Хлористый палладий


Хлористый палладий

 

Геннадий Алексеевич! Ну пожалуйста, позвольте сдать экзамен досрочно! Ведь я готовилась! И еще буду готовиться. Неделя впереди!

Студентка улыбалась, обнажая роскошные белоснежные зубы. Я почему-то решил, будто только сейчас понял, что подразумевают, когда говорят «сахарная улыбка». Девушка старалась пустить в ход все козыри, все свое очарование и обаяние. Она бежала за мной, не отставая.

Геннадий Алексеевич! Понимаете, мне очень нужно! Я вас очень прошу. – Она остановилась, надеясь, что я сделаю то же самое. Но я продолжал идти. Девушка снова догнала меня.

Ну разве можно быть таким бездушным? Неужели вам трудно принять? Я же знаю! Я не отниму у вас много времени!

Послушайте, Клемина! Я не имею права это делать. Экзамен сдается только в сессию.

Геннадий Алексеевич, один раз можно сделать исключение? Я же все лабораторки своевременно сдавала, и на практических оценки у меня были хорошие. Вы ведь хвалили меня, помните? Я тогда просто обалдела от счастья. А вся группа тайно умирала от зависти! Ей-Богу, Геннадий Алексеевич! Я же не буду из вас веревки вить, как некоторые. Пожалуйста!

Клемина! Да вам только на подготовку я обязан два часа дать! Не могу я с каждым студентом столько времени возиться! Вы математику изучали? Посчитайте, сколько мне понадобится суток на одни только экзамены, если я с каждым буду сидеть более чем по два часа?

А я могу и без подготовки! – выбила она у меня из рук последний козырь. – Вы беседуете со мной пять минут. И если выясняете, что я не готова, отправляете меня за дверь. Тогда я приду с группой. Ну Геннадий Алексеевич! – Девушка скорчила деланно плаксивую физиономию, – Пожалуйста! Пять минут! – Она опять обворожительно улыбнулась, почувствовав, что я в душе уже сдался.

Ладно. Но только пять минут. Идите в эту лабораторию, пока я помою руки после лекции.

Она вбежала в лабораторию радиоизмерений, а я направился в преподавательскую. И только тут я увидел, что у двери своего кабинета стоит Ампиров, а рядом Анна Краус. Она держала папку, а профессор подписывал на ней какую-то бумагу.

Все. Можете ехать. Я вечером позвоню в Москву, и вас будут ждать. Геннадий Алексеевич! – обратился он ко мне на ходу, – Зайдите ко мне в кабинет. Неотложное дело есть.

«У него все дела неотложные, других просто не бывает», – подумал я, а вслух сказал:

Это срочно?

Не очень. Я здесь буду еще минут тридцать-сорок. Так что жду.

Я вымыл руки и вошел в лабораторию радиоизмерений, где меня с надеждой ожидала красавица Клемина.

Ну что, вы действительно подготовились?

Готовилась, Геннадий Алексеевич! Правда! – она игриво улыбнулась.

Посмотрим как вы подготовились. Готовилась – это несовершенный вид глагола, а я хотел бы слышать ваш ответ в совершенном. Напишите мне, пожалуйста, – я на секунду задумался, – прямое преобразование Фурье.

Пожалуйста.

Она открыла тетрадь и стала что-то писать.

Клемина, чтобы записать преобразование Фурье, нужно пять секунд, не более.

Я думаю. Вот. – Она повернула ко мне тетрадь.

Не нужно поворачивать. Я так разберусь. Неверно, Клемина.

Как это, неверно? – удивилась она и кокетливо надула губки.

Так. Неверно – и все.

Гм! – она скорчила капризную физиономию, – А что здесь неверно?

В этой несчастной формуле, которую мы писали на каждой лекции раза по три, не меньше, вы сделали три ошибки. Подумайте.

Я посмотрел на часы.

В вашем распоряжении три минуты.

Только три? Мы же договорились, что пять.

Две вы уже использовали.

А-а-а, я поняла! Здесь два «пи» не нужно! – Она принялась интенсивно зачеркивать.

Верно. А что еще здесь не так?

Еще… – удивилась она и вздернула черные и тонкие, как шнурочки брови.

Да. Что еще?

Ну, наверное, здесь в показателе не плюс, а минус…

Верно.

Верно?! – ее милая мордашка засветилась радостью.

А еще что? Я же сказал, что у вас три ошибки.

Три? – она всматривалась в формулу, как в китайский иероглиф невероятно сложного начертания. – По-моему, все верно, Геннадий Алексеевич.

Вы уверены?

