Наклонная свая и ящик коньяка


Наклонная свая и ящик коньяка

 

Войдя в вестибюль электрокорпуса, я буквально нос к носу столкнулся с Ампировым.

Здравствуйте, Валентин Аркадьевич.

Доброе утро, Гена. У вас что сейчас?

Сейчас – ничего. Я имею в виду, занятий нет. Хотел поработать по науке. Над функциональной схемой авторегистратора тружусь.

Тогда пойдем со мной. Мне вас сам Бог послал. На стройке нашего многострадального радиокорпуса меня ждет прораб. Мне нужна поддержка. И вообще взгляд со стороны.

Слово начальника – закон для подчиненного. Я повернул в обратную сторону, и мы вышли на воздух. Конечно, жаль было терять время на пререкания с прорабом, когда еще со вчерашнего вечера меня охватило рабочее настроение. Возникли новые идеи, и не терпелось детально прорисовать на миллиметровке все временные диаграммы, чтобы проверить, действительно ли возможны те алгоритмы, которые мне представлялись наиболее удачными и не давали покоя со вчерашнего вечера.

Навстречу нам неслись толпы студентов, спешивших на занятия. Яркое апрельское солнышко и запах весны бодрили и наполняли душу какой-то необыкновенной энергией. Хотелось чего-то необычного, впечатляющего.

Я знал, что после визита на стройку вчера вечером шеф нервничал по поводу, как ему представлялось, неправильной установки свай. Шорина вчера сказала, что прораб относится к работе самым безобразным образом, как будто строит не учебно-научное здание, а какой-то колхозный свинарник или, в лучшем случае, коровник. И что если его не одернуть сейчас, через неделю будет поздно. Потому что сваи пока еще можно переустановить, а потом, когда будут положены перекрытия, разбирать конструкцию никто не станет. Она артистически показала, как возмущался шеф, при этом изобразила, как он размахивал руками и какие употреблял при этом выражения, намекая на наличие в них «слегка ненормативных». При этом она саркастически смеялась, темпераментно сжимая кулаки и стуча по столу.

Настроение шефа в настоящий момент вполне соответствовало тому представлению, которое сложилось у меня после вчерашних шоринских комментариев.

Гена, вы должны объективно сказать, прав я или нет. Я просто уверен, что там косо установлена свая. Это видно невооруженным глазом! А этот Тугун – прораб – издевается надо мной! Петрушку из меня делает! Нагло утверждает, что свая стоит строго вертикально. Сами сейчас увидите и скажете.

Несколько шагов мы прошли молча. Потом шефа снова понесло.

Я с этой стройкой сна лишился! А эти строители такие наглые – в глаза смеются! При этом на черное говорят – белое! Порой я уже думаю, или я ненормальный, или прораб, или мы оба. Будете третейским судьей. Вот, смотрите. Уже отсюда видно, что вон та свая, слева которая, стоит косо! Как вы считаете?

Пожалуй, да. Мне тоже кажется, что она немного наклонена влево. Я ориентируюсь по краю здания кафедры техники высоких напряжений, – сказал я.

Вот! – оживился Ампиров, – и вы тоже так считаете! А они мне пытаются втереть очки. Элла Шорина также это заметила.

Мы обошли заграждение и оказались на стройплощадке. Бульдозер уже пыхтел вовсю, ровняя площадку на заднем плане. Грохотал компрессор, сварщики варили арматуру. Справа самосвал ссыпал гравий. Ампиров посмотрел на часы.

Вот, уже начало одиннадцатого – их никого нет. Как всегда! Аристократы хреновы! А договаривались на десять, он сам назначил это время. Посудите, Гена, можно ли так работать? – пыхтел он, как паровоз.

Я счел его вопрос риторическим и молчал, наблюдая за процессом строительства.

Чего же вы молчите? Я что, не прав? Можно ли так работать, Гена?

Подождите, Валентин Аркадьевич, не гневитесь. Вон они, кажется, идут. Двое. С папками. Они?

Где? А, да. Наконец-то, – он посмотрел на часы.

Опаздываете, друзья! Мы вот с коллегой уже уходить собрались, да побоялись, что вы так и оставите косую сваю, как есть! – сказал он, не поздоровавшись.

К нам не спеша подошли строители. Один был высокий, дородного телосложения, круглолицый и толстощекий с мощными выдающимися вперед черными усами. Как у лихого боцмана времен первой мировой. Он был без головного убора, и его тяжелая черная шевелюра чуть спадала на высокий лоб, придавая его лицу выражение незыблемой твердости характера и какой-то непоколебимой уверенности в себе. Черные, как угли глаза смотрели весело и даже несколько задиристо. Другой – среднего роста, сухощавый, прямой, как жердь, с впалыми щеками и глубоко сидящими серыми глазами. Аккуратно застегнутая кожаная куртка и темно-синий берет, надетый слегка набекрень, подчеркивали строгость выражения его лица. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что это человек недюжинного интеллекта и знающий себе цену.

Здравствуйте, Валентин Аркадьевич! Что это вы с утра раннего уже скандалить начинаете? – шутливо сказал усач.

Здравствуйте, Валентин Аркадьевич! – поздоровался его спутник с подчеркнутым достоинством.

Здравствуйте-здравствуйте! Вот – знакомьтесь. Мой коллега. Старший преподаватель Очерет Геннадий Алексеевич. Он у нас и научную работу ведет. Так сказать, заинтересованное лицо первой степени. Это ему в первую очередь в новом корпусе работать. Вот он и проявляет к нему не последний интерес. Можно, говорит, Валентин Аркадьевич, с вами на стройку сходить? Хочу посмотреть, скоро ли мы на новом месте трудиться будем. Вот шли мы сюда, а Геннадий Алексеевич и говорит: «Вам не кажется, Валентин Аркадьевич, что вон та свая косо стоит»? Я говорю, что мне это удивительно. Мол, начальство утверждает, что стоит она прямехонько – хоть сейчас по отвесу проверяй. А он свое – косо стоит свая, и все. Вот и поясните нам, пожалуйста, уважаемый Иван Никанорыч, у нас что, у обоих дефект зрения, психики или и того, и другого? Да, забыл представить. Простите, Геннадий Алексеевич. Иван Никанорович Тугун, прораб. А это, – указал он на сухощавого, – Николай Федорович Михалев, начальник участка.

Мы пожали друг другу руки.

Валентин Аркадьич, вы до сих пор не верите, что все в пределах допуска? – спросил Тугун.

Какого там, извините, на хрен, допуска, если даже невооруженным глазом всем видно, что свая стоит косо! Гена, так?

По-моему косо, – поддержал я своего шефа, чувствуя себя совершенной марионеткой, клоуном в этом спектакле без репетиции и режиссуры.

Валентин Аркадьич, существуют нормы допуска, которых мы обязаны придерживаться при монтаже здания. Абсолютно вертикально установить невозможно. Вы, как ученый, лучше меня это знаете.

Зачем вы, Иван Никанорыч, начинаете разъяснять нам, что дерево деревянное, а черное – это белое?

Это вы, Валентин Аркадьич, хотите убедить меня в том, что я не специалист своего дела. Я вам говорю, все в пределах допуска, а вы мне пытаетесь доказать обратное. Что я, жулик какой-нибудь? Первый год на стройке работаю, что ли? Я отвечаю за свои слова, – возмущался прораб.

Иван Никанорыч, мы же взрослые люди! Зачем делать из меня дурака? «Вы не специалист», – говорите вы мне. – Да чтобы видеть, что свая стоит косо, не нужно быть никаким специалистом! Спросите у кого угодно, ровно ли стоит свая? Пригласите любого школьника и задайте ему этот вопрос! Что он вам ответит?

Оказывается, Валентин Аркадьич, нужно! Нужно быть специалистом своего дела, чтобы взять на себя такую ответственность – громогласно заявить, что свая установлена в соответствии с техническими нормами!

Нет, давайте проведем эксперимент – любого школьника с улицы! Чтобы абсолютно независимое суждение услышать!

Независимое – это одно, а профессиональное – это другое.

Какой тут на хрен профессионализм?! Косо или нет? Какие тут профессиональные навыки? Двоичная система: да или нет! Вот и весь профессионализм!

Да что вы нервничаете, Валентин Аркадьич? Конечно, сейчас строительство и медицина – это те области, в которых каждый считает себя большим специалистом! Ан-нет!

Так! Я требую переустановки сваи. Давайте соберем компетентную комиссию, пусть она проверит, кто из нас прав! Готов с вами поспорить – вы здесь неправы.

Уважаемый Валентин Аркадьич! Какая там комиссия! Зачем она нам? Вы все равно не поверите, если она подтвердит мои слова. Будете требовать более высокую комиссию. А потом? До самого генсека дойдем?

А как же мне вас вразумить, если вы отказываетесь смотреть правде в глаза? Кто разрешит наш спор? Вы не верите очевидному! Как вам доказать, что черное – это черное, а белое – это белое? – беленился Ампиров.

Да зачем нам комиссия? Вы строительной документации верите? Нормативные документы признаете?

Конечно! Но…

Разгоряченный Тугун беспардонно перебил Ампирова.

Тогда давайте сами проверим!

Как мы проверим, если вы элементарную логику отрицаете? Рухнет здание на такой свае к едрене матери! Переделать надо, пока не поздно! Собирайте компетентную комиссию! Пусть при мне перемеряют!

А я вам говорю – все в пределах допуска! Зачем комиссия? Давайте сами перемеряем. Себе-то вы, я надеюсь, верите? Готов спорить на что угодно!

На ящик коньяка! – предложил Ампиров.

С удовольствием, Валентин Аркадьич! Только при свидетелях. Если в пределах допуска – ставите мне ящик коньяка! Немедленно!

А вы мне, если нет! И тут же сваю переставляете! Согласны?

Согласен! Николай Федорович, – обратился прораб к своему коллеге, – принеси, пожалуйста, нормы.

Инженер, до сих пор философски наблюдавший за спором, спокойно направился в фургон, рядом с которым мы стояли. Оттуда было слышно, как кто-то кричал по телефону:

Где арматурное железо? Со вчерашнего дня ждем! Тут с нас шкуру снимают за нарушение сроков, а вы телитесь! Выехала машина? Где же она тогда? Ждем! Что же нам еще остается делать?

Прораб стоял молча, натопорщив усы, а мой шеф не унимался.

Кто будет проверять? Опять вы? Или этот ваш Николай Федорович?

Сначала я вам покажу нормы, а потом вы сами измеряете! Это школьная геометрия, – сдержанно сказал Тугун, но по тону его голоса чувствовалось, как напряжены его нервы.

Начальник участка вышел из фургона с увесистой книгой и протянул ее прорабу.

Ага, вот как раз закладка на месте. Смотрите, Валентин Аркадьич. Читайте – предельно допустимые углы наклона свай. Прочитали? Записывайте. А то потом скажете, что я вас обманул.

Ампиров взял книгу, полистал, поправил на носу очки и стал водить пальцем по графам.

Гена, подержите, пожалуйста. Я действительно сам запишу. А то вы видите, какая тут публика! – кивнул он в сторону строителей.

Те не обратили на его реплику ни малейшего внимания и терпеливо продолжали ждать. Прораб курил сигарету, а начальник участка перебирал какие-то бумаги в своей картонной папке. Все молчали.

Записал. Давайте мерить. Как вы предлагаете это делать? – деловито спросил Ампиров.

Что ж, давайте. Николай Федорович, подгони-ка вышку.

Инженер кивнул и ушел за фургон. Через пару минут к злополучной свае подъехала машина с выдвижной вышкой.

Иван Никанорыч, мы готовы, – впервые за время беседы услышали мы голос начальника участка.

Он молча влез в корзину.

Поднимай! Отвес у меня в кармане! – крикнул он водителю.

Машина загудела, и через минуту Николай Федорович приложил бечевку отвеса к нависающему краю сваи.

Тугун протянул Ампирову стальную линейку.

Меряйте сами, Валентин Аркадьевич. Вот линейка.

Ампиров измерил расстояние от края сваи до клювика отвеса.

А высота сваи? Только не по проекту и не с ваших слов! Мне нужно истинное значение, – ехидно цедил слова Ампиров.

Сейчас. Николай Федорович! Сделай там отметку на отвесике! Узел завяжи, что ли! Практика – критерий истины. Завязал? Бросай сюда!

Когда инженер вылез из корзины, Ампиров с прорабом уже растянули по земле отвес и рулеткой стали измерять его длину.

Измерили, Валентин Аркадьевич? Записали? Отлично. Вот логарифмическая линейка. Катеты известны – вычисляйте угол наклона. Готово? Ну, как?

Гм! Действительно в норме! Поднимаю обе руки, – обескуражено улыбнулся Ампиров.

А ящик коньяка?

Завтра утром, Иван Никанорыч! Утром!

При тех же свидетелях. Идет?

Ладно! Можем и других пригласить!

Ампиров явно не чувствовал себя проигравшим.

На следующее утро мы с прорабом и начальником участка по договоренности с шефом в восемь ноль-ноль ждали его у дверей кабинета. Здесь же были Исаков и Буланова. Потом прибежала Шорина. Она была в каком-то особо приподнятом настроении. «Это неспроста, – решил я, – что-то будет». И, как потом оказалось, не ошибся.

Обманет ваш шеф, вот увидите, – сказал Тугун, выпуская огромный клуб дыма.

Не может быть, – ответил я.

А я вам говорю – обманет. Почему его до сих пор нет?

Он человек занятой. Сами знаете, – возразила Буланова.

Мне было обидно слышать, как о шефе говорят непочтительно. Словно он был моим отцом. Хотелось наговорить Тугуну дерзостей.

Ампиров появился только в половине девятого. Они по-деловому переглянулись с Шориной и злорадно улыбнулись.

Так, идемте ко мне в кабинет. Там рассчитаемся.

Мы дружно направились вслед за шефом. В кабинете было душно и смердело изоляцией. Окинув помещение беглым взглядом, я понял, что запах источает большая бухта кабеля, лежащая в углу под полиэтиленовой пленкой.

Подождите, окно открою. Так. Я обещал вам, Иван Никанорыч, ящик коньяка, если окажусь не прав?

Обещали, Валентин Аркадьич.

Получите! – Ампиров с едкой улыбкой открыл книжный шкаф и извлек оттуда маленький фанерный ящичек, на дне которого в игривых лучах утреннего апрельского солнца поблескивали маленькие коллекционные бутылочки трехзвездочного коньяка.

Это не ящик, Валентин Аркадьич. Так не честно, не по-джентльменски.

Ну почему не честно? Ящик обещал – ящик и поставил. Мы же не оговаривали, какой ящик и какие бутылки! Вот свидетели. Верно, товарищи свидетели?

Не оговаривали – это верно. Но все, и вы в том числе, прекрасно знали, о чем речь. По векселям надо платить, Валентин Аркадьич!

Притворно улыбаясь и кокетливо сжимая губы трубой, Ампиров продолжал:

Проиграл – поставил. А что не оговорили какой ящик – это уж ваше упущение, Иван Никанорыч! Ха-ха-ха-ха!

Ну, вы, Валентин Аркадьич, прямо-таки ходжа Насреддин. Но мы с вами не в Бухаре. А здесь – это непорядочно.

И прораб спокойно покинул кабинет, даже не хлопнув дверью. За ним, храня олимпийское спокойствие, вышел Михалев.

Как я этого прощелыгу, а? – ерничал Ампиров, – Мы же действительно не оговорили какой ящик. Он одно имел в виду, а я другое! Ха-ха-ха-ха! Верно?

Он искал у нас поддержки, оправдания перед самим собой, перед своей совестью. Но поддержала его только Шорина:

Это было, конечно, непревзойденно! Я про себя смеялась до слез! Так остроумно наказать! Он рассчитывал на бесплатную выпивку, а тут – на тебе! Ящик, но какой ящик! Ха-ха-ха! Ой, я не могу! Ха-ха-ха-ха! Ну, Валентин Аркадьевич! Вы – гений!

Остальные молчали и переглядывались.

В конце дня Шорина нам высказала:

Шеф очень обиделся, что вы его не поддержали в пари с прорабом.

По-моему, твоя поддержка с лихвой это компенсировала, – отпарировала Буланова. – Лично я не могла на это смотреть!

Я тоже, – добавил я.

Феклушин деланно расхохотался:

А мне нравится, как шеф его – мордой в каку! Ха-ха-ха! Ой, класс! Ха-ха-ха! Правда, Виталий Никитич? Ха-ха-ха!

Исаков снял очки и начал их протирать. Глядя из-под густых бровей на Шорину, он с улыбкой прокомментировал:

Со стороны это, конечно, смешно. Но прораб сказал верно: по векселям надо платить. Так нечестно и непорядочно.

А они, ты думаешь, порядочные? – кипятилась Шорина, – Посмотри, сколько они стройматериалов разворовали! А сколько раствора просто так пропало по их вине! Он еще до того сто раз наверстал нынешнюю потерю! Пусть теперь на собственной шкуре почувствует, каково это, когда с тобой поступают нечестно!

Это уже другой вопрос, Элеонора Спиридоновна, – сказал с улыбкой Кусков, не вынимая рук из карманов, – но раз уж договорились, да еще при свидетелях – нужно по счету заплатить сполна!

Не корчи из себя клоуна, Виталя! Ты же умный парень и прекрасно знаешь, что к чему! – выпалила Шорина и, хлопнув дверью, вышла из преподавательской.

Да что вы ее убеждаете? – медленно и как бы между прочим процедил Окин, – Пусть себе на здоровье хвалит своего шефа. А вы молчите – и все. Это именно тот случай, когда молчание красноречивее всяких слов.

 

Юлий Гарбузов.

28 октября 2001 года,

Харьков, Украина.