Опоздание к заказчикам


Опоздание к заказчикам

 

Питер встретил нас сырой и ветренной погодой. С Ампировым и Дижником мы расстались еще на вокзале. Профессора поехали в гостиницу, а я — к Ане, двоюродной сестре моей Гали.

Все же метро — лучший из видов городского транспорта. Тепло, сухо и ожидать долго не приходится. Домчав до станции «Пионерская», я вышел на улицу. Ветер свистел в ушах и пронизывал буквально до костей. Вскочив в подошедший троллейбус, я остановился у двери и, проехав две остановки, вышел почти у самого дома, где жила Аня. До аниного подъезда я добежал бегом и, запыхавшись, вскочил в лифт. Лифт шел с каким-то скрежетом, но на седьмой этаж доставил меня нормально. Я позвонил.

За дверью послышались неторопливые шаги, и сонный хрипловатый голос Ани спросил:

Кто там?

Я, Аня. Открывай скорее, не то околею!

Послышалось щелкание замков и защелок, и дверь, наконец, открылась. На пороге стояла заспанная Аня.

Здравствуй, Анечка! Рад тебя видеть, — сказал я и вошел в прихожую.

Здравствуй, Гена, — ответила она без особых эмоций и подставила щеку для поцелуя.

Раздевшись, я вручил ей подарки и письмо от Гали.

Спасибо, — сказала она столь же безучастно, — иди в ванную, мойся. А я пока приготовлю ужин.

Ужинали мы яичницу с салом и колбасой, пили чай, как минимум, третьего налива. Посмотрев программу «Время», я решил отправиться спать.

Аня, ты к которому часу завтра?

К половине восьмого. Выхожу в полседьмого. А ты?

Я к девяти. Уходя, разбуди меня, пожалуйста.

Хорошо. Спокойной ночи, Гена. Я тебе уже постелила на диване в большой комнате.

Спасибо. Спокойной ночи.

Я уснул, едва положив голову на подушку.

Аня оставила мне завтрак, завернутый в старое одеяло — чтобы не остыл. Позавтракав на скорую руку, я сложил в кейс все нужные бумаги и вышел на лестничную площадку. Предусмотрительная Аня оставила записку с подробными пояснениями какой ключ от какого замка и как следует запирать да проверять каждый. Записка содержала номера ключей, выбитые на каждом из них, а также подробный эскиз дверей с расположением замков, имеющих ту же нумерацию, что и ключи. Это была затертая ксерокопия. Как видно, ею пользовался не я первый.

Лифт стоял на седьмом этаже, и его дверь тотчас же отворилась, едва я надавил на кнопку. Вниз он двинулся с подозрительным грохотом и скрежетом. Непрерывно подрагивая, он вдруг отчаянно завибрировал и, словно обо что-то споткнувшись, остановился. Я безуспешно пытался привести его в движение в любую сторону, нажимая на разные кнопки. Где-то наверху слышались щелчки, но лифт оставался на месте.

Пришлось нажать кнопку экстренной связи. Никто не отвечал. Я принялся нажимать еще и еще, уже думая, что связь не работает.

Слышу! Слышу! — послышался, наконец, из динамика недовольный мужской голос. — Что там такое?

Лифт остановился — ни туда, ни сюда! Я на работу опаздываю!

Дом тридцать два, подъезд три? — спросили из динамика.

Да! Именно так!

Ждите. Сейчас приду.

Ждать пришлось минут сорок, не меньше. Было уже без четверти девять, когда я вскочил, наконец, в троллейбус. Вот невезуха! Сейчас начнется! Профессор не преминет макнуть меня в дерьмо при Дижнике! И зачем я с этим лифтом связался при таком дефиците времени? Но что теперь поделаешь? Я приготовился глотать пилюли.

Как ни странно, опоздал я всего на пятнадцать минут. В бюро пропусков Ампиров встретил меня ураганным потоком ругани.

Как можно! Уже четверть десятого, а вы только приехать изволили! Командировки — не то место, где отсыпаются! Вы что, не могли попросить родственников, чтобы Вас разбудили, если сами просыпаться не умеете?