Она еще раз посмотрела на формулу.

Да, уверена!

Так вот, вы интегрируете по частоте, а нужно по времени. Все! Беседа окончена.

Я встал из-за стола.

Ах, да! Конечно же, по времени! Это я так, просто описалась! Вот, смотрите, я исправила!

Поздно уже. Дорого яичко ко Дню Христову!

Как? Я же все сама написала! Ну, подумаешь, в одном месте описалась! – Она снова улыбнулась.

Мы же договорились – пять минут. Все. Ваше время истекло. Я пошел. Меня заведующий кафедрой ждет.

Геннадий Алексеевич! Миленький! Прошу вас! Спросите еще что-нибудь! Я готовилась! Вы же видите! – Она заморгала часто-часто, и на ее ресницах заблестели слезинки.

«Ладно, Бог с ней, – подумал я, – пусть катится. Поставлю ей тройку»!

Уговорили – тройка!

Тройка? Только за одну букву?

А остальные две ошибки?

Но я же их сама исправила!

Но одна формула – это еще не полноценный экзамен! Вы должны ответить на три вопроса и еще решить задачу! А вы и с одной формулой не справились! Причем самой главной!

Но мы же с вами выработали условия! Пять минут – и все! А я готовилась! Вы же не станете отрицать? Ну, пожалуйста! Маленькую четверочку! Как вы говорите, с сорока семью минусами! Пожалуйста! Я к вам в следующем семестре приду! Вы мне на второй части зададите вопрос по первой! Геннадий Алексеевич! А сейчас авансом четверочку, мне больше не нужно!

Я посмотрел на часы. Шеф уже наверняка нервничает. Хитрая же чертовка эта Клемина!

Ладно! С сорока семью минусами! Считайте, что ваша халтура на этот раз прошла. Давайте зачетку.

Спасибо! Спасибо, Геннадий Алексеевич! Вы даже не представляете, какое доброе дело сделали! Вам сторицей воздастся! Вот увидите!

Ладно. Все, идите.

Она схватила зачетку и пулей вылетела из лаборатории. А я пошел к шефу.

Ну как, уломала вас эта Клемина? Сколько вы ей притулили?

«Чертов шеф! Как обычно – подслушивал»! – досадовал я.

Четверочку, Валентин Аркадьевич. Пусть катится. Она неглупая девочка.

Ну, Гена! Просто вы не в состоянии устоять пред женщиной!

Что значит, не в состоянии? Я же сказал – умная девочка. И на четверку знает.

Еще бы! Ноги от шеи, юбка выше Петра Великого, декольте до пояса – конечно же, будет умная! Что вам еще надо? А если бы к тому же и блузку расстегнула, вы бы наверняка и на пятерку расщедрились! Так нельзя работать, Гена! Вы же кафедру дискредитируете! Она вот побежит к подружкам и скажет: вы ему только покажите, сами знаете что, и он готов!

Валентин Аркадьевич! Я готов проверить ее перед любой комиссией, если вы делаете такие намеки! Давайте сейчас, в вашем присутствии! Она на четыре знает!

Достаточно! Остановитесь, Геннадий Алексеевич! Только на будущее запомните, что на нашей кафедре критерием выставляемой оценки являются не женская красота, не длина юбки, не форма ножек, не глубина декольте, не размер сисек и не фютили-мютили! А знания, знания и только знания!

Я отвечаю за ее знания!

Я же сказал, хва-тит! Давайте работать, а не пререкаться!

«Теперь будет муссировать среди коллег во всех ракурсах! Лучше бы я ей на завтра назначил, когда на кафедре и духу его не будет»! – подумал я и, проклиная собственную мягкотелость, сел у его стола, всем своим видом показывая, что готов слушать указания хоть до вечера.

Гена, радиозавод согласился делать нам платы для скоростных реверсивных счетчиков, – продолжил он абсолютно спокойным и доброжелательным голосом. Как будто полминуты тому назад вовсе и не орал.

Вы мне уже говорили об этом. Еще вчера. Вы думаете, что я забыл? Или не понял?

Не кипятитесь. Послушайте. Так вот, для металлизации отверстий они требуют от нас хлористый палладий в кристаллическом виде. Наш снабженец Матвейцев уже обзвонил все магазины. Хлористого палладия в готовом виде нет нигде. Но заказчик доставил нам металлическую ленту. Из нее нужно приготовить кристаллический хлористый. Я хочу, чтобы этим занялись вы.

Но я же не химик. Я понятия не имею, как это сделать.

Да остыньте же вы, наконец. Дослушайте до конца. Вот я и хочу, чтобы вы обратились к химикам и попросили их сделать нам это в порядке научно-технического сотрудничества. Мы имеем возможность зачислить на полставки одного-двух человек по этой теме. Скажем, на пару месяцев. Это, конечно, многовато. Но их нужно как-то прикормить, поняли? Нам наверняка еще придется к ним обращаться. А фактор материальной заинтересованности – весьма существенная вещь. Это вы знаете.

Понял, Валентин Аркадьевич. Есть у меня связи с химиками. Сейчас попробую позвонить. Разрешите? – я протянул руку к телефону.

Пожалуйста, – он пододвинул телефон и откинулся на спинку кресла.

Я набрал номер.

Алло! Кафедра общей и неорганической химии? Бориса Романовича можно?

Нет-нет! Только не Бориса Романовича! – Он надавил на кнопку отбоя, – Обойдемся без этого маразматика! У нас четыре кафедры химии, а мы будем обращаться к этому старому склочнику! К кому-нибудь другому!

Почему склочнику? Кроме того, я не знаком ни с кем из других химиков.

Если я говорю, что он склочник, значит, я знаю, что говорю, – шеф открыл свою пижонскую крупноформатную записную книжку в кожаном переплете, привезенную накануне из Сомали. – Поэтому обратимся на кафедру аналитической химии. Вот. Тридцативосьмилетний профессор Савчук Сергей Ильич. Заведующий кафедрой.

Он набрал номер.

Никто не подходит! Разбежались уже! Вот дисциплинка! Как шестнадцать ноль-ноль, в институте никого нет!

Он оторвал трубку от уха, готовясь положить, но в это время она хрюкнула, и оттуда послышался голос:

Да!

Это говорит профессор Ампиров Валентин Аркадьевич, зав кафедрой основ радиотехники. С кем я говорю? Вы, Сергей Ильич? Мне повезло. У вас что, после четырех кроме заведующего уже никто на кафедре не работает? Почти как у нас. Я по делу. Нам нужно приготовить хлористый палладий из металлического. Сможете кому-нибудь поручить? Металлический будет завтра. К вам подойдет мой старший преподаватель. Очерет Геннадий Алексеевич. Завтра он получит палладиевую ленту и придет к вам. Отлично. Мы вас оформим на полставки по нашей теме на два месяца. И еще одного человека можем. Идет? Вы завтра когда сможете? Отлично.

Он прикрыл микрофон ладонью.

Гена, как у вас завтра с занятиями?

Только первая пара.

Сергей Ильич, после первой пары сможете? После третьей? Идет! Он будет у вас. Все. До свидания.

Шеф положил трубку, потирая руки.

Видите, на каком уровне мы решили вопрос! А вы – Борис Романович. Самый большой химик, которого вы знаете! Все. Вы мне сегодня больше не нужны. Хотя, постойте. Чем черт не шутит, может первый отдел еще и работает?

Он опять набрал номер. Ответили незамедлительно.

Алло! Это вы, Дмитрий Степанович? Валентин Аркадьевич. Как там наш палладий получить? Когда подойти? Да хоть сию минуту! Сейчас к вам подойдет мой старший преподаватель. Запишите, Очерет Геннадий Алексеевич. Он все получит – нам нужно отдать его в работу завтра рано утром. Все. Он уже идет. Пока.

Гена, нам повезло. Начальник первого отдела выдаст вам палладий самолично прямо сейчас. Ну, с Богом! Идите.

В первом отделе меня ждал не Дмитрий Степанович, а какой-то клерк. Он спросил у меня удостоверение и открыл сейф. Потом долго взвешивал, заполнял бумаги, заставил меня расписаться в нескольких местах, и я, наконец, получил палладиевую ленту и сопроводительный документ в придачу.

На другой день после второй пары я был в кабинете Савчука. Он оказался высоким шатеном с красивым лицом, в строго наглаженном костюме темно-стального цвета, ослепительно белой рубашке и при аккуратно завязанном сером галстуке в красную полоску. Приветливо поздоровавшись со мной за руку, он предложил сесть и позвонил по телефону.

Людочка, зайди ко мне, пожалуйста.

Вошла миловидная блондинка лет двадцати трех – двадцати пяти и улыбнулась сначала Савчуку, а потом и мне.

Это моя аспирантка. Людмила Сергеевна. Она приготовит вам хлористый палладий. Людочка, это старший преподаватель кафедры основ радиотехники. Геннадий Алексеевич. Он даст тебе палладиевую ленту. Приготовь, пожалуйста, поскорее. Вопросы есть?

Нет, Сергей Ильич. Все ясно, – ответила аспирантка и встала, приглашая меня следовать за нею.

Мы вошли в довольно мрачное помещение, в котором стоял отвратительный запах каких-то химикатов.

Ну, где ваш палладий? – спросила аспирантка, – Геннадий…, простите, забыла отчество.

Просто Гена.

А я – Люся.

Ваш шеф называл вас Людой.

Ему так больше нравится. Но все называют меня Люсей. Как мама дома.

Отлично, Люсенька. Вот вам палладий.

Я извлек из портфеля моток металлической ленты.

Где вы его хранили?

В этом портфеле. А что?

И ты не боялся?

Чего?

Что тебя могли ограбить. Ты знаешь, что он идет по цене платины? А здесь килограмма полтора, верно?

Тысяча четыреста семьдесят восемь граммов с миллиграммами. Вот Документ.

Тебя могли ограбить.

Но кто знал, что я ношу в портфеле?

Могли узнать.

Она взяла большой химический стакан и втиснула в него ленту. Потом поставила его в вытяжной шкаф и стала заливать какой-то жидкостью.

Чем это ты его заливаешь?

Царской водкой, Гена.

Я смотрел, как металл лежит в смеси кислот, словно в воде и ждал, когда же он начнет растворяться. А Люся достала новую школьную тетрадь и с серьезным видом принялась в ней что-то записывать. Закончив писать, она открыла вытяжной шкаф и поболтала в жидкости стеклянной палочкой.

Ну как, Люся? Скоро мы получим хлористый палладий?

Процесс растворения уже идет. Видишь, металл покрылся мелкими пузырьками?

Вижу. А когда этот процесс закончится?

Ну, через сутки, не раньше. Палладий реагирует медленно. Это же платиновый металл! Так что можешь идти. Придешь завтра. А еще лучше – послезавтра. Шкаф я закрою и опечатаю. Все, увидимся послезавтра, Гена. До свиданьица!

Пока, Люся. Пойду проинформирую своего шефа. Преподам ему урок химии.

Но хлористого палладия очаровательная Люся не получила ни завтра, ни послезавтра. Даже после выходных в химическом стакане ничего не изменилось. Только металлическая лента покрылась едва заметным слоем мельчайших пузырьков. Как Люся ни болтала стеклянной палочкой, ничего существенного не происходило. Наконец она сказала:

Ты знаешь, Гена, я подняла всю, какая у меня есть, литературу по этому поводу. Вроде все делаю верно. Но процесс идет крайне вяло. С такими темпами мы с тобой можем прождать не меньше года. Да и то я не уверена, что у нас что-нибудь получится. Вообще-то это далеко от того, чем я занимаюсь по линии аспирантуры.

Что же будем делать, Люсенька?

Не знаю. Доложи своему шефу. Пусть с моим свяжется, чтобы он перепоручил это кому-то другому.

Вид у нее был такой унылый, что мне ее стало жаль.

Не переживай, Люсенька. Раз это не твое амплуа, то ничего не поделаешь. Ну, пока!

Через полчаса я докладывал ситуацию шефу. Ампиров был взбешен.

Этого еще не хватало! Вторую неделю ни хрена не могут сделать! Посмотрим, что сейчас этот пижон Савчук скажет!

Ампиров несколько раз набирал номер, но было занято.

Только болтать там умеют! Что можно говорить по телефону так долго! О чем? Эта ваша красотка, наверное, свои любовные разговоры разговаривает! Не иначе!

Мне стало немного жаль бедную Люсю, но я промолчал.

Вот, наконец-то наговорились! Слава Богу! Гм! Теперь никто не подходит! Что за кафедра! То ли какой-то дом отдыха, то ли сумасшедший дом!

Минут через пятнадцать шефу удалось дозвониться.

Алло, Сергея Ильича, пожалуйста! Это вы? Ну, к вам дозвониться, как в Совет Министров СССР! То занято, то никто не подходит. Что там с нашим заказом?

Мне было слышно, как Савчук оправдывается и что-то пытается разъяснить. Ампиров слушал, покусывая губу и время от времени исступленно возводя глаза к небу. Наконец у него терпение лопнуло, и он, перебив Савчука, заорал в трубку, что было сил:

Ваша аспирантка ни хрена не может! У нее реакция, говорит, не идет! Мы вам доверили важное дело! Что будем делать? Правительственная тема стоит на месте! Мы завод держим! А она там умничает и отчеты составляет! Нам нужны не ее отчеты, которые не что иное, как пустая писанина! Перевод бумаги! Нам нужен хлористый палладий! Я же вам деньги плачу!

Пусть ко мне приходят ваши люди. Я все сам сделаю, – ответил Савчук.

Спасибо, Сергей Ильич! А то поручили такое важное дело полуграмотной аспирантке – брызгалке, которая хорошо умеет только ногти чистить!

Он резко швырнул трубку.

Вот так и у нас. Просто беда – все приходится делать самому! Никому ничего невозможно поручить!

Но у профессора Савчука реакция тоже не пошла. Он повел меня в ту же лабораторию, где в опечатанном вытяжном шкафу стояла посудина с нашим палладием все в том же состоянии.

Подождите меня здесь, Геннадий Алексеевич. Сейчас я переоденусь, и мы с вами попробуем разрубить этот гордиев узел.

Через десять минут Савчук вошел в лабораторию в заправском спецкостюме, кислотостойком фартуке, таких же перчатках и темных импортных защитных очках. Я был уверен, что при таком «зверском» снаряжении все пойдет, как по маслу.

Людочка так старалась, что просто-напросто забыла подогреть раствор. Вот мы сейчас это сделаем, и Валентин Аркадьевич будет доволен, – пропел Савчук мягким бархатным баритоном.

«Красавец-мужчина, – подумал я, – женщины таких обожают. Люся, разумеется, тоже не исключение».

Он включил мощную электроплиту, и мы стали наблюдать за процессом. А Сергей Ильич деловито комментировал:

Вот видите, реакция ускорилась. Пузырьки стали крупнее. Вот, отделяться начали.

Минут через пятнадцать жидкость закипела, вытяжка работала на полную мощность. Мы ждали и ждали, а металл все не растворялся. Наконец, Савчук не выдержал.

Знаете, Геннадий Алексеевич, я должен проконсультироваться у коллег. Это не мой профиль. Но мне очень интересно. Все должно идти в нужном направлении, но что-то мы делаем не так. Отложим это до понедельника. Или, если хотите, обратитесь к кому-нибудь другому.

Я вышел из лаборатории и побрел к нашему корпусу в препаршивом настроении. Шефа на месте не было, но уйти я не мог. Нужно было доложить ситуацию, чтобы он потом не вылил все на меня. И тут опять я вспомнил о Борисе Романовиче Манойленко и решил ему позвонить, несмотря на недавние возражения шефа.

Борис Романович оказался на месте.

Приходи, парень, приходи. Поможем, дорогой. Как же так – крестнику не помочь! Ты женат?

Да, Борис Романович! Двое детей. А что?

Жаль. А то бы мы тебя здесь засватали. Невест у нас – пруд пруди. Одна краше другой. Давай к нам. Хоть посмотришь на них. Неси все материалы и что там еще. Я здесь часа два буду. Не меньше.

Борис Романович внимательно просмотрел Люсины записи.

Эта девица все делала правильно. Только вот незадача – сама по себе эта реакция не пойдет. Вернее, пойдет, но очень медленно. Вот мы сюда сейчас катализатора подбавим.

Он взял из стеклянного шкафа какой-то флакончик и хлюпнул из него в банку с реагентами. Жидкость в банке закипела, запыхтела, забулькала и начала окрашиваться в краснокоричневый цвет.

Бач, яка бурхлива реакція!

Как и недавно Савчук, Борис Романович поставил банку в вытяжной шкаф на электропечку, опустил стеклянную шторку и включил подогрев. Реакция пошла еще веселее. Он улыбнулся своей добродушной юношеской улыбкой. И в свете солнечных лучей на его зубах засверкали золотые коронки.

Подождем с полчасика, и все будет как в аптеке. А там выпарим, и ты уйдешь с готовым порошком. У тебя есть во что взять?

Нет, Борис Романович. Я думал, это на несколько дней.

Не беда, парень, не беда. Мы тебе вот коробочку дадим, шпагатиком перевяжем, а завтра на завод отнесешь.

Спасибо, Борис Романович. А вот у профессора Савчука реакция тоже не пошла. Как и у его аспирантки.

Это Сережа, что ли? Студентом у меня был. Очень толковый парень, между прочим.

Немного помолчав, он продолжил:

Да… теория, дружок, это одно, а практика – это другое. Я, может быть, такой умопомрачительной теории не знаю, как наш Сережа Савчук. Но я знаю, что получится, если то-то и то-то налить в колбочку. И что надо делать, чтобы реакция пошла в нужном направлении.

Он подошел к шкафу.

Все, парень, идет как надо. Нужно только время. А время сейчас активно работает на нас с тобой.

 

Юлий Гарбузов.

27 октября 2001 года, суббота.

Харьков, Украина.