елизаровский дом.

Войдя в кухню, упал на стул и почувствовал, как ноет мое тело от нервного напряжения, физической усталости и грязи, как зудит оно от укусов насекомых и царапин, оставленных неизвестными растениями.

Я вздрогнул от неожиданности – в спальне старинные бабушкины часы “Павел Буре” пробили пять вечера. Нужно было сбросить с себя грязную одежду, принять душ или ванну и поужинать, но я не мог заставить себя отклеиться от стула. Так и уснул, сидя за кухонным столом.

 

XX

 

Проснувшись около полудня, я привел наконец себя в относительный порядок, позавтракал и решил посмотреть, что делают люди Кирилла после моего благополучного возвращении в Елизарово. Нужно, конечно, обратиться в милицию, но пока что с этим можно не спешить – еще успеется.

Спустившись в подвал, я открыл шлюз и, припав к иллюминатору, заглянул в забортное пространство. Вокруг шлюза, несмотря на полуденный экваториальный зной, возились люди. Они со всех сторон обкладывали его какими-то свертками и кробками, и это меня озадачило. Что в них? Зачем они это делают?

Кирилл стоял в самом центре и, нервно жестикулируя, отдавал какие-то распоряжения. Увидев мое лицо в иллюминаторе, он подскочил к нему и поднял заранее заготовленный щит с надписью:

Артем! Открой сейчас же! Шлюз со всех сторон обложен тротилом. Нам терять нечего. Если ты не откроешь вход через сутки, твое убежище взлетит на воздух. Тебе некогда раздумывать, решай немедленно! Время ультиматума пошло!”

Вернувшись в дом, я задумался над ультиматумом этого негодяя. Неужели он решится подорвать шлюз? Ему ведь это в первую очередь не выгодно. Скорее всего, он придумал какую-то хитромудрую уловку и блефует. Думает, я на нее клюну. Но какую? Да стоит ли ломать голову над его комбинациями? Вот уж воистину негодяй! Что ж, время покажет, прав я был или нет. Поглядим, что оно будет.

На следующий день я пошел в банк платить за воду, электроэнергию, Интернет и прочую дребедень. Потом должна была прийти женщина по найму – убрать мои жилые помещения. Так что об ультиматуме Кирилла я и думать забыл. Еще через день сходил в банк за пенсией, на базар за продуктами. Затем приготовил себе еду на три дня и только после этого вспомнил о шлюзе.

Спустившись в подвал, я подошел к старинному бабушкиному шкафу, открыл дверцу и дал команду на открытие шлюза. Безрезультатно. Меня словно электрическим током ударило. Почему, черт возьми? Я пробовал еще и еще, но на мои команды задняя стенка отвечала только волнами тепла, сухим треском, похожим на электростатические разряды, и расходящимися радужными кругами. “Вот, дорогой Артем, и все… Finita la comedia… Или, как мы говорили в детстве, аминь бабкиным пирожкам”.

Меня охватило щемящее чувство тоски и нестерпимая душевная боль. Безвольно опустившись на пол, я зарыдал, как ребенок.

– Боже ты мой… Мария, дорогая… Ведь я же так тебя люблю…

 

 

Эпилог

 

Войдя в кабинет следователя, я остановился в нерешительности и тихо поздоровался:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте. Вы, насколько я понимаю, и есть Артем Тимофеевич Слободянюк. Я – следователь Радченко Дмитрий Игоревич, – обратился ко мне сидящий за столом подтянутый парень лет тридцати пяти. – Садитесь, пожалуйста. Так… Скажите, вы не судимы?

– Нет, не судим. А что?

– Ничего. Просто небольшая формальность. Я занимаюсь делом об исчезновении господина Бычатникова Кирилла Степановича и его секты “Подлинно православные”.

– Это отца Кирилла, что ли?

– Вот именно. Его самого и его сожительницы Аллы Ивановны Кутовой, в частности. Расскажите, пожалуйста, все, что вам известно по этому делу. Еще одна маленькая формальность – я обязан вас предупредить, что наша с вами беседа записывается на видео. Это понятно?

– Понятно. Однако я не был членом их секты и мало что о них знаю.

– Да? Но вас часто видели в обществе его приближенной – Марии Юрьевны Сивольневой. В том числе и у него дома. Верно?

– Верно. Один раз пришлось его посетить – никак не смог отвертеться. А с Марией мы встречались более трех лет. В ближайшее время собирались узаконить наши отношения.

Я тяжко вздохнул, но следователь не обратил на это внимания.

– Вот даже как, – сказал он с удивлением. – Вы будете официально допрошены в качестве свидетеля по названному мной делу. Поэтому вынужден вас предупредить, о том, что вы обязаны говорить правду. Дача заведомо ложных показаний, а также отказ от дачи показаний – уголовно наказуемые преступления. Это вам понятно?

– Это, Дмитрий Игоревич, как говорится, и ежу понятно.

– Отлично. Итак, что же конкретно вам известно по делу?

– Уточните только, что именно вас интересует? Можно в общем или нужны какие-то подробности?

– Нужны. Все абсолютно, без утаивания, – он сделал небольшую паузу, потом продолжил: – Что ж, я вас слушаю.

– Это, Дмитрий Игоревич, долгая история…

– А нам спешить некуда. Так что прошу вас, уважаемый Артем Тимофеевич.