Я в лифте застрял, уважаемый Валентин Аркадьевич! Сорок минут просидел, пока меня освободили!

Вы что, не можете выдумать чего-нибудь поинтереснее? Транспорт не ходил! Трамвай сошел с рельс! Пожар случился! А то — в лифте застрял! Совсем по-детски.

Врать не привык, Валентин Аркадьевич! Застрял — значит застрял! Был бы пожар — сказал бы, что пожар!

Бросьте, Гена! Это не лучший способ отпетую лень прикрывать! Нас уважаемые люди ждут! Специально приехали, чтобы с нами работать, а вы их бессовестно заставляете ждать! Звоните теперь сами — оправдывайтесь! Я за вас краснеть не собираюсь! Правда, все равно стыдно! Ведь вся ответственность так или иначе на мне лежит! Вот с кем приходится работать, — кивнул он в мою сторону, апеллируя к Дижнику.

Дижник дипломатично промолчал, едва заметно ухмыльнувшись в густые русые усы с проседью.

Я подошел к настенному телефону и позвонил в отдел. Ответили приветливо, словно и не было никакого опоздания.

Получив пропуска, мы стали ждать у проходной, пока к нам спустится кто-либо из сотрудников, чтобы провести в отдел. В закрытом институте это процедура сложная. Через четверть часа прибежал сам Плугарев — начальник отдела.

Здравствуйте! Пойдемте — все уже на месте.

Почему так долго никто не выходил? — поинтересовался Ампиров.

Понимаете, Валентин Аркадьевич, из Казани позвонили. Междугородка — пришлось поговорить, — оправдывался Плугарев.

Вот так всегда и получается! Один проспал, потом на лифт спирает, — кивнул Ампиров в мою сторону, — другому срочно понадобилось по телефону болтать! Можно же было сказать, чтобы через полчаса перезвонили! Тут люди ждут! Дома работу и семьи бросили, в поезде тряслись, в гостинице мучились, позавтракать как следует не успели! А теперь стоим у порога и ждем, как нищие! Бар-дак!

Простите ради Бога, Валентин Аркадьевич! Так получилось, — извинялся на ходу Плугарев.

В лаборатории нас встретили главный инженер, два ведущих сотрудника из отдела Плугарева и еще один незнакомый человек лет шестидесяти пяти. Он был среднего роста с короткими седыми волосами, зачесанными набок. В его серых спокойных глазах светились доброта и глубокий интеллект. Все в нем было насквозь проникнуто доброжелательностью.

Знакомьтесь. Профессора Ампиров Валентин Аркадьевич и Дижник Валентин Григорьевич. Вот это — доцент кафедры Валентина Аркадьевича, Очерет Геннадий Алексеевич, — представил нас Плугарев.

А это — академик Филуменов Дмитрий Карпович, — добавил Плугарев, указывая на пожилого незнакомца.

Очень приятно, — с подчеркнутым безразличием и без каких-либо эмоций ответил Ампиров, протягивая руку Филуменову.

Он смотрел на академика пренебрежительным взглядом, недвусмысленно выражавшим: «Ладно! И мы — тоже такие»!

Филуменов был действительно улыбчив, приветлив и исключительно доброжелателен.

Ну, Валентин Аркадьевич, как вы предлагаете сегодня работать? — спросил Плугарев.

Сначала Геннадий Алексеевич доложит о результатах нашей работы. Потом вопросы, обсуждение, предложения. Затем Валентин Григорьевич расскажет об уже работающей линии связи. А после — как обстановка подскажет. Возражения есть?

Возражений не последовало. Тем временем я развесил привезенные с собой плакаты и, вооружившись телескопической указкой, ждал соответствующей команды.

Ну что ж, ведите, Валентин Аркадьевич! — предложил Филуменов.

Охотно, — вставая, сказал Ампиров. — Предоставляем слово доценту Очерету Геннадию Алексеевичу. Без стеснения скажу, что он — наш мозговой центр, моя правая рука и первый советчик в научных вопросах. Правда, он иногда бывает недисциплинирован — как сегодня, например. Но человек он талантливый. Сами сейчас убедитесь. Пожалуйста, Гена.

Простите, Геннадий Алексеевич, — вмешался Филуменов, — сколько вам нужно времени для доклада? По опыту знаю, что в любых вопросах для изложения сути тридцати минут вполне достаточно. Согласны?

Согласен.

Ну, тогда — с Богом! — с искренней улыбкой сказал Филуменов.

Мы работали до пяти вечера. Обсуждали, спорили, вместе ходили обедать в институтскую столовую, делились впечатлениями. Филуменов создавал вокруг себя такую непринужденную обстановку, что даже Ампиров с его пренебрежительно-скептическими репликами не мог омрачить ситуацию.

Договорились на следующий день, как и планировалось, представить материал генеральным заказчикам. По настоянию Ампирова встречу назначили на восемь утра.

Валентин Аркадьевич, давайте хоть на десять. Людям трудно добираться. Пусть схлынет поток пассажиров в общественном транспорте! — предлагал Плугарев.

А мы что — не люди? Мы проехали две тысячи километров, чтобы провести эту встречу.

Прощаясь, Ампиров в присутствии всех участников нынешнего совещания с саркастической улыбкой бросил мне на прощанье:

Геннадий Алексеевич, вы же смотрите, не застряньте снова в лифте! Пешком спускайтесь — слышите? Нас будут ждать военные! Генералы, адмиралы, полковники! Доктора наук! Да еще вот — уважаемый академик Филуменов Дмитрий Карпович.

Они с Дижником пошли в сторону Смольного монастыря, а я — к своей остановке троллейбуса. Идя вдоль тротуара, я увидел, как голубая «волга — двадцать четыре» проехала вперед и остановилась, не глуша мотора. Когда я с нею поравнялся, открылась дверца, и гостеприимно улыбающийся Филуменов пригласил:

Геннадий Алексеевич! Садитесь ко мне — я подвезу вас!

Спасибо, Дмитрий Карпович. Стоит ли? Мне к метро «Пионерская» — по пути ли вам?

Конечно! Мне как раз в ту же сторону.

Я сел в автомобиль и мягко захлопнул дверцу. Филуменов резко рванул с места и помчал по незнакомым улицам и переулкам.

Геннадий Алексеевич, — внезапно заговорил он, словно продолжая беседу, только что прерванную на полуслове, — ваш шеф — он что, сегодня не в духе был или просто — людей не любит?

Я молчал, не зная, как себя вести. Но по моей реакции он, как мне показалось, все прекрасно понял.

Я понимаю, вы не хотите говорить плохо о своем шефе. Вы поступаете, как человек воспитанный. Но все же правду не следует замалчивать никогда — нужно говорить все так, как оно есть.

Мы ехали по мокрому асфальту, с шумом проносясь по лужам, подолгу простаивая у светофоров и пропуская бесконечные потоки машин и людей, торопящихся домой после утомительного рабочего дня. Многие несли сумки, пакеты, авоськи и коробки с покупками — кто что успел схватить после работы. Филуменов правил спокойно, откинувшись на спинку кресла. По его лицу проносились блики от витрин магазинов и уличных фонарей. Холодный дождь хлестал по стеклам, глухо барабанил по капоту и крыше машины. А в салоне было тепло и уютно, так что когда мы доехали до подъезда Ани, мне не хотелось выходить.

Большое спасибо, Дмитрий Карпович. Очень приятно было пообщаться. Ведь я впервые так непосредственно общаюсь с академиком. До этого не приходилось.

Академики, Геннадий Алексеевич, такие же люди, как и все. Мне даже иногда бывает стыдно, что я — академик.

Это еще почему? — удивился я, — Только гордиться можно.

Не всегда. А стыдно бывает довольно-таки часто, особенно когда я встречаю людей много умнее, талантливее, способнее, квалифицированнее и опытнее себя, которые не академики лишь потому, что в силу различных обстоятельств не смогли юридически оформить свое положение.

Наш шеф тоже раньше метил в членкоры, но потом, как он говорит, решил с этим делом не связываться по причине занятости своей непосредственной работой.

Кстати, о вашем шефе. Он, по-моему, просто не любит людей и наверняка знает, что при выдвижении его коллеги, то ли бывшие, то ли настоящие ни за что не поддержат. В уме ему не откажешь. Но он начинает страдать от зависти, видя рядом с собой человека хотя бы потенциально способнее и квалифицированнее себя. И, чтобы самоутвердиться, обязательно принижает его. Я бы от такого человека стремился держаться подальше. Достаточно понаблюдать, как он ведет себя с окружающими — даже с заказчиками. Мне морально тяжело, дискомфортно в его присутствии. И вам, я вижу, тоже. Вот и сегодня — он специально настоял на том, чтобы завтра начать работать с восьми. Это неудобно всем, и ему в первую очередь. Но он упрямо стоял на своем, руководствуясь, как мне представляется, единственной целью — показать, какие тут все на его фоне бездельники. А он — горит! Просто сгорает на работе!

Пожалуй, вы правы, Дмитрий Карпович. Еще раз большое вам спасибо за такую непосредственную и откровенную беседу. Люди обычно дипломаты. Боятся обронить лишнее слово. Особенно, что касается других людей. Говорят одно, думают другое, делают третье. До завтра.

Я открыл дверцу, и ветер стал захлестывать салон мелким питерским дождем. Филуменов еще раз радушно улыбнулся и протянул свою теплую широкую руку.

Я уже достиг такого положения, что могу говорить, что думаю, никого и ничего при этом не опасаясь. Поэтому дипломатия и все то, о чем вы только что сказали, мне совершенно ни к чему. До завтра, Геннадий Алексеевич! Покойной вам ночи!

Я захлопнул дверцу, и автомобиль тут же рванул с места и понесся в осеннюю темноту, теряясь в дымке мелкого дождя.

Утром я встал и позавтракал вместе с Аней. Несмотря на свою нелюдимость, в это утро она была со мной разговорчива и приветлива. Хлопоча над завтраком, она с гордостью рассказывала, что в этом квартале ей выделили двести пятьдесят рублей премии, и что теперь она, наконец-то, купит себе добротные и модные сапоги, в которых сможет спокойно ходить в любую питерскую зиму. Я старался всячески поддерживать ее, но мысленно был там, где мне сегодня предстояло выступать с докладом перед генеральным заказчиком.

Позавтракав, я поблагодарил Аню за угощение и предложил помыть посуду, чтобы она собиралась, не спеша. Но она вежливо отказалась от моих услуг, сославшись на то, что я все равно не смогу помыть так, как это сделает она сама.

Покончив с утренней кухней, Аня мигом оделась, наскоро причесалась и, оставив мне снова ключи с инструкцией, убежала на свой завод. А я начал неторопливо собираться, прокручивая попутно в голове свой доклад, прикидывая возможные вопросы и моделируя ответы на них.

Не доверяя на этот раз лифту, я спустился по лестнице «на своих двоих» и направился к трамвайной остановке. Трамваи шли полупустые, и я, проехав два пролета, вышел у станции метро. Я располагал достаточным запасом времени, чтобы ехать не чем придется, а по заранее намеченному маршруту.

Подойдя к проходной института, я посмотрел на часы. Без двадцати восемь. Хоть за опоздание не получу взбучки, как нерадивый школьник.

В бюро пропусков уже были люди, но шефа и Дижника среди них, слава Богу, еще не было. Что ж, лучше я подожду, чем ждал бы меня шеф, — решил я и вышел на крыльцо. На улице было холодно. Шумели проносящиеся мимо автобусы, троллейбусы, автомобили. Взад и вперед сновали люди — как муравьи в растревоженном муравейнике. Каждый спешил по своим делам. В дверь, у которой я стоял, втекал плотный поток сотрудников института разных рангов, спешащих на свои рабочие места. А я все стоял, поглядывая в сторону Смольного монастыря, откуда должны были появиться Ампиров с Дижником.

Кто-то сзади потянул меня за рукав, и я с волнением оглянулся, ожидая увидеть вечно недовольную физиономию шефа. Но это был Плугарев.

Здравствуйте, Геннадий Алексеевич! Вы уже здесь? Пойдемте оформлять пропуска.

Здравствуйте, Сергей Николаевич. Но моих коллег пока еще почему-то на месте нет.

Плугарев посмотрел на часы.

Да, Валентин Аркадьевич вчера ратовал за то, чтобы начинать в восемь ноль-ноль, и ни минутой позже. А уже десять минут девятого. Я всех заказчиков привез. Через ту проходную провел, что с другой стороны здания. Транспотрт, наверное. Я же говорил, что в часы пик могут возникнуть подобные ситуации. Как в воду глядел. Что ж, пойдемте пока без них. Придут — тогда за ними самолично спущусь.

Понимаете, Сергей Николаевич, я лучше подожду их здесь. А то опять шеф скажет, что это я виноват в его опоздании.

Да кто знает, когда они появятся. А здесь холодно. Пойдемте, я провожу вас.

Нет, спасибо, Сергей Николаевич. Думаю, они будут с минуты на минуту.

Напрасно. Но как хотите. Появятся — тут же звоните с проходной. Неловко как-то — таких занятых людей от основных дел оторвали, ни свет — ни заря приехать заставили, а теперь вынуждаем ждать. Ну, я пошел. До встречи.

До встречи, Сергей Николаевич. Приедут — сразу позвоню. Ждите.

Плугарев исчез, влившись в поток служащих, а я все стоял и стоял. Поток народа давно иссяк, а моих профессоров все не было. На крыльцо вышла девушка в пальто, наскоро накинутом на плечи.

Простите, вы Геннадий Алексеевич? — обратилась она ко мне.

Меня обдало жаром. «Они, наверное, вошли через ту же проходную, что и генералы, — пронеслось у меня в голове, — и теперь я снова буду в роли нерадивого школьника»!

Да, — ответил я, а что?

Там вас Плугарев к телефону просит.

Я не вошел — вбежал в бюро пропусков и схватил телефонную трубку, лежавшую на полочке.

Очерет слушает!

Ну что, Геннадий Алексеевич, — послышался встревоженный голос Плугарева, — их до сих пор нет?

Пока нет. Я очень переживаю. Это наверняка что-то серьезное случилось!

Давайте, наверное, я вас приведу. Начнете доклад без них, чтобы времени не терять. Люди волнуются.

Сергей Николаевич! Я не могу без шефа, поймите! Буду ждать.

Трубка помолчала. Потом из нее послышался мягкий баритон Филуменова.

Доброе утро, Геннадий Алексеевич! Филуменов говорит.

Здравствуйте, Дмитрий Карпович!

Вы только ради Бога не волнуйтесь. Подождем еще минут пятнадцать и, если вы не пожелаете докладывать без начальника (а я поступил бы именно так, окажись на вашем месте), будем расходиться. Обстоятельства сильнее нас. Что поделаешь? Итак, мы ждем вашего звонка в девять пятнадцать. Будут ваши профессора или нет, в любом случае. А там решим по обстоятельствам. Лады?

Спасибо, Дмитрий Карпович.

Все тогда.

Филуменов повесил трубку.

Я снова вышел на крыльцо и почувствовал, что успел изрядно продрогнуть. Проходили минута за минутой, а профессоров все не было. В переулке у Смольного монастыря остановился полупустой троллейбус. С чувством безнадежности я всматривался в выходящих пассажиров и тут увидел что Ампиров с Дижником, нисколько не торопясь, выходят из троллейбуса. Я кинулся было им навстречу, но, овладев собой, остановился в ожидании.

Геннадий Алексеевич! Вы уже здесь? В лифте не застряли? А мы с Валентином Григорьевичем думали, что вы опять застряли в лифте и сделали на вас поправку! Прямо скажу — вы делаете успехи! Так вы, глядишь — и работать скоро начнете. Лет этак через двадцать — тридцать. К пенсии как раз!

Дижник улыбнулся в свои седые усы и опустил глаза.

Ну что, теперь будем ждать генералов и полковников? – с сарказмом спросил Ампиров.

Они ждут нас с восьми часов — как условились вчера, – ответил я, стараясь казаться абсолютно равнодушным.

Как? Не опоздали? Не может быть! Они всегда опаздывают часа на два, как минимум! Это уже традиция в наших доблестных вооруженных силах. Хорошо, значит — прогресс налицо! Звоните, Гена, пусть встречают.

Пропуска были уже оформлены. К нам вышел заместитель директора по научной части и, ни слова не говоря, с недовольной миной повел в кабинет главного инженера.

Валентин Аркадьевич! Мы условились на восемь, — сказал дородный вице-адмирал, — как Вы сами на том настаивали. Уже половина десятого, а вы только пришли.

А вы что, все пришли вовремя? — дерзко бросил Ампиров.

Конечно, Валентин Аркадьевич! И у всех масса неотложных дел. Что-то случилось? — пробасил адмирал, хмуря брови.

Удивительно, что вы все пришли, да еще и вовремя! Мы уже привыкли, что наши генералы-адмиралы-полковники обязательно опаздывают. Часа на два — это как минимум! Мы специально на полтора часа позже пришли в расчете на это!

Мы люди военные, привыкли все делать вовремя, – сказал адмирал, чеканя каждое слово.

Ничего подобного! Всегда было одно и то же! Военные опаздывали часа на два, а то и вообще не приходили! А мы вечно ждали. Ну так, мы готовы к работе, – сказал Ампиров, напустив на себя деловой вид.

Нельзя так, Валентин Аркадьевич. Опоздали, так хоть извинитесь. Люди-то солидные. Спешили, все дела отложили. А вы еще и упрекаете, — вмешался Филуменов.

Вы сами виноваты, что завели такую традицию в вооруженных силах! Все уже сразу берут поправку на это, как на ветер. Давайте работать!

Нет, так нельзя, Валентин Аркадьевич! — сказал худощавый генрал-майор, раскрывая папку с секретными документами, — опоздали, так опоздали. Имейте мужество признать свою неправоту.

Что? — побагровел Ампиров, — Вы издеваетесь? Я всю жизнь страдаю от неорганизованности наших военных! Вы же приучили меня к своему режиму, а теперь упрекаете? Ладно, давайте, наконец, работать!

Валентин Аркадьевич! Не нужно… — вскипел вице-адмирал.

Так мы будем работать или мы не будем работать, товарищи военные?! — вскричал Ампиров, налившись кровью. — Мы сюда работать приехали, а не пререкаться!

Не кричите, Валентин Аркадьевич! Я старше Вас по возрасту и тоже доктор-профессор, как и вы! И все другие здесь тоже уважаемые люди, включая ваших подчиненных! А вы тут еще голос повышаете! – отпарировал вице-адмирал.

Мы сюда работать приехали, а не разборки устраивать! Мы начнем, в конце концов, работать или нет? Полчаса уже на пререкания ушло! Вот! Вот ваш стиль работы!

Валентин Аркадьевич, — попытался вмешаться главный инженер института, — Понимаете…

Мы начнем, наконец, работать? Давайте работать! — повторял Ампиров, как заводной.

Успокойтесь, Валентин Аркадьевич! — вспылил моложавый капитан первого ранга, начальник кафедры из Военно-морской академии, — перед вами не студенты!

Мы приехали сюда работать! Так давайте же, в конце концов, работать! — орал Ампиров, срываясь на фальцет. — Работать пора! Геннадий Алексеевич, где наши плакаты?! Начнем с вас — вы один здесь храните олимпийское спокойствие, как самый свободный и спокойный человек на нашей кафедре! Остальные уже взвинчены по разным причинам! Тихо! Не мешайте моему сотруднику — это наш мозговой центр! Докладывайте, Гена!

Я начал доклад.

 

Юлий Гарбузов.

12 января 2002 года, суббота.

Харьков, Украина.