Игра на «гудок»


Игра на «гудок»

 

Когда мы вышли из радиофизического корпуса, уже успело стемнеть. Порывистый апрельский ветер хлестал по лицу мелкими, не по-весеннему холодными и колючими каплями дождя, пронизывал насквозь промозглой сыростью и леденящим холодом.

Ну и колотун! – поежился Феклушин. – А топить уже перестали. У нас, как всегда, руководствуются не умом, а… хрен знает чем!

Зачем же так грубо, Александр Степанович? Ты бы спросил у Элеоноры Спиридоновны. Она бы тебе как дважды два разъяснила, что партия приказала нам экономить топливо для нашего же блага. А ты вот – несознательный элемент, прокравшийся к истокам воспитания молодежи. Подрываешь политику партии! – назидательно произнес Кусков.

Слушай, Виталя! Не нуди на букву «эм» по нотам! Она меня в стенах института заколебала своей партийной демагогией, а ты еще здесь гундишь. Лучше бы ты в интересах поддержания стабильности учебного процесса посоветовал, как нам согреться. А то, неровен час, заболеем. Учебный процесс нарушится – как же тогда с политикой партии в области гармоничного развития личности человека нового типа?

Истинные слова глаголеши, отрок мой! – многозначительно произнес Кусков, поднявши вверх указательный палец. – Как раз и лелею мысль сию. В нашем старом гандэлыке – подойдет? И близко, и цены подходящие для нашего брата-преподавателя.

Феклушин потер уже успевшие замерзнуть руки.

Гениальный ты человек, Виталий Никитич. И я того же мнения. Гена, а ты как? С нами или домой – к жене и детям?

Пожалуй, с вами. Ведь я тоже замерз и не хочу идти против политики партии в области этого самого развития личности.

Ну, тогда у нас полный комплект «на троих». Притом идеологически выдержанный. Интересно, а почему так называют – «гандэлык»? – полюбопытствовал Феклушин.

Да не все ль равно? Пусть как угодно называют. Лишь бы он был открыт и не было очереди, – прохрипел Кусков и закашлялся.

Гандель – по-немецки «торговля», – вклинился я.

А почему же тогда Шорина мне говорит: «Опять ты гандель устроил»!

Ведешь себя, как на базаре! – сказал Кусков, открывая дверь «забегаловки».

В кафе было накурено, но немноголюдно. У стойки компания из трех человек решала, чего сколько брать.

А мы как этот вопрос решим? – поинтересовался Кусков?

Как обычно – по сто грамм и по бутербродику. Возражения есть? – Феклушин посмотрел по очереди в глаза Кускову и мне.

По сто грамм водки, что ли? А может, по коньячку? – спросил я.

По коньячку, оно бы, конечно, не мешало. Посмотрим, как у нас с финансами. – Кусков достал записную книжку и вынул из-под суперобложки десятку. – Так, у меня возражений нет. Ваше желание, и проблема решена. Так как, товарищи преподаватели? По соточке коньячку, по лимончику и конфетке – принимается?

Годится, – согласился Феклушин.

Я, разумеется, присоединился к большинству.

Заметано! – заключил Кусков и обратился к буфетчице. – Зиночка, золотце! Нам по сто грамм коньячку и как обычно.

Зиночка работала виртуозно. Через полминуты перед нами стояли три бокала с коньяком, на края которых были разрезами насажены кружочки лимона.

Берите, – сказал Кусков, – и занимайте места. Я рассчитаюсь. Зиночка, сколько с меня с учетом кредита?

Конфеты не забудьте, – сказала Зиночка, подбивая бабки.

Мы облюбовали столик у окна и стали ждать Виталия. Любопытный Феклушин осмотрелся по сторонам.

Смотри-ка, Гена, заведение явно процветает. Какие плотные шторы повесили!

Старые-то чем плохие были? – спросил я.

Это чтобы с улицы не была видна эта гнусная картина, – ответил подошедший Кусков. – Здесь ведь по улице и люди, и трамваи ходят. Зачем же все это напоказ выставлять?

Он сделал жест рукой, и я невольно окинул взглядом помещение. Около соседнего столика стояли мужики, которые впереди нас брали водку. Лицо одного из них мне показалось знакомым. «Где же я видел этого дородного усача»? – напрягал я память, но никак не мог вспомнить. Усач на меня тоже посмотрел и кивнул, как старому приятелю. Пришлось кивнуть в ответ. «Что же делать? Сейчас подойдет, заговорит, а я даже не помню, где и когда его видел».

Ну, за что пьем? – Кусков улыбнулся своей добродушной улыбкой во всю полноту щек.

За сугрев! – не задумываясь ответил Феклушин и поднял бокал.

Мы чокнулись и отхлебнули по глотку. Обжигающая жидкость приятным теплом стала расползаться по всему телу. Феклушин морщился, жуя лимон, а Кусков надкусил конфету и положил остаток на блюдечко. Привычным движением большого пальца он поправил очки на переносице и снова улыбнулся.

Что, Гена, задолбал тебя Ампиров поручениями? С чего это вдруг? Ты ведь у него до этого в фаворе был. Чем же ты его за живое зацепил, а? Это явно не просто так, верно?

Верно, Виталя. Не понравилось ему, что я диссертацию ему вручил.

Вот оно что! Ха-ха-ха-ха! – захохотал Кусков, а за ним и Феклушин.

Не спросясь – и вдруг бац! Диссертацию на стол! Да ты что, рехнулся, что ли? Тут по договоренности, по плану его не уговоришь, а ты взял, да и положил. Ну и Гена! Вон Фекла у него в заочной аспирантуре. Так он из Феклуши все соки выжимает, пока даст согласие подписать очередной этап выполнения аспирантского плана! Как же это ты так жидко обкакался?

Да я же считал, что ему только легче будет. Кого-то толкать нужно, чтобы в план укладывался. А тут без никаких для него хлопот, раз – и готовую диссертацию на стол. Пусть проверяет, критикует, что там не так. Пусть даст кому-то на рецензию. Я готов к любой критике. Мой неофициальный консультант из авиационного – доцент Горбань – так он сказал, что я тем самым облегчаю шефу жизнь, избавляю его от лишних хлопот. От него же требуют выпуска кандидатов, верно? В чем он, скажи, не прав?

Да в том, что вы со своим Горбанем подходите к шефу с категориями нормальных людей! А это же Ампиров, понимаешь?

Не понимаю. Поясните.

Вот те на! Ха-ха-ха! До сих пор шефа не раскусил! Ха-ха-ха! Ой, я не могу! Ха-ха-ха! Ну и Геннадий Алексеевич! Уморил ты нас с Виталий Никитичем, ей-Богу! Ха-ха-ха-ха! – от души хохотал Феклушин, сжав руки в кулаки и потрясая ими над столом. При этом он, деланно щурясь, отчаянно мотал головой из стороны в сторону.

Кусков внезапно посерьезнел.

Гена, разрешение защититься – это валюта Ампирова. Он ею скупо платит тем, кто горбатится на него день и ночь. Как морковка для осла, понял? Ну и наивняк! – он допил коньяк и затолкал в рот остаток лимона.

Я сделал то же самое.

Что, ребята, еще по пятьдесят? – предложил Феклушин.

Можно, – согласился Кусков.

Я – пас, – отказался я. – Не понимаю, разве я на него не горбатился целых три года? Не ездил по экспедициям? Не делал аппаратуру? Не печатал статьи, включая профессора в соавторы? Да я же за три года в отпуске-то всего две недели был!

Кусков снова улыбнулся, снял очки и начал старательно протирать стекла кусочком замши.

Ты, Гена, горбатился не на него. Ты пахал на себя. По крайней мере, Ампиров убежден именно в этом. Вот если бы ты у него испросил разрешения, уведомил заранее о своих планах научного роста! Тогда бы он подкинул тебе работенку покруче. Он бы тебе такой план составил, что ты был бы не в состоянии его выполнить и за двойной срок. Тогда бы он тебя сто раз обгадил перед всеми, составил бы новый точно такой же. А то, глядишь, и того круче. И гнобил бы тебя столько, сколько ты смог бы терпеть. А потом еще подумал бы, выпускать тебя или нет. Вон, посмотри на Нерубенко. Как он его в хвост и в гриву! Но тот в этом году защитится, потому что Нерубенко должен еще делать новый автомат для ветровых измерений. Ты же у него шунтирован Стратоновым. Вы с ним полностью взаимозаменяемы. И раз так, он будет играть и тобой, и Викентием – кто кого! Пока один из вас не сломается. Тогда второй, если еще не потеряет силы, останется в единственном числе. Да и то еще бабушка надвое сказала, согласится ли Ампиров после этого.

Ну, Виталя, я пойду за второй порцией, – не унимался Феклушин.

Да погоди же ты! Не так скоро. Гена, ты меня понял?

Нерубенко рассуждает примерно так же, как ты. Но я был убежден, что это у них личные счеты.

Теперь и у тебя будут личные. У меня тоже к нему личные претензии того же плана. Ты ведь слышал на отчетном заседании, как он грозился выгнать меня из этой самой заочной аспирантуры. И на кой хер я в эту кабалу влез?!

Добрый вечер, ребята! Можно вас угостить?

Я поднял голову и увидел возле нашего столика того самого лихого усача. Он курил сигарету и добродушно улыбался.

«Вот, черт! – досадовал я. – Тут как раз такой разговор»!

Вы меня помните? Я Иван Тугун, был прорабом на строительстве радиофизического корпуса вашего института. Теперь вспомнили? Слышу, вы тут Ампирова поминаете «незлим тихим словом». И захотелось мне с вами поболтать немного. Но если вы против, я, конечно, пойду.

Давайте к нам, Иван, – гостеприимно ответил Кусков и поправил очки все тем же жестом.

Они с Феклушиным расступились, и Тугун стал между ними.

Вы, я вижу, по коньячку ударяете? Еще по сто, верно? Я плачу.

Он подошел к стойке и тихо обратился к буфетчице.

Мне достаточно, – сказал я.

Нет-нет, он тоже будет! – поспешил поправить меня Феклушин.

Я попытался, было, возразить, но Кусков тихо шепнул:

Гена, не выступай. Не хочешь – не пей. Потом отдашь нам с Феклой. Понял?

Мне оставалось только кивнуть.

Ему тоже, Иван! – сказал Кусков.

Основательно разогретый коньяком и обескураженный словами Кускова, я стоял и лихорадочно перебирал в уме все, что мне только что сказал Виталя. Я не мог поверить, что он не разыгрывает меня. Ведь он был у нас первым мастером по части розыгрышей. То, что я услышал, никак не походило на руководство наукой. Скорее на какой-то бандитизм. Разве так может быть? Мысли путались, наползали одна на другую, тонули во хмелю и табачном дыму.

Подошел Тугун и поставил перед нами по бокалу коньяка, тарелочку с нарезанным лимончиком и блюдце с горкой шоколадного лома.

Берите, ребята. Угощайтесь. Я сегодня премию получил. Это не то, что у вашего шефа. Тут люди дела. Сказано – сделано. Как договорились.

Мы взяли бокалы и чокнулись.

Ваше здоровьице, ребята!

За ваше здоровье и благополучие, Иван! – Виталя отхлебнул полновесный глоток коньяка и поставил бокал. Расстегнув воротник рубахи, он запихнул в рот солидную порцию шоколада.

Можно, я буду на «ты»? – спросил Тугун.

Валяй, Ваня! – согласился Кусков.

Годится, – поддержал его уже основательно захмелевший Феклушин.

Вот смотрю я, мужики… – начал было Тугун. – Простите, я забыл, как кого из вас зовут.

Меня – Гена. А это – Виталий и Саша.

Так вот, Гена, я не перестаю удивляться вашему шефу.

Это почему же? – поинтересовался Кусков.

Почему он так себя ведет?

Что вы имеете в виду? – полюбопытствовал Феклушин.

Саша, мы же договорились на «ты». А то мне будет неловко продолжать такую живую беседу.

Ну, вы же старше меня, неудобно как-то, – оправдывался Феклушин.

Неудобно, Саня, только спать на потолке – одеяло спадает. Да мне на стройке каждый сопляк говорит «ты»! Там у нас публика разношерстная. А тут ученые люди, преподаватели. Сочту за честь.

Брось ты, Ваня! Какие там ученые! Такие же инженеры, как и ты, – возразил Кусков.

Ну, уж, Виталий! Я-то в людях разбираюсь. Только вот вашего шефа вовремя не расшифровал. Относился к нему, как к уважаемому человеку. Профессор ведь! А он – сами знаете, кем оказался. Помните тот случай? С ящиком коньяка?! Гена, я вижу, помнит.

Кусков и Феклушин переглянулись.

Как же тут не запомнить! Да этот случай у нас анекдотом ходит! – сказал раскрасневшийся Кусков, срываясь на крик. Он уже тоже явно начал пьянеть.

Так вот, у меня на стройке, как я только что сказал, работают люди самые разные. И бывшие зеки в том числе. Но я со всеми нахожу общий язык. Вы меня понимаете?

Конечно, – Кусков открыл пачку сигарет и протянул ее поочередно Тугуну, мне и Феклушину.

Так от них я знаю одну зековскую игру – «на гудок». Слышали о такой?

Нет, – ответил я.

И я нет, – меланхолично произнес Кусков.

Феклушин отрицательно покачал головой.

Это когда зек со стажем новичка втягивает в игру. В карты, шахматы, шашки – все равно. «На гудок» – это значит, кто проиграет, того выигравший «опускает» на глазах у всей камеры. Понятно?

Как это – «опускает»? Куда? – поинтересовался Феклушин, затягиваясь клубом сигаретного дыма.

Ну, при всех его… того…, ну, в задницу! Понял? – горячился вспотевший Кусков.

Совершенно верно, Виталик! Так вот, новичка подбивают играть. Он старается, пыжится, играет! Если проигрывает новичок – исход известен. Как договорились. Проигравшего делают «петухом». Ну, каждый, кто пожелает, может его… того…

Понятно, Ваня. Ну и что? – Кусков расстегнул пальто и пиджак.

А то, Виталик, что если проиграет затеявший эту канитель зек со стажем, то он под смех обитателей камеры вручает новичку заранее приготовленную газету «Гудок»! Знаете такую?

Понятно, Иван, – сказал я, – там законы суровые.

Да я не о том, Гена. Ведь ваш профессор поступил точно так же, как зек, протягивающий эту самую газету – «Гудок»!

Верно, – подтвердил Виталий. – Что, допьем?

Я разлил свой коньяк по их бокалам. Иван прикрыл свой ладонью.

Мне достаточно. Мы с ребятами уже солидно обмыли нашу премию. Так вот, я удивляюсь, как это так может быть? Профессор, заведующий кафедрой, ученый с мировым именем – и вдруг использует в своей практике дешевые уголовные трюки! Как зек! Притом просто заурядный зек, а не пахан, даже самого низкого ранга! А с нашей премией? Это ведь, по сути, опять тот же трюк!

Говорят, он во время войны командовал подразделением штрафников. Видимо там, среди зековского контингента, он этого и набрался, – с важным видом заключил Кусков.

Вряд ли, Виталий. Гадости там терпели до первого боя. А потом – пулю в спину. Удивительный субъект этот ваш профессор. Уникум какой-то!

Все молчали. Мне почему-то было стыдно. Я чувствовал себя так, словно меня на глазах у публики раздели до гола.

Не подумайте только, что я на него зол или в обиде.

Врач на больных не обижается, – неудачно сострил Феклушин.

Просто я удивляюсь этому. Диву даюсь, ребята! Хотите еще по сотке?

Ни в коем случае! Домой пора! – ответил Кусков, растягивая слова, и начал застегивать пальто своими толстыми неуклюжими пальцами.

Сами-то доедете? Вот – на такси возьмите, – он протянул три червонца.

Что ты, Ваня! Мы в порядке. Конечно, под хмельком, но не настолько, чтобы не смогли добраться до дому, – возмутился Кусков, пытаясь поправить очки. У него это получилось только с третьего захода.

Ну, тогда я с вами прощаюсь. Мне надо еще своих парней домой доставить. Как-никак, премия! А я прораб. Отвечаю за каждого.

Иван проводил нас до двери. Мы по очереди пожали ему руку и выпали в темную дождевую мглу.

 

Юлий Гарбузов.

10 ноября 2001 года,

Харьков, Украина.