Я рассказал о своей семье, о возвращении в фамильный елизаровский дом после смерти тети Серафимы. Особое внимание уделил истории обнаружения необычных свойств стоящего в подвале старого шкафа, который оказался порталом для выхода в другой, зашлюзовый мир. Поведал, как открылся Марии и как мы с нею постепенно осваивали новую планету. Пришлось рассказать и о том, как между нами влез Кирилл. Не преминул также в лицах поведать о своем визите к мэру, потом о переселении в зашлюзовый мир Кирилла и его секты.

Когда я закончил рассказ о побеге с “земли обетованной”, уже стемнело, и на улице зажглись фонари. За все время моего повествования следователь ни разу меня не перебил – только слушал, делая иногда в своем блокноте короткие заметки.

– Вот, собственно, и все, что мне известно об исчезновении Кирилла и иже с ним. Быть может, что-то и пропустил, но это не умышленно. Если вспомню, непременно вам позвоню.

– Удивительная история. Мало похожая на правду. Но я почему-то верю каждому вашему слову. И все же мне нужны неопровержимые доказательства. Без них мы оба будем посмешищами, не более.

– За доказательствами приходите ко мне домой. Там я вам покажу гербарии, коллекции насекомых, заспиртованных представителей морской и сухопутной фауны. В моем ноутбуке и наладонном компьютере хранится много записей, касающихся зашлюзового мира, файлы с результатами наблюдений, фотографии тамошних ландшафтов и видеофайлы.

– Придем, непременно придем. Но мне нужно три-четыре дня, чтобы как-то переварить услышанное и немного прийти в себя. У меня сейчас такое ощущение, как после просмотра фантастического голливудского фильма с самым невероятным сюжетом, потрясающими видеоэффектами и неожиданным финалом.

– Я понимаю. Тем не менее, все было именно так, как я рассказал.

– Что ж, пока все, Артем Тимофеевич. На сегодня достаточно. Простите, но я вынужден взять с вас подписку о временном невыезде.

Радченко свое слово сдержал – через три дня приехал ко мне домой с группой криминалистов и ордером на обыск. Осмотрели все – и жилые комнаты, и подвал, и бабушкин шкаф. Изъяли все мои гербарии, коллекции представителей фауны, птичьих яиц и образцы горных пород, забрали ноутбук и наладонный компьютер, цифровой фотоаппарат и видеокамеру. Самородки желтого металла я им сам отдал, но запас жемчуга на всякий случай надежно припрятал. Про черный день.

Они уезжали довольные собой и озадаченные.

– Все, что мы у вас изъяли, завтра отправим на экспертизу. Возможно, мы еще не раз к вам обратимся с вопросами, так что будьте готовы, уважаемый Артем Тимофеевич, – сказал на прощанье Радченко.

– Спасибо. Всегда готов с вами сотрудничать.

Через полтора месяца меня снова вызвал Радченко. Он был в приподнятом настроении и, широко улыбаясь, протянул руку:

– Здравствуйте, Артем Тимофеевич. Приятно видеть вас в добром здравии.

– Рад вас приветствовать, Дмитрий Игоревич, – ответил я, пожимая протянутую руку.

В кабинете сидели еще двое, и они тоже поздоровались со мной за руку.

– Сейчас мы вернем вам по акту временно изъятую технику. Остальное, в частности, шкаф вашей бабушки, оставим для дальнейшего изучения по просьбе ученых из области. Экспертиза полностью подтвердила сообщенную вами информацию. Все виды представленных растений и живых организмов имеют происхождение, до сих пор не известное земной науке.

– А как самородки? – спросил я, подогреваемый любопытством.

– Оказались золотыми. Центральная областная лаборатория спектрального анализа выдала вот какое заключение. Где же оно? Ага, здесь. Цитирую. “В результате спектрального анализа…” Тут приводятся номера приборов и условия исследования, а ниже… “…установлено, что самородки желтого металла на восемьдесят шесть процентов состоят из золота, на двенадцать – из серебра. Содержание прочих металлов – около двух процентов”. По земным меркам это очень высокий процент чистого золота в самородках. От имени наших властей и ученых сердечно благодарю вас за сотрудничество. Ваш вклад в расследование неоценим.

– Спасибо. Но шкаф – это память о моей бабушке. Со временем вы его, надеюсь, тоже вернете?

– Не уверен. Академик Ивашкевич считает его образцом неизвестных технологий. Быть может, вместо него вам выплатят денежную компенсацию, но я в этом не уверен.

– Ну… нет, так нет. Буду рад, если он сослужит достойную службу отечественной науке.

После паузы Дмитрий Игоревич укоризненно спросил:

– Почему вы о своем открытии сразу же не заявили властям и ученым?

– Видит Бог – хотел. Записался на прием к мэру – Николаю Фомичу Супрунову, но он принял меня за психбольного, и я, расстроившись, решил сгоряча предоставить зашлюзовый мир в распоряжение известных вам сектантов. Разумеется, это было ошибкой. Каюсь.

– А к ученым почему не обратились?

– В нашем Елизарово научно-исследовательских центров нет, как вы знаете. А поедь я в областной центр, там бы тоже меня вряд ли кто-то в серьез воспринял.

– Могли бы, в конце концов, вызвать милицию.

– Да при чем тут милиция? Закона здесь никто не нарушал. Честно говоря, и я в этом убежден, результат был бы тем же.

 

Харьков, Украина.
Суббота, 27.08.2016